На берегу нашего океана

*** «Странные они, эти войны. Море крови и жестокости — но и сюжетов, у которых также не достать дна. «Это правда, — невнятно бормочут люди. — Можете не верить, мне все равно. Та лиса спасла мне жизнь.» Или: «Тех, кто шел слева и справа, убило, а я так и стоял, единственный не получил пулю между глаз. Почему я? Я остался, а они погибли?» - так писал Маркус Зузак, а я лишь могу подтвердить. Война – это действительно страшно. Люди бьются насмерть, каждый за свою правду, но при этом – на что они надеяться? Воевать за мир тоже самое, что и – заниматься сексом ради девственности! Я прожил свою войну в райском месте – остров Бора-Бора. Во время второй мировой войны, Бора-Бора, после атаки японской морской авиации на Пёрл Харбор 7 декабря 1941 года, становится важной базой снабжения США в южной части Тихого океана. Тогда меня призвали воевать в ту часть острова, где мы стойко сражались на границе, не дав японским войскам напасть на базу. Если бы я знал, что именно то время было самым лучшим отрывком моей жизни – согласился на смерть во время сражений, чем на смерть в 81 год от боли, отчаяния, тоски и нескончаемой грусти... Может, начнем с самого начала? *** В 1941 году меня призвали на фронт. Всех распределяли как попало, уж извините за простоту. Но когда в Сиэтле пошли слухи об атаке на Перл Харбор, всех оставшихся солдат направили на Бора-Бора, где шло полным ходом строительство базы снабжения США. Не помню, обрадовался я или нет, но точно уверен – это был мой шанс на новую жизнь. В те годы мне было ровно тридцать три. Я искал себя во многом и во многих, но попал в плен армии и не смог выкарабкаться. Я любил сражаться, с душой, с рвением, с азартом; кровь и кишки- не были моею страстью, но сам дух свободы говорил во мне – я сражался ради будущего, ради звонкого смеха детей, ради мирного неба над нами. Правда довольно поздно осознал, что война никогда не станет подвигом. Подвиг – это предотвращение войны. А если не получилось – то ты встаешь, берешь автомат и борешься за то, что оказался не в силах поступить иначе. Прилетев на Бора-Бора нас засылают в восточную часть острова, где готовятся к предстоящему сражению. Откуда они взяли, что на нас нападут – никому неизвестно; всем раздали форму, оружие, подбодрили: «За Родину!» и отправили в бой. В первом сражения я заработал лишь пару десяток царапин. Японские войска совсем не были готовы к тому, что будет новое «поступление». Их была сотня – нас две. Их становилось больше вдвое, нас втрое. И все закончилось. Мы вернулись на базу. *** Стоял на редкость тихий денек. На базе слонялись по кругу, уставшие после ночного дежурства, солдаты, я же лежал на своей кровати в кампусе. Просматривая письма, которые дошли мне сюда от родных, я совсем не скучал по дому. Что же делать там? Здесь я сражаюсь, бьюсь за свободу своего народа… А там я навсегда запомнил только одно: одиночество. Со мной в жизни немало чего приключалось. Я даже был влюблен. В свои увлечения, в свои песни, в книги и в свою невесту. Лило была кричащей наглостью. В сорок первые года, когда война поглотила всех своей болью, страхом, неведением, она улыбалась. Каждому дню. Вставала на заре, шла на улицу с полной корзиной еды, которую воровала у властей (работала гувернанткой в доме министра), раздавала детям и женщинам. Часто после этого выбиралась из города, искала солдат, которые могли вернуться, но просто не в силах добраться. Я ей был не нужен. Да и я поздно осознал, что влюблен я лишь в ее поступки, но с ней мы совершенно не подходим друг другу. Тогда потерял ее, не смогли быть даже друзьями из-за ее нового жениха, который был уверен – я не самый достойный друг молодой Лило. С тех пор я не влюблялся. Не было времени, не было желания, отговорки пополнялись, а матушка лила горькие слезы, вымаливая внуков. Здесь, на войне, проще противостоять этому. «Дорогой сын, Мы все по тебе очень скучаем. Ты бы хоть писал нам… За последний месяц мы не получили от тебя ни строчки», - писала мама. – «У нас все более-менее спокойно. Аннет уже самостоятельно ходит, все с ней носятся, особенно наш папа. И надо признать, ему не хватает тебя. Привык возится с мальчишками, с тобой и твоим братом Джоем, а тут девчушка,» - мысленно я уже представил, как матушка смахивает слезы, когда пишет эти строки. – «Джой просил передавать приветы, а недавно столкнулась с Лило – и она ужаснулась, как далеко забросила