Простишь?

Настроение взлетает ввысь, а утро кажется не таким уж и ужасным, когда ты просыпаешь и чуешь где-то рядом сладкий запах смеси свежеиспечённой выпечки, шоколада и корицы. Непроизвольно на лице всплывает довольная улыбка, и ты вдруг становишься таким голодным, что, казалось бы, сейчас грохнешься в обморок от желания. Медленно принимаешь сидячее положение, всё ещё не открывая глаза, и думаешь, как тебе нравится этот аромат. И что больше? Выпечка, шоколад, а может и сама корица? Скорее, всё вместе. Снова вдыхаешь полной грудью, наслаждаясь сладкими частицами, после чего принюхиваешься к источнику запаха. В комнате так светло, чисто и свежо. На улице погода чудесная, а у Люси в комнате вид из окна как раз на солнышко, которое только-только показалось из-за водного горизонта и теперь омывало всё своими лучами. Самой Люси в комнате нет и от этого становиться как-то пусто, а на душе, словно кошки скребут — вдруг сбежала куда? Слышишь звонкий голосок из кухни и широко улыбаешься, понимая, что никуда она от тебя не денется. Ты просто знаешь это, и всё тут, ничем тебя не переубедишь. Поднимаешься на ноги, слезая с кровати, и босыми ногами топаешь в сторону сладкого запаха. Довольно улыбаешься и словно заколдованный следуешь голосу и аромату. — Утречка, Нацу! — приветствует тебя Хеппи, сидя на столике возле окна. Синий говорящий кот довольно жуёт сырую рыбку, и ты недовольно думаешь, что эта рыба тут совсем не в тему. Люси испугано подпрыгивает, чуть не выронив из рук горячую сковородку с недожаренным блином. Ты сердишься на друга, потому что тот напугал её своим приветствием и обиженно смотришь на него. — Угу, — вяло отвечаешь, плюхаясь на место напротив Хеппи. — