Инициация

Итачи нервно теребит прядь волос, выбившуюся из хвоста. В этой комнате они не в первый раз. И не в первый раз не ладится этот разговор. – Ты окончил Академию шесть лет назад, – устало произносит Итачи, надеясь достучаться до совести и здравого смысла Саске. – И, в конце концов, ты – Учиха. Разбудить Шаринган – твоя обязанность. – Нет! – Саске меряет шагами комнату. Туда-сюда, туда-сюда. Это почти укачивает, и хочется прилечь. Вот прямо на эту огромную церемониальную кровать, на которой сидит. – Послушай… – Итачи вздыхает, прикрывая глаза, – Учиха, которому не хватило шести лет после окончания Академии, чтоб получить Шаринган – это ненормально. Саске останавливается, внимательно смотрит на Итачи, словно что-то взвешивая, но затем отрицательно качает головой и снова начинает ходить взад-вперед. А потом, видимо, не выдержав удушливого запаха благовоний, приоткрывает окно. – Я был намного младше, когда это произошло, – продолжает Итачи. – И, поверь, это было даже приятно. – И это была наша двоюродная сестра, Итачи! Не родная. И не брат, – Саске опять останавливается. – И я говорю «Нет». Итачи снова вздыхает, откидываясь на кровати. Они обсуждают это не впервые, и с каждым разом он ощущает всё больше усталости и даже злости. В Конохе в Саске тыкают пальцем. И если он сам ещё может этого не замечать, то Фугаку пребывает в постоянной ярости. И в этот раз он выставил Итачи ультиматум: или у Саске будет Шаринган или… – У тебя нет выбора. Так что давай просто сделаем это, – Итачи встаёт и ловит руку Саске, заставляя его подойти к себе, но тот лишь резко дергаётся. – Достаточно, – отрезает Саске. – Я сказал «Нет». Он делает пару широких шагов к двери и дёргает ручку, и от его резких движений жалобно звенят многочисленные склянки на полках. Но в этот раз дверь заперта снаружи, и выхода нет для них обоих. – Это инцест! – взрывается Саске, разворачиваясь. – Весь клан Учиха – это инцест, – Итачи даже немного смешно от такой неловкой попытки защититься. – И чем ближе связь, тем больше томоэ просыпается сразу, ты же знаешь. Итачи хочет успокоить Саске, сказать, что всё будет хорошо. Но он и сам ни в чём не уверен. Весь его опыт однополых отношений сводится к Наруто с его ойроке-но-дзюцу. А это не считается. Наверное. А ведь обычно проблем с пробуждением Шарингана среди Учих нет. Так или иначе, в клане все приходятся друг другу родственниками, а значит, вопрос легко решаем. Но в данный момент всё осложнялось тем, что инициация Саске как наследника клана могла быть совершена только с ближайшими родственниками. А их у Саске оказалось трое: уже замужняя двоюродная сестра, маленькая Юмики, возраст согласия которой нужно ждать ещё лет шесть, и сам Итачи. Теоретически, был ещё один вариант, но настаивать на этом не решались даже родители. – Один раз, Саске, – говорит Итачи, стараясь сохранить спокойствие и призывая на помощь всё своё терпение. – Нам нужен всего один раз. И мы сделаем вид, что этого никогда не случалось. Саске вместо ответа снова дёргает ручку, рьяно, с явной злобой, а потом поворачивается к Итачи. Ему даже что-то говорить не нужно, в глазах горит невысказанная ярость. – Прости, но без Шарингана ты отсюда не выйдешь. Это приказ, – отвечает Итачи и добавляет уже мягче: – Это приказ отца, Саске. Взгляд Саске мечется по комнате в поисках выхода если не из неё, то хотя бы из ситуации, а Итачи терпеливо ждёт. И когда Саске так и не находит правильных слов для протеста, это и не нужно. Итачи всё понимает. – Иди сюда, – говорит он, хлопая рукой по покрывалу рядом с собой. И Саске медленно подходит, словно сам не верит в то, что делает. – Ты ведь не хочешь этого, – обличает Саске. – Зачем ты согласился? – Я Учиха, – отвечает Итачи. – И ты Учиха! – и для него это очень весомый аргумент. Он прикрывает глаза, борясь с нарастающим раздражением – а ведь это точно не подходящее для ситуации чувство. Но Итачи злится. Злится, потому что Саске не хочет соглашаться. И потому что есть аргументы, которые весят намного больше для каждого из их