тебя судьба. Просит, чтобы ты был осторожнее, и желает удачи в бою. А моему материнскому сердцу совсем ее не понять… О каком бою может идти речь?! Я так волнуюсь за тебя, Эдриан. Возвращайся скорее. С любовью, мама» Моя маленькая сестренка Аннет… Уже сама ходит. Жаль, конечно, что пропустил это событие, но тем лучше. В последнее время – я не ценитель сентиментальных событий. Письмо от Джоя и отца я решил пока не читать. Слишком сильное дуновение ветра из дому, а мне его совершенно не хотелось. Когда наступил обед, нас отправили в общую столовую, где ели мы и медперсонал. Сидя за столом со своим приятелем Тревором, обсуждали последние новости, когда в помещение вошли девушки в униформе медсестер. Все парни весело поглядывали на «новеньких», кто-то свистел, а кто-то выкрикивал: «У нас есть свободные места!». Но старшая медсестра Нинель строго смерила взглядом наш отряд и прошла мимо. За ней тянулись молодые девушки, на лицах которых светились обворожительные улыбки, их глаза сияли, и кажется даже здесь, в столовой военной зоны, ничто не могло заставить их разочароваться в Бора-Бора и солнечном дне. Тревор толкнул меня локтем в бок, указывая мне на девушку: - Ее зовут Дженнис. Правда замечательная? Я оглянулся. В проходе стояла хрупкая девушка, на вид ей едва двадцать, наверное, за счет фигуры. Ее рост, я был уверен, не превышал и ста шестидесяти пяти, округлые формы, хоть и миниатюрные, смогли разжечь мой интересе. Я видел, как из-за слишком обтягивающего легкого платьишка медсестры, ее грудь вздымалась под частыми вдохами. Сегодня и правда душно. По плечам Дженнис рассыпались шелком длинные белокурые волосы, глаза цвета океана широко распахнуты, как будто она всегда и всем была заинтересовано, некое детское любопытство. Нежная, игривая улыбка сияла на манящих, чуть розоватого цвета, губах. Сложно не признать, что я загляделся. Это маленькое солнышко легко пропорхнуло мимо нас с Тревором, я видел, как она присела за дальний столик у огромного, метра под три, окна. Рядом с ней сидели другой медперсонал. - Эй, дружище, ты так таращишься! – Тревор не смог удержаться и не усмехнуться над моим слишком очевидном поведением. - Порою, я забываю, как удивительна жизнь, - улыбнулся я. - Старик, ты просто забыл, какие существуют женщины. А как известно – они и делают жизнь такой восхитительной. Я не смог не согласиться тогда со своим приятелем. Он оказался чертовски прав. Я заглядывался на Дженнис везде, где только позволяло это место. Бора-Бора обладали удивительным даром – все здесь становилось секретным, теплым, уютным, манящим. И даже моя тайная привязанность к этой девушке с первого взгляда показалась мне какой-то родной и давно желанной. Наверное, таких чувств я не испытывал с далекой молодости, когда мне и моим друзьям только-только исполнилось семнадцать, и мы тайно курили самокрутки и обсуждали девчонок. Такая вот была местная шпана. Чем чаще я наблюдал за Дженнис, все чаще замечал – по какой-то причине ее все сторонились. Общались, но старались как можно чаще избегать длительных контактов. Но улыбка у этой девушки совершенно не меркла, она по-прежнему выглядела на сто процентов оптимистичной и жизнерадостной. Но почему? Я не помню, чтобы одиночество хоть кому-нибудь приносило такую нездоровую радость. *** Каждое утро мы упражнялись с отрядом на открытом стадионе, которые подготовили специально для нас, ради тренировок. Бои не каждый день случались, а тело все же должно иметь прежнюю форму. И сегодня как раз то утро, о котором можно сказать – не знаю, то ли смеяться, то ли плакать. На пробежке я неудачно скакнул на трамплин, тем самым повредив правую конечность, а именно ногу. Послышался ужасный треск кости и меня доставили в медпункт. Там дежурила Дженнис. - Здравствуйте, меня зовут Дженнис Миральди. Я здесь сейчас за старшую медсестру. Пожалуйста, опишите что случилось и каково ваше самочувствие. Я представился. Впервые заговорив с ней, я услышал, как быстро колотится сердце в груди от ее присутствия. За последнее время, что я шпионил за ней, Дженнис стала моей манией и загадкой. - Дженнис, я Эдриан. Неудачно пробежался на стадионе, подвернул ногу, даже не знаю перелом или нет. Но слышался характерный хруст кости. Самочувствие сейчас не самое хорошее, сами понимаете. Нога ужасно болит и даже голова, как ни странно. Девушка, внимательно выслушав, ощупала мою опухшую ногу, попросила пошевелить ее и сделала следующее заключение – на ногу гипс, трещина в кости и покой в ближайшие две недели. Ох, это самый ужасный расклад. - Простите, но я не могу валяться здесь! Там война, люди гибнуть, нужно защищать нашу базу, Дженнис. - Эдриан, поверьте, война никуда не убежит, а если вы не будите меня слушаться – останетесь без ноги, - мягко улыбнулась она. Меня положили в одну из палат. Стены были белее снега, минимализм просто зашкаливал, учитывая факт наличия только кровати и прикроватной тумбочки у окна. Первый день я овощем проспал. Даже стыдно, что я так бездействовал… *** В первую неделю своего заточения я совсем не видел Дженнис. Кажется, она исчезла из моей жизни, когда я только-только прижился к мысли о том, как же приятно видеть и слышать ее. Но ко мне заходили разные медсестры, приносили еду, по моей просьбе, блокнот и карандаш из кампуса. Старшая медсестра Нинель на все мои расспросы ответила лишь раз: - Не увлекайся ею. Она здесь, как и все мы, покалечена судьбой. А я тихо страдал. Я никогда не верил в любовь с первого взгляда. Посудите сами! Ты встретил человека, влюбился в первую очередь во внешность, о какой большой любви толкуете вы? Начнете жить вместе и поймете, как сильно ошибались: а вдруг он/она чавкает за столом, некрасиво выражается, смеется как лошадь и храпит как бульдозер?! Разные обыденные факторы рушат наше представление об идеальности того или иного человека. Но даже собственным уговором я не поддавался. Дженнис снилась мне почти каждую ночь, с периодичностью в день. В своем блокноте я неизменно рисовал ее улыбку, нежные черты лица, выразительные глаза, изумительные волосы, волнами, спадающими с ее хрупких плеч. - Друг, ты чего-то совсем загрустил, - хлопнул меня по плечу Тревор, заглянув ко мне в понедельник второй недели. - Тухло здесь. Есть новости? - Да, наших перебросили на юг, там что-то не ладно. Я сам еще не был на сражении, но говорят, что через неделю высылают и нас. Если поправишься, полетим вместе. Вместо привычных одобрений и энтузиазма в моем голосе, я лишь скромно улыбнулся и выпроводил друга. Не то, чтобы я не хотел видеть Тревора. Совсем нет. Просто я все время думал о белокурой принцессе. И как ни странно, я ее снова встретил. Во вторник второй недели она робко постучала в дверь и зашла. - Извините, Эдриан, вы отдыхайте. Я принесла еды и новую постель, я помогу вам встать. Она подскочила ко мне, подставляя свое плечо, но я не мог и даже не хотел представлять, как она осилит такую ношу, вроде меня. Ловко встав на одну ногу, ухватился за спинку кровати, уверенно поднял взгляд. - Поверьте, Дженнис, я в состоянии справиться сам. Она, лишь подавила очередную мягкую улыбку, поставила поднос с едой на тумбочку, принялась за постель. Я смотрел, как она меняет простыню, затем наволочку и в конце пододеяльник. Все это были давно заученные жесты, грациозные, быстрые, правильные. Я не переставал восхищаться ею. Чем же обусловлены мои чувства к ней? - Дженнис, - тихо позвал я ее. - Да? – она вскинула брови, снова напоминая, какой же милой является. - Вы мне очень нравитесь. И с моей стороны совсем неправильно так настаивать, но не могли бы вы приходить чаще? Просто для общения… и… Я не нашел других слов. Но, оказывается, они были и не нужны вовсе. Девушка поднесла указательный палец к губам, улыбнулась и ушла, оставив меня наедине с терзаниями. *** Я резко проснулся от осознания, что в палате не один. Было темно, но огромная полная луна била своим светом в окно, будто фонарь. В лунном свете я разглядел женский силуэт. - Я увидела тебя впервые, как только мы прилетели. Ты стоял со своим приятелем, оживленно обсуждая наш приезд. Тогда ты не заметил меня. Позже мы столкнулись в столовой; ты разглядывал меня без стеснения, что вгоняло меня в краску. Ведь я так ждала момента, чтобы познакомиться. Сделать первый шаг для меня было ужасно сложно, как-нибудь поймешь почему. Но внезапно, Эдриан, ты попадаешь в медпункт как раз в мое дежурство, и если это не знак, то я отказываюсь верить во все высшие силы. Не гони меня… Дженнис говорила тихо, почти шепотом, но я слышал, как отчетливо в ее словах бьется надежда, ожидания, которые она накладывает на меня, словно отпечаток собственных рук, и я не могу не признать – как желал эту женщину во всех самых не пошлых смыслах. Хотел узнать, как и чем она живет, чем дышит, в каком море плавает. Она была совершенно иная, ее мир завораживал своими необъятными границами, пусть для меня это и было верхом безумия. - Милая, останься… - я прошептал это в ночную тишину, которое нарушалось лишь нашим дыханием. На следующее утро я обнаружил девушку в своей постели. Свернувшись калачиком у меня под боком, она тихонько сопела во сне. Я улыбнулся, на удивление, почувствовав небывалую бодрость и хорошее настроение. Я коснулся пальцами волос Дженнис: они были мягкими и пушистыми. Несколько раз нежно провел рукой, массируя ее голову, девушка открыла глаза: - Доброе утро, Эдриан. - Доброе, Дженнис. Она привстала на локтях, поднесла руку к лицу и глянула на наручные часы: время близилось к полудню. Дженнис соскочила, пригладила волосы, поправила одежду и повернулась ко мне. Долгий, изучающий взгляд мучил меня на протяжении минуты, а затем она игриво подмигнула и сказала: - Думаю, я могу верить тебе. Я покажу, как и чем люди живут, когда кроме безысходности нет ничего. Она выпрыгнула в окно. Первый этаж, не страшно, конечно, но у меня сердце подскочило. Неожиданность, не более. И все же, какая Дженнис удивительная. В ней сияет маленькое солнышко, которое своими маленькими лучами заставляет меня таять, душе хочется показать себя и распустить бутоны нежности, ласки, заботы и любви. *** В итоге, спустя еще неделю я был освобожден от заточения. Радости не была предела, ведь отлеживая бока, я так и не узнавал самые горячие новости. А как оказалось – их и не было. Наших ребят перебрасывали с одной части острова на другую, потерь практически не было, раненных на весь батальон от силы двадцать и то – по невнимательности. Все расслабились. Но, как всегда известно, затишье лишь перед бурей. Дженнис мелькала на горизонте редко: чаще всего на дежурствах она забегала ко мне ночью, и мы просто молчали. Говорить она не желала, считая, что больница – не самое подходящее место. Я никогда не настаивал. Сложно было признаться ей, что даже молча – она влекла к себе, словно магнит. Но вот сегодня мы договорились о встрече. Вечером должен был состояться небольшой праздник в честь наших медсестер. В дни их прибытия ситуация была не такая стабильная, а поблагодарить их все же хотелось. А мы с Дженнис благополучно решили ускользнуть с торжества и прогуляться по берегу океана. - Хей, дружище, я думал не дождусь твоего возвращения, - поприветствовал меня Тревор, когда встретились за обедом в столовой. - Не говори, я с предвкушением ждал, что трещина зарастет, и я смогу вновь нормально ходить. - Как там Дженнис? Наслышан о ее ночных похождениях. - Каких похождениях? Я не знал. Когда девушка приходила ко мне по ночам, мы строго договорились – чтоб об этом никто не знал. Неприлично, неправильно, да и она нарушает правила. В уставе строго прописаны ее обязанности и такой личный уход за одним пациентом – явно не вписывался в нормы. И я боялся подставить ее. - Помнишь Дэвида Рейза? Он случайно увидел, как Дженнис забиралась в окно, ему показалось, что там был ты. - Не знаю, о чем он говорит. Улыбнувшись приятелю, я принялся за еду. Кормили здесь, так сказать не по вкусу. Явно это были не вкуснейшие домашние пироги и индейка под ананасами. Здесь даже к элементарным макаронам аналога нет. Ели мы строго крупы, иногда овощи, еще реже что-нибудь действительно лакомое. Я не противился, и уж поверьте – не жалуюсь, но так хочется хоть раз поесть нормально, а не давиться предоставляемым. После обеда я решил заглянуть в медпункт, хотелось бы узнать, как дела у моей Дженнис. Моя? Невольная мысль скользнула мне в голову. Разве это уже так? Оказавшись на месте, я встретил нескольких ее подруг. Риджина, так звали самую неугомонную девицу, подлетев ко мне, сразу уточнила: - Эдриан? Ах, конечно, да. Я вас сразу узнала! Дженнис смогла описать все до деталей. Рада познакомиться, меня зовут Риджина, а то вдруг вы забыли, было бы крайне неприятно, - она щебетала быстрее, чем я мог обработать всю вышесказанную информацию. Меня отвели в ординаторскую, где и была та, ради кого пришел. Дженнис сидела напротив одного из солдат, занимаясь перевязкой его предплечья. Она была очень сосредоточенной, немного морщила нос, хмурила брови, изредка поглядывая на пострадавшего, видимо, для анализа его состояния. Я, тихонько кашлянув, присел на край кушетки. Девушка подняла на меня глаза и открыто улыбнулась: - Здравствуйте, Эдриан. Не подождете немного, я скоро закончу? - Несомненно, - я ей незаметно подмигнул. Дженнис залилась краской. Какое же милое солнышко досталось этому страшному и опасному миру. В моей голове совсем не укладывалось то, при каких обстоятельствах именно она попала на этот остров. Зачем она стала медсестрой? И почему война дарована ей судьбой? Хрупкая, нежная, открытая; разве создана она для сражений, защиты Родины, спасать жизни мужчин - отчаявшихся и патриотов. Но с другой стороны… Кто, если не она? - Ты слишком задумчив, - по моей голове скользнула миниатюрная ручка, погладив по отросшим до плеч волосам. - Ты вводишь меня в заблуждение, - улыбнулся я в ответ. - Женщина должна быть загадкой. Дженнис подошла к столу, чтобы заполнить больничные листы. А что должен был ответить я? Для меня она не загадка, а просто китайский кроссворд! Я все время, по собственным убеждениям, не понимал, как уточнить о ней хоть что-то, если молчание – ее способ защищаться. Это уж я уяснил. *** Наступил вечер. В кампусе уже давно никого не было, я же лежал на кровати, размышляя о предстоящей прогулке. Дженнис уточнила, что отведет меня к берегу, чтобы пообщаться. Общением я считал разговор, особенно на те тему, которые давно беспокоят меня. Взяв лист бумаги, я решил перечислить все вопросы, дабы не забыть: 1) Дженнис, почему все с тобой общаются на расстоянии, будто бояться? Неужели, они так глупы, что не понимают, какая ты… 2) Откуда ты? Достаточно элементарный вопрос, которого ты избегала. 3) Я тебе нравлюсь? Как ты ко мне относишься? 4) Ты всегда была скрытной/замкнутой или есть причины? 5) Что означала фраза: «Я покажу, как и чем люди живут, когда кроме безысходности нет ничего»? На этом можно остановиться. Вопросы были вразброс, я выдумывал их на ходу, потому как в последнее время все забываю, стоит мне снова увидеть эту девушку. Она будто одурманивала меня, я не мог ничего с собой поделать, после встреч мысли путались, на губах лишь ее имя. Черт! Да не может на меня влиять так человек! Или я влюбился, как семнадцатилетний подросток. Пора уже идти, Дженнис должна ждать меня у входа в кампус. Я накинул на себя штаны цвета слоновой кости и рубашку темно-серого цвета. В голове был кавардак, такого беспорядка я не наблюдал в ней с давних пор. Единственное, что было ясно как день – скорее бы увидеть глаза цвета океана. - Добрый вечер, - улыбнулась девушка, когда я вышел из кампуса. На ней было платье ярко-синего цвета, без бретелей, подчеркивающее грудь. Цвет явно шел к ее цвету глаз и белокурым волосам. - Привет, - я улыбнулся в ответ. Девушка взяла меня под руку, ведя к береговой линии. По пути мы старались не натыкаться на знакомых, обогнули корпус столовой, охрану и других рабочих базы. За длинным забором из проволоки открывался прекрасный вид на океан. До него оставалось метров двести-триста, но и мы не торопились. Гуляя, в полной тишине, я отвлекся от всех беспорядочных мыслей в голове, любовался закатом и дышал свежим влажным воздухом. Кажется, Дженнис присоединилась к моей точке зрения – шла молча. Я слышал, как в заднем кармане брюк шелестит листок с вопросами, которые впопыхах накидал. Пора начинать. - Ты так хмуришь брови, - девушка легонько толкнула меня в бок. - Просто задумался. За десять метров до воды, Дженнис свернула немного правее, где находились пальмы; как выяснилось позже на земле лежал толстый ствол, длинною метров пять. Кажется, тоже бывшая пальма. Мы присели. Звук волн завораживал нас, в мире остались только мы и вода. Над огромным океаном нависли густые облака розового оттенка, солнце пряталось как раз за ними. - Когда мне было десять лет я впервые забыла имя лучшего друга. Мы гуляли во дворе каждый день, играли в песочнице, мелом рисовали на асфальте. Его звали Джерольд. Имя я запомнила на всю жизнь, настолько стало мне страшно, когда, увидев его тогда на площадке, не смогла поздороваться и убежала. В одиннадцать я забыла дату свадьбы моих родителей. Когда я родилась, они продолжали жить в гражданском браке, никогда не ссылаясь, что их любовь подтверждается временем, а никак не бумажкой. Но вот они назначили день. Семнадцатое декабря. И я не вспомнила даже тогда, когда присутствовала на свадьбе. Понимала и не понимала одновременно. Ну, а когда провалы в памяти стали чаще – мне поставили диагноз: болезнь Альцгеймера. Вплоть до настоящего времени я пила лекарства, не знаю, помогали ли все эти микстуры, таблетки, порошки, чаи и т.