Любовь небесная и Любовь земная

Жизнь мстит тому, кто пытается хоть на мгновенье ее запечатлеть. (Владимир Набоков – «Камера обскура») Верджил обхватил пальцами бессильно болтающийся член Билли, чтобы, привычными движениями руки – вверх и вниз, с чужим телом не сложнее, чем с собственным – возбудить его, но все попытки тщетны, вялая плоть лишь на миг начала крепнуть, наливаясь кровью, но тут же снова опала. Верджил готов был продолжить, но Билли легко погладил его по запястью, у самой границы перчатки, без слов предлагая остановиться. Он всегда был безнадежным романтиком и вожделение души для него значило больше, чем вожделение тела. Приняв предложение, Верджил с улыбкой провел кончиками пальцев по руке Билли, от тыльной стороны ладони – вверх, до самого плеча. Даже сквозь перчатку он ощущал дряблость обветшавшей кожи. Ни он, ни Билли никогда не задавались вопросами о том, когда и как их зрелость перешла через высшую точку, покатилась под уклон, превращаясь в старость; Верджил наблюдал за ее продвижением, пристально, без брезгливости, с чистым интересом оценщика, каждый день видящего поблекшие гобелены, потертое дерево, трещины на красочном слое картин и фарфоре, стоящем больше, чем жизни людей, которые осторожно сметают с него пыль. Связь с Билли была таким же антиквариатом, как работы художников эпохи Реформации. Мутное зеркало – рама времен раннего модерна, но амальгамное покрытие много старше – чуть размывало, ретушировало их общее отражение, желтоватый свет придавал коже оттенки, наводящие на мысли о работах голландских мастеров времен расцвета классицизма. Когда Билли подался вперед и уперся ладонью в зеркало, чтобы не потерять равновесия, отражение и реальность точно переплели пальцы в изумительном контрасте романтизма с гиперреализмом. Верджил отступил на шаг, чтобы полюбоваться им. Билли-отражение напоминал бога-отца – позднее средневековое изображение: аккуратно подстриженные усы и борода, разделенные на пряди уложенные в прическу волосы. Настоящий Билли – был обветшалым стариком: его кожа, на которой местами заметны пигментные пятна, похожие на плесень, тонка, рыхлый жир под ней точно не прикреплен к мышцам, он болтается при каждом движении; натянутые жилы, набухшие сосуды, жесткие седые волосы – Билли был несовершенен и именно это делало его привлекательным, превращало его отражение в подлинное произведение искусства. Любовь всегда казалась Верджилу выдумкой, ошибочным названием для красоты, тысячелетней ошибкой всего человечества, ему легко было представить, что искаженная каким-то невообразимым эхом, «красота» стала «любовью» и теперь человечество, век за веком, ищет то, чего не существует на самом деле, люди пытаются прикоснуться к миражу, и лишь немногие, подобно Верджилу, обращаются к самому первоисточнику. Тому, кто умеет взглянуть на вещи под правильным углом, найти красоту много проще, чем любовь; Верджил видит ее повсюду, и сейчас она смотрела на него в ответ, глазами Билли – мутное стекло зеркала делало его взгляд одновременно расфокусированным и глубоким, снова подталкивая Верджила к мыслям об изображениях бога-отца, которые были бы почти кощунственными, если бы Верджил верил хоть в одного бога кроме красоты, сотворенной людскими руками: боги всегда были нужны простым людям, и художники создавали их – из красок на холсте, из глины, из мрамора, из бронзы. Верджил был лишен дара творения, но зеркало творило за него. Верджил прижался к нему всем телом, точно пытаясь впечатать собственные морщины в чужие, Билли подался вперед, стекло запотело от сбивчивого старческого дыхания, и, вцепившись в его волосы, Верджил заставил Билли запрокинуть голову, чтобы не искажать отражение – на миг то стало размытым, похожим на работы импрессионистов времен расцвета жанра, но потом мягкие тени и контуры снова проступили на мутной глади. Отражение было лишь копией, подделкой, но Верджил знал, что подделка способна стать шедевром, если над ней работает настоящий мастер. Билли был художником, но так и не стал творцом, краски властвовали над ним, он не мог заставить их воплотиться в совершенство. Верджил мог творить совершенство, не пачкая рук в ярком месиве на палитре, он создавал произведения искусства из света, стекла и чужой плоти, он складывал их в единое целое в одной точке времени-пространства, он делал Билли несравненным шедевром, каждый раз, когда воздавал должное его преданности. И это была любовь, только так Верджил мог ее понять. Отражение Верджила в зеркале, позади Билли, было похоже на образ Дьявола, прячущегося за плечом святого, и, чтобы не видеть себя, Верджил закрыл глаза, чувствуя всем телом близость совершенства, так же отчетливо, как тепло чужого тела.