семьи. – Саске, ты знаешь правила. Или я, или… – Молчи, – обрывает Саске, не желая выслушивать до конца. Саске действительно знает правила. Их знают все в клане. Ближе, чем братья и сестры, у детей только родители. И к этому никто из них точно не готов. Саске на несколько долгих секунд прикрывает глаза – думает. Итачи ждёт. А потом тот медленно выдыхает и начинает возиться с поясом юкаты. – Это не должно было случиться так. Итачи видит, как легко подрагивают пальцы Саске, как упрямо он смотрит вниз, не желая встречаться взглядом, и как он напряжен всем телом. – Так ничего не получится, – вздыхает Итачи, поднимаясь с кровати. Он поворачивает Саске к себе спиной, помогая распутать узел. И замечает, как тот вздрагивает от прикосновений. Едва заметно – у Саске отличная выдержка, – но всё же. – Я знаю, что ты чувствуешь, – говорит Итачи тихо, стараясь успокоить то ли себя, то ли его. Хорошо, что Саске не видит, как у него самого дрожат пальцы, запинаясь о скользкую шелковую ткань. – И что же? – спрашивает Саске с тихой усмешкой. Будто бы и с вызовом и с любопытством. – Что так нельзя, – отвечает Итачи и проводит рукой по обнажённой коже плеча, помогая ткани соскользнуть вниз, и завороженно наблюдает за собственными пальцами. Саске дёргает плечом, то ли уходя от скупой ласки, то ли из-за сквозняка, тянущего из приоткрытого окна. Он хорошо держится, но от Итачи не скрыть напряжённое ожидание, затаившееся во всей его фигуре. – Расслабься, – выдыхает Итачи совсем тихо. Он и сам не заметил, как они перешли на шёпот: такой же интимный, как и вся их история. А ведь когда-то в детстве Саске всегда был рядом. И только с возрастом начал отдаляться. Может, из-за этого дурацкого обряда, может, по каким-то своим причинам. Но Саске перестал быть глупым маленьким братом. А теперь... А теперь они были почти на равных. И всё преимущество Итачи было в том, что Саске был не в курсе, насколько тот тоже растерян. А Саске гордый, Саске красивый – об этом все знают, даже для Итачи это очевидно. У него светлая гладкая кожа, отлично сложенное тело. И когда Итачи дотрагивается до него, то не может этого не замечать. А ещё Саске высокий, теперь едва ниже его самого. И, если приблизиться, можно коснуться губами его затылка. Совсем как в детстве: целомудренный братский поцелуй. Но сегодня это не подходит. Поэтому Итачи чуть наклоняется и целует в шею. Прижимается, прикрыв глаза, сухими губами к чужой коже и глубоко вдыхает. А от Саске пахнет Саске. И Итачи не понимает, почему от этого вдруг так ведёт. Юката соскальзывает на пол, а Саске так и стоит спиной. Быть может, не может найти решимости, чтобы развернуться. И терпит чужую изучающую ласку. Итачи проводит по его спине, едва уловимо нажимая на напряжённые мышцы, скользит большими пальцами по выступающим лопаткам, отмечая, насколько Саске до сих пор худой, и останавливает движение, только дойдя до ягодиц. Итачи хочет найти ответ, как всё сделать правильно, он напряжённо думает над каждым жестом. И ведь у него было достаточно женщин, чтобы знать, как всё устроено. Но у Итачи не было ни одного Саске. – Если ты не поможешь мне, ничего не получится, – шепчет Итачи ему в затылок, прижимая к себе. – Ты знаешь… Мне тоже сложно. Саске не отвечает, наверняка опять что-то решает, а потом медленно разворачивается, оказываясь с Итачи лицом к лицу, и поднимает взгляд. Упрямый, решительный, ничуть не смущённый. И упирается стояком Итачи в бедро. – Поговорим о сложностях? – спрашивает Саске, пристально вглядываясь в глаза. Итачи не знает, что ответить. А ведь он ожидал многого: покорной смиренности, например, насколько это вообще возможно с Саске, или вспышки ярости… Но точно не открытого желания. – Один раз, Итачи, нам нужен всего раз, – повторяет Саске недавно сказанные слова, но теперь они звучат иначе. – И мы сделаем вид, что этого никогда не случалось. И больше никаких эмоций, кроме вызова. Итачи ищет хоть что-то, что подскажет, что происходит с Саске сейчас. А ещё очень боится, что найдёт ответ, который ему не понравится. – Снимай, – командует Саске, дёргая за край футболки. И Итачи вспоминает, что сам до сих пор в одежде. И, несмотря на мнимую официальность церемонии, даже не в юкате. Итачи думал, что нет разницы, что надевать, если в итоге все окажется на полу. И теперь он понимает, что не о том думал. Итачи снимает футболку, растягивая время. Такой Саске пугает – в нём будто что-то сломалось. И, как защитная стена, на место разлома выползает фамильная жёсткость. Даже сейчас, совершенно обнажённый, стоящий на смятой ткани юкаты, Саске выглядит как настоящий Учиха. – Саске, ты уверен, что действительно готов? – спрашивает Итачи. Он хочет знать, готов ли Саске морально, а ещё – не хочет, но должен – почему он так очевидно готов. Но у Саске явно свои планы на диалог. – А ты? – переспрашивает он с усмешкой, разворачивая раскрытые ладони в сторону Итачи. – Мой ответ ведь ясен. Футболка летит в сторону вместе с брюками и бельём – чтоб по-честному, и Итачи всё же приходится посмотреть Саске в глаза. Тот не сдвинулся с места, и вроде бы ничего не изменилось… Но только весь план, торопливо составленный в голове, летит к черту. Итачи не знает, как сделать следующий шаг. Он был готов успокоить, расслабить, пробудить желание потому, что так это важно и для клана, и для Саске. Но что делать сейчас, он не знает. – Сложно? – уточняет Саске с усмешкой. Но в глазах притаилась усталость, от которой Итачи беспокойно. Неужели всё это так давно? «Мы делаем это ради тебя», – хочет оправдаться Итачи. А выходит: – Извини. И Саске делает шаг вперед. Тело каждого шиноби исчерчено картой шрамов от самых разных ранений. Когда Саске касается одного из них, Итачи вздрагивает, а затем, уже спокойно, следит, как Саске ведет пальцем по его коже, повторяя рваные изгибы старого ожога. Ласка у Саске лёгкая, неторопливая, любопытствующая. И Итачи прикрывает глаза, хватаясь за обрывки мыслей. Если не понять Саске сейчас, то, возможно, не получится понять никогда. А картинка не складывается. Эмоции Саске меняются с неуловимой частотой, но ни одна из них не даёт подсказки, что происходит. – Саске, чего ты хочешь? – спрашивает Итачи напрямую, решительно перехватывая его руку. Но Саске молчит и сверлит взглядом, словно тоже ищет ответы. Но, видимо, не находит, едва уловимо качая головой. – Я хочу, чтобы всё это быстрее закончилось, – говорит он, упрямо вздёргивая подбородок. – И мы обо всём забыли. А вот Итачи, наконец, понимает то, чего не хотел понимать. Вместе с вызовом в глазах Саске плещется обида. Почти такая же, как в детстве, когда Итачи приходилось откладывать игры на «следующий раз». Но только это – уже не игры. И следующего раза не будет. И, похоже, не он один об этом знает. Потому что, как только Итачи ослабляет захват, Саске целует его в губы. У Саске горячее дыхание, жёсткие пальцы и грубые ласки. Снимать уже нечего, но Саске всё ещё касается так, словно решил содрать с Итачи кожу, прижимая и прижимаясь с непривычным, но неприкрытым отчаяньем. Саске льнет жарким телом, не оставляя сомнений – никто никогда не желал Итачи сильнее, чем он. Подталкивает к кровати, грубо и с силой, игнорируя растерянность Итачи, и мгновением позже вжимает его в шелковые простыни, так и не перестав целовать. Глубокий вдох кажется спасительным: задержать дыхание, успокоиться. Но вместо этого Итачи снова чувствует близкий, родной запах Саске, и мысль о том, что собственное тело мгновенно сдаётся, бьёт под дых. Зато теперь Итачи точно знает, что нужно делать. Итачи переворачивает Саске под себя, смотрит сверху, словно заново. А Саске сейчас и Шаринган не нужен – и так прожигает взглядом, в котором уже ничего, кроме страсти. У Саске тоже есть шрамы. Итачи помнит многие. Вот здесь, под ключицей, его зацепило кунаем, а шрам на бедре остался с детства. Шрамы на рёбрах, на руках, чуть ниже живота – Итачи касается пальцами каждого, а потом почему-то целует. И чувствует, как вздрагивает Саске от этой ласки. Итачи ведёт ладонями по его бокам, ловя отклик чужого тела, спускается к бедрам, а затем кладёт руку на член. И Саске реагирует на каждое прикосновение сбитым дыханием и едва слышными стонами сквозь плотно сжатые губы. Он непривычно открыт и чувствителен. Тихие стоны чередуются с судорожными вздохами. Темные волосы разметались по красному шёлку контрастными пятнами, губы припухли, раскраснелись. И Итачи, догадываясь, что ещё чуть-чуть, и всё закончится, так и не начавшись, всё же убирает руку и уже сам целует Саске в губы. А тот, на мгновение открыв шальные глаза, охотно отвечает. Итачи ловит себя на мысли, что всё правильно, что он сам не хочет, чтобы всё закончилось быстро. Реакция Саске, то, как он раскрывается, Итачи даже пугает, настолько важным кажется это сейчас. И эта мысль возвращает к тому, ради чего это всё происходит. Инициация. О том, как проходит обряд, каждому представителю клана рассказывают в день, когда ему исполняется восемнадцать, и он получает право быть Инициатором. И сейчас Итачи безошибочно находит на прикроватной резной полке нужную склянку. Масло густое, с въедливым сладким запахом, но подходит как нельзя лучше. Саске перехватывает баночку, а возражения Итачи гасит поцелуем. И когда тёплая скользкая ладонь проходит по его члену, у Итачи на секунду перехватывает дыхание. Движения у Саске мягкие, неторопливые, изучающие – опять. И их ровно достаточно. Предупреждающий взгляд Саске ловит без слов, вновь откидываясь на кровать. Он поддаётся охотно, легко разводит ноги, подчиняясь нажиму, а его дыхание учащается, когда Итачи начинает растягивать, вталкивая пальцы. Податливый, полностью открытый – Итачи никогда не представлял своего брата таким. И тем более не ожидал, какой волной желания отзовется в нём этот образ. А еще в нём узко. И очень, слишком хорошо. Саске выгибается навстречу, обхватывая за шею, негромко стонет и тянется губами за новыми поцелуями, а рукой – к собственному члену. Итачи опускает ладонь следом, накрывая чужие пальцы и помогая рваным, резким движениям. И всё это будоражит тоже слишком, настолько, что Итачи кончает в несколько сильных толчков, выдыхая воздух сквозь зубы. А затем помогает и Саске, ловя губами его тихий затяжной стон. И только после этого откидывается рядом на кровати. В ушах шумит – но так и должно быть. И сердце гулко и быстро бьётся в груди. И только когда тело расслабляется, Итачи в полной мере осознаёт, что сейчас произошло. А ещё то, что «это не должно было случиться так». – Я знаю, что ты чувствуешь, – вдруг говорит Саске. – Я ещё сам не знаю, что я чувствую, Саске, – отвечает Итачи, поворачивая к нему голову. И он действительно не знает, не хочет об этом думать. Это на самом деле сложно. А Саске сверлит его всё тем же упрямым взглядом. Но в этот раз без обиды. Только со злостью, горящей тремя томоэ на красной радужке. – Ты боишься, – констатирует Саске, щуря глаза. – Потому что тебе это понравилось. – Понравилось, – не пытается отрицать Итачи. – Но я не боюсь. То, что он чувствует – это не страх. И сожалений тоже нет. И если бы ему предложили вернуться назад и отказаться, он бы всё равно все сделал именно так. Но реакция Саске, реакция собственного тела – это всё слишком странно. Но даже перед самим собой – тем более перед самим собой! – Итачи не может отрицать того, что никогда не испытывал ничего подобного. Саске отдавался искренне, открыто, чувственно. И Итачи нравилось его таким принимать. Только… Так отдаются тем, кого любят. И для Саске, похоже, инициация здесь не при чём. А вот это уже пугает. Саске не сводит внимательных глаз с лица Итачи. Теперь, когда в его глазах горит Шаринган, Итачи кажется, что он заглядывает в его голову и видит каждую из этих мыслей. Саске усмехается и встаёт, поднимая с пола юкату, накидывает её на плечи. И, прежде чем выйти из комнаты, всё-таки оборачивается. И впервые за всё это время Итачи видит его улыбку: – Когда перестанешь бояться – скажи. А потом он уходит через уже незапертую дверь, оставляя Итачи один на один со своими мыслями, которые почему-то сводятся только к одной. – Как-нибудь в следующий раз, Саске.