п. – я не знаю. Провалы случались редко, но прямо в яблочко. Все важные вещи я забывала, вспоминала с трудом спустя месяц-два, а потом очутилась здесь. Все осторожничают со мной, не доверяют лечение некоторых больных, склонны издеваться, хотя… Некоторые достаточно положительного обо мне мнения. Например, ты. Мне казалось, что за всю ее речь я ответил практически на весь свой список вопросов и более того, все стало ясным. Дженнис не может себе простить, что забывает такие важные события, даты, правила, а тем более – провал в памяти на примере близких и любимых людей. Я коснулся ее руки. Молчание тяготило, а не освобождало нас, как раньше. Вот в чем заключалась безысходность каждого из нас. У нее – болезнь, не позволяющая ей любить кого-то еще, кроме самого узкого круга людей, моя – в незаинтересованности в жизни, людях, у других членов нашей команды еще что-то – количество своих печальных историй удивляла и одновременно губило. Как жаль, что все мы покалечены судьбой. Нет, не все, лишь те, кто смогли это вынести. - Ты молчишь, я не знаю, о чем и подумать, - слабо улыбнулась Дженнис. - Мне так жаль, что я не всесилен. И помочь тебе – не моя миссия. - Мне нужен ты, весь. И не важно, забуду тебя я или уйдешь ты. Есть только сейчас, и именно сейчас я прошу – поцелуй меня. Боже! Я схватил девушку за талию, вскочил и закружился. Мои губы нашли ее, нежные, сладкие, манящие, нежно целуя. Она обхватила своими тоненькими ручками мою шею, прижалась и страстно ответила моим губам. Спустя буквально полминуты я опустил Дженнис на землю, крепко заключил ее в объятья, сказав: - Я ждал этой просьбы, кажется вечность. - Кажется, я хотела просить тебя всю ту же вечность. Маленькая, взъерошенная после поцелуя, девушка стояла передо мной с розовым от смущения лицом, но глаз не прятала. И именно в этот момент ее глаза казались глубже океана; взгляд ее вызывал мурашки по всему телу, а сознание не желало отпускать чудный образ. Шум волн становился громче, приближалась ночь. На улице стемнело, время никак не меньше полночи. Становилось достаточно прохладно, сняв с себя рубашку, оставшись по пояс обнаженным, накинул ее на плечи белокурой красавицы, мирно и послушно шагавшей рядом со мной. Дженнис светилась изнутри, именно так, как я всегда и представлял. Никакое светило небесное не требовалось мне, чтобы жить счастливо. Я не знал, стереотип ли моя влюбленность – ведь заурядной истории можно приписать любой конец, но точно понял – я хочу, чтобы все так и оставалось. Я, Дженнис и наш океан. *** Утром я проснулся от выстрелов. Соскочив с кровати, я накинул тренировочные штаны, майку, ботинки и выскочил из кампуса, потому как знал, что проспал начало тренировки. Солдаты моей группы выстроились в длинную цепь и по очереди стреляли в подвешенные мишени. Не сказать, что у всех дело шло на лад – утром вообще ни у кого, по-моему, мнению, дела не идут в нужном раскладе. Недолго думая, я встал во второй ряд и приступил к тренировке. У меня дела точно так же на лад не шли. Наверное, не выспался, да и мысли были о другом. Вчерашнее признание Дженнис компенсировало все мои вопросы. Я так устал мучиться догадками, но и подобного не ожидал. Сколько и скольких она еще забыла? Как жить, если то, что ты любишь, то чем занимаешься – в любой момент забудешь? Тренировка закончилась примерно через пол часа, но нас никто и никуда не отпустил. Нашу группу уже ждали генерал и командир батальона. Для каждого из нас на земле стоял портфель с питьем, оружием, некоторой едой и картой, рядом на земле лежала наша форма. Сегодня нас перебрасывают на фронт. Иногда один бой длился два дня, иногда и неделями. Искренне надеялся, что более двух дней там не продержусь. На улицу выскочил медперсонал. Молодые девушки плакали, махали руками, кто-то подбегал к солдатам для объятий и прощаний. Я ждал ее. Дженнис выходила из дверей с абсолютно спокойным, ничего не выражающим лицом. Взгляды сошлись, и она кинулась ко мне: - А что, если… - ее фраза оборвалась, ее губы нашли мои. Настойчиво поцеловал девушку, прижал к себе и после прошептал: - Жди. Все будет хорошо. - Ты так мало узнал обо мне, я не успела много сказать, спросить, тебе нельзя уезжать сейчас! По ее щекам текли слезы. Да, мы действительно очень мало знали друг о друге, но даже эти ничтожные крупицы того, что мы успели рассказать друг другу в своих ночных беседах – стоили всей войны. Кто знает, почему именно она больна, а именно меня отправляют на фронт. Так нужно. Здесь и сейчас происходит