Поэзия сэра Леона

Сэр Леон давно понял: самое полезное умение в Камелоте — это вовремя закрывать глаза и уши и сливаться со стеной. Особенно когда речь шла о поэзии… Самые талантливые менестрели мира не смогли бы постичь ее убийственной силы и мощи, сметающей все на своем пути. Пожалуй, именно она одевала бравых рыцарей в женские платья, гнала их за дровами посреди ночи в промозглый лес, поворачивала целую армию, если посреди пути терялся один-единственный человек. А еще невероятно злила почти всех женщин в замке. Поэтами, как известно, не становятся. Или рождаются, или вовсе обнаруживают в себе эту способность довольно неожиданно в присутствии полутора десятка человек. И если вовремя не успеть отвернуться, то поэзия может и вовсе выжечь глаза. Впервые Леон убедился в этом в одном из коридоров замка, когда шел на кухню проведать прекрасную Люсинду. В одной из темных ниш, в которых так удобно было прятаться от слишком настырных молоденьких служанок, Леон заметил какое-то движение. Первой его мыслью тогда было вытащить меч и попросить незнакомца выйти, ведь в нише мог скрываться враг, задумавший навредить королю или принцу, но сэр Леон не любил действовать сгоряча. Поэтому сначала он прислушался… и обнаружил, что в нише скрываются двое. Их сбившееся дыхание было слышно даже с большого расстояния, а с трудом сдерживаемые стоны и шепот «Тише, Мерлин!» и «Осторожнее, Артур!» показались смутно знакомыми сэру Леону. Нечто подобное иногда доносилось из спальни принца Артура, но быстро замолкало, стоило лишь погромче постучать и несколько раз откашляться до саднящего горла. Но тогда сэр Леон думал, что принц Артур наказывает своего слугу Мерлина (замечательного, в общем-то, парня, но чересчур дерзкого и острого на язык) за очередной проступок, коих за ним, по словам принца, водилось множество. Но теперь… сэр Леон не знал, что и думать. Рядом с нишей, в полосе света, падающей из окна, лежал шейный платок Мерлина, а около него примостился меч принца Артура. Невероятно, как рыцарь мог расстаться со своим оружием, а Мерлин — позволить своему платку валяться на полу, словно половой тряпке. Сэр Леон не смог подобрать определение тому, что творилось между принцем и его слугой. Конечно, он слышал, что мужчины иногда развлекаются друг с другом, но всегда думал, что делают они это из-за недостатка женской ласки. Но принц Артур мог заполучить любую красавицу королевства, а Мерлин своими лучистыми улыбками успел покорить сердце каждой девушки в замке. Даже Гвен не устояла перед ним (но быстро справилась с совершенно не нужным для нее чувством). Поэтому сэр Леон решил понаблюдать на случай, если в этом замешана магия. До прекрасной Люсинды он тогда так и не добрался, совершенно позабыв о ней под впечатлением от увиденного. Во второй раз он воочию увидел поэзию в лесу. Тогда не было стонов или раскиданных вещей, зато была серьезная рана на боку Мерлина, полученная им во время схватки с воинами короля Ценреда. Мерлин каким-то образом оказался в гуще сражения и успел закрыть собой Артура, приняв удар тяжелой булавы на себя. После этого происшествия взволнованный Артур готов был повернуть армию обратно в Камелот, и лишь разумные доводы сэра Леона помогли ему понять, что куда лучше будет добраться до ближайшей деревни и попросить помощи там. Ночь пришлось провести в лесу. Мерлина устроили поближе к огню и тепло укутали, чтобы он не замерз (кажется, они перестарались тогда с пятью одеялами… но раз принц Артур велел, пришлось выполнять), накормили мясной похлебкой и оставили в покое. Вскоре лагерь затих, а сэр Леон, к которому сон не шел, отправился к ручью неподалеку. Возвращаясь, он заметил, что принца Артура на его спальном месте нет и нигде вокруг тоже нет, разве что… Принц обнаружился рядом с Мерлином: он крепко обнимал своего слугу и дышал ему в макушку. Мерлин спал, уткнувшись носом Артуру в грудь, и выглядел гораздо лучше, чем вечером. Леон не стал им мешать и потихоньку улегся на свое место. Он еще долго не мог заснуть, пытаясь не думать о принце Артуре и его слуге… а еще о том, что прекрасная Люсинда, как и ее подруга Мэри, стали почему-то совершенно неинтересными и даже… не такими прекрасными. Третий раз произошел на охоте. Никто никогда