лишь то, что никоим образом не повернуть. Я не думал, что никогда не встречу ее. Конечно же, я вернусь. Ведь все будет хорошо, я пообещал. Отпустив девушку, я схватил рюкзак и направился к самолету. Будет, о чем подумать. Я надеялся, что Дженнис не забудет самого главного – кто она и на что способна. Всем сердцем переживаю ее болезнь, ее душевное состояние, ее страхи и терзания. Я жду возвращения домой. *** Прошла неделя. Возвращались на базу с победой, хорошим настроением, улыбками и облегченными сердцами – все живы, практически все здоровые. Пару пробитых голов и дюжину ссадин мы решили не брать в расчет. Главное – мы выстояли. Самолет приземлился на Бора-Бора во второй половине дня, как раз в долгожданный обед. Как только переодевшись, мы с Тревором вышли из кампуса по направлению к столовой. Приятель рассказывал про свою новую подружу: - Она самая замечательная. Видел бы размер ее груди, а шикарные бедра, мм… Богиня. - Ты когда-нибудь начнешь ценить девушек не только за внешность, - упрекнул я друга. - А за что их ценить? Рано или поздно начинается семейная жизнь и, вот поверь, там никакого счастья нет. Дети и жена – как обуза, вечная. Заработай денег, забей гвоздь, занимайся воспитанием сына. Я еще не нагулялся. Я тягостно вздохнул. Тревор мальчишка, ему нравились красивые игрушки, коими в этой роли выступали девушки. Очередная надоедала ему через неделю, но, если размер груди превышал третий, мой друг мог и продлить отношения на пару дней. В столовой подавали на первое блюдо щи, а второе – гарнир из гречки и мясной котлеты. Я был голоден так, что совсем забыл о правилах приличия, уселся и приступил к поеданию. Запихивая очередную ложку гречки в рот, я оглянулся в поисках Дженнис. Ее нигде не было. Девушка не встретила меня с самолета, не у кампуса, и даже на обеде не появлялась. Резко наткнулся на настойчивый, полными переживаниями взгляд. Старшая медсестра Нинель. Она стояла в другом конце столовой, явно в ожидании меня. Я доел, хлопнул по плечу друга и пошел в ее сторону. - Пойдем скорее. Мы шли недолго. По пути прошли пару медицинских пунктов, дойдя до кампуса, где жили наши прекрасные девушки. Кажется, я совсем не понимал, что к чему. В голове трезвонил колокольчик опасности, переживаний, страха. Дженнис! До ее комнаты я летел по лестницам, прямиком до третьего этажа. Нинель за мной не гналась, спокойно, как статуя поднималась неторопливыми шагами. Номер ее комнаты 121. Дверь заперта на ключ. Я постучался, мне никто не открыл. - Зря ломишься. Послушай, Эдриан, ее болезнь дает о себе знать. Когда вы улетели, на следующий день мы нашли ее на берегу океана, она истошно кричала и плакала. Позже нам удалось понять причину: она совсем не помнит, как сюда попала. Стрессовые ситуации доводят Дженнис. Твой уезд спокойно она не вынесла. Узнает всех, но до сих пор вздрагивает от каждого шороха и задает лишь один вопрос: «Где я?». Я тяжело выдохнул. Меня мои страхи никогда не тревожили так, как сейчас. Нинель достала ключ и отворила дверь ее комнаты. Дженнис сидела на своей постели. По всей кровати, по всему полу были разбросаны листы. На каждом был либо рисунок, либо какие-то надписи. Вроде писем. Один из них лежал прямо у моих ног. Надпись гласила: «НЕ СМОТРИ В ОКНО. ОНИ ВСЕ РЯДОМ!». На рисунках изображены люди. Их бесчисленное количество, каждый подписан. Имена. Кажется, Дженнис все это время пытается возобновлять потерянные данные. Вспоминает и тут же рисует. Себя среди них я не увидел. - Эдриан… Я поднял голову. Дженнис повернулась в мою сторону, из ее рук выпала пачка листов, глаза были красными от недосыпа и бесчисленных слез; огромные синяки под глазами. Кожа неестественно бледная, видно, как майка болтается на теле – сильно исхудала. Заметил, что на тумбочке нетронутая еда. - Здравствуй, милая. Я бросился к ее кровати, прижал к себе девушку, ее тело содрогалось от беззвучных всхлипов. Я гладил ее волосы, целовал щеки, вытирал слезы, шептал неразборчиво о том, что я рядом, не брошу, не уйду. Если она что-то и забудет, то только не меня. - Мне так страшно, - тихо прошептала Дженнис. - Не бойся, все не так уж и хорошо, но я рядом. И после этого начались самые тяжкие дни. Мне нужно было исправно посещать тренировки, появляться на завтраках, обедах и ужинах, ночевать в кампусе – это была большая часть моего времени. Дженнис я видел в перерывах. Никто не знал, что произошло, кроме Нинель и нескольких старших медсестер. Для всех девушка просто подхватила грипп. Никто не рвался ее навещать, никто ничего не спрашивал, я же кипел от злости, грусти, безысходности. Дженнис не поправлялась. Я сидел у нее до самой последней минуты свободного времени, после чего уходил. Она много рассказывала о родителях, которые совсем не знают, что болезнь развивается, веря всем сердцем, что здесь их дочери лучше. У нее, как оказалось было два брата, старшему сейчас двадцать три года, младшему – тринадцать. Их зовут Кларк и Эндрю. Замечательные мальчики, смеялась всегда девушка. В рассказах я узнавал ее только с той стороны, которую мог понять. Ответить на самый главные вопрос – почему все не принимают ее с такой болезнью – она не смогла. Размышляла таким образом, что всем неприятно иметь дело с человеком, которые забывает собственных друзей, собственное имя и место, где находится. Лишняя морока. После всех рассказов я долго ходил в задумчивости, часто молчал, когда меня о чем-то спрашивали, совсем не общался с Тревором и кажется, забыл, что такое полноценная жизнь. *** Спустя пару месяцев меня забрали с утренней тренировки старшие медсестры. Дженнис находилась в медпункте, привязанная за ноги и за руки к железной койке, истошно кричала и плакала. Я бросился к ней. В глазах страх и ужас, она не узнавала никого, на все попытки приблизиться – проваливалась в обморок. И что со всем этим делать - не имел понятия. - Дженнис! – громко крикнула Нинель, привлекая внимание девушки. Она повернула голову в полном ужасе смотря на медсестру, а затем замечая меня. В ее глазах появилась тень сомнения, но лишь на миллисекунду… После этого она закричала и заплакала вновь. Я кинулся к ней, присел на край кровати, попытался обнять, приласкать, хотя дотронуться, лишь бы ей полегчало. Еще одна медсестра резко вонзила шприц в руку Дженнис. Спустя секунд тридцать девушка замолчала, ее веки сомкнулись. - Что вы с ней делаете?! - Эдриан, успокойся. - Нет!!! Как вы можете с ней так поступать, ее нужно отправлять домой, в больницу, где, возможно, ей смогут помочь. - ЧЕМ ПОМОЧЬ?! – закричала Нинель. И я осел на пол. Я понимал, что Дженнис больна, ее мозг поражен болезнью, которую невозможно излечить сейчас, а я не могу ничем помочь. Мое тело начало вздрагивать от всхлипов, заплакал и я. Горячие слезы текли по щекам, злость от безвыходности наполнила меня, страх поселился в моем сердце. Я хотел увидеть ее чистые глаза цвета океана, солнечную улыбку, услышать членораздельную речь, схватить на руки и поцеловать. Господи, как же мне ее не хватало! За такой мизерный срок – она единственная стала для меня всей жизнью. *** Дженнис крепко спала в кровати от того снотворного, которое ей вкололи. Я сидел на краю кровати, гладил ее поблекшие от нервов, усталости, стрессов волосы, целовал щеки и губы. - Моя милая Дженнис. Когда-то ты ухаживала за мной, сидела на краю моей кровати, а что сейчас? Ты спишь, привязанная, уставшая, запуганная, но все же борешься за жизнь. Я восхищаюсь тобой. Завтра самолет доставит тебя в родной город, тебя встретит твоя семья… Надеюсь, ты сможешь побороть все это. Я люблю тебя, Дженнис Миральди. Ты великолепная, самая лучшая… Присев на пол, я заснул. Мне ничего не снилось, лишь крик, который я слышал всю ночь у себя в голове не смолкал. Кричала она. Звала меня. На утро меня разбудили, попросили удалиться. Дженнис просыпалась, оглядывалась вокруг и начала плакать. Беззвучно, как маленький ребенок. Я заглянул в ее испуганные глаза и ушел. Самолет приземлился около обеда. Медсестры вывезли койку на улицу, Дженнис лежала смирно, что больше всего удивило меня. Я смотрел, как военные подбегают, помогают. А я смотрел на пасмурное небо, накрапывал дождь. Это самый страшный день, за всю мою жизнь. Я не знал, увижу ли ту, которая спасла меня об бесчувственности, ту, которая обещала показать мне жизнь, когда нет ничего, кроме безысходности. Я подошел к ее кровати, она повернула голову и сказала: - Я не ты. И ты не я. А потом отвернулась. Я наклонился и нежно поцеловал ее щеку, прошептав: - Я тебя люблю. Ты Дженнис, а я Эдриан. Жди меня в своем сердце. Она тихо всхлипнула. Последнее, что я сделал, сунул свою фотографию, с надписью: «Бора-бора. 1941 год. Твой Эдриан. Ищи меня в сердце!». Вот так мы и попрощались, возможно, навсегда. Я буду ждать ее в своих снах, буду молиться за ее здоровье и помнить, как однажды мы сидели на берегу нашего океана…