не задавался вопросом, зачем принц Артур вообще берет на охоту Мерлина, ведь тот распугивает все зверье и никогда не бывает полезен. Конечно, рыцари давно привыкли к нему и считали отличным парнем, способным кому угодно поднять настроение в самый хмурый день. А еще они знали, что Мерлин невероятно предан своему принцу, несмотря на постоянные жалобы и даже угрозы, поэтому старались следить за своим языком, чтобы ненароком не наговорить лишнего об Артуре в присутствии Мерлина. Те, кто позволял себе такую неосторожность, почему-то не задерживались в Камелоте. Дикий кабан, за которым охотились рыцари, оказался гораздо хитрее и свирепее всех своих предшественников. Он гонял охотников по лесу, не показываясь им настолько, чтобы можно было прицелиться и выстрелить, и дразня еще больше. И если бы не удивительная сноровка Артура, то бегать тому кабану на свободе по сей день. Но копье принца неожиданно угодило в цель, а странным образом оказавшийся рядом с ним Мерлин громко завопил и победно вскинул руку. Артур гордо улыбнулся, а Мерлин пробормотал что-то про надувшегося от важности болвана. Леон предпочел не услышать его явно непочтительных слов. После того как кабана разделали и зажарили немного мяса на костре, Артур позволил Мерлину сесть рядом с собой и — вроде бы ничего особенного — охотнее всего отвечал на его вопросы и чаще смотрел на своего непутевого слугу, чем на всех остальных вместе взятых. У принца Артура даже мясо остыло, в чем он, конечно же, обвинил Мерлина (и оказался отчасти прав). С тех пор сэр Леон постоянно натыкался на ту самую поэзию; отворачивался, старался не смотреть, вести себя как обычно, намеренно игнорировать… И порой имел из-за этого очень глупый вид. Иногда он и вовсе думал, что больше никто вокруг не замечает, что творится между принцем и его слугой. Ведь Артур так любил Гвиневру и даже задумывался жениться на ней. Леон сам слышал, как восхищенно отзываются о них рыцари, как превозносят их чувства, говорят с легкой завистью и достаточной долей уважения (правда, потом обсуждают какую-то бороду, наверняка Артур решил ее отрастить, или Мерлин…). И Леон бы поверил — с радостью! — и даже последовал бы их примеру, если бы, патрулируя коридоры замка, не замечал Мерлина, тайком проскальзывающего в покои Артура по ночам. Или их обоих, куда-то спешащих с самым загадочным видом. Или… — Скажи ему, что мы делаем, — потребовал однажды Артур, когда Леон в очередной раз наткнулся на них в коридоре. — М-м... Я обучаю его поэзии! — признался тогда Мерлин. Явно удивленный Артур с энтузиазмом это подтвердил, а Леон поспешил дальше, смакуя на языке это слово. «Поэзия…» Поэтому на следующий же день сэр Леон явился в комнату сэра Гвейна, волосы которого давно считал достойными быть воспетыми в балладах, глаза — в песнях, а тело… еще где-нибудь. Хотя тело ему больше хотелось потрогать, чем воспеть, ну да одно другому не мешает. Артур и Мерлин научили его одному — настоящей поэзией не займешься с девушкой, пусть даже очень милой и красивой, для этого нужен бравый рыцарь или хотя бы тот, чья улыбка может сиять, словно тысячи солнц. Леон пытался увлечь себя девушками, честно, но выходило у него как-то неважно. То ли девушки попадались неправильные, то ли, натыкаясь на поэзию Артура и Мерлина, он уже думать не мог ни о чем другом, кроме сильного мужского тела. Поэтому теперь Леон стоял на пороге комнаты сэра Гвейна и внимательно разглядывал его, растрепанного после сна и вчерашней пьянки. — Ты знаешь, что происходит между Артуром и Мерлином? — издалека начал Леон. — О да, — оживился Гвейн и поиграл бровями. — Сомневаюсь, что остался хоть кто-то, кто не знает. — М-м, я рад, — Леон улыбнулся в ответ и сделал шаг навстречу Гвейну. Тот пару мгновений с интересом наблюдал за ним, а затем схватил за ворот рубахи и грубо втащил в комнату. — А я-то как рад, — заявил Гвейн перед тем, как поцеловать Леона. И это оказалось невероятно, потрясающе, гораздо лучше, чем несколько подзабытые женские ласки! Это была самая настоящая… — Поэзия, — прошептал Леон, наконец-то понимая истинное значение этого слова… а также скрытые мотивы того, что так и не решился выкинуть женское платье из своего сундука. Оказывается, сэр Леон тоже родился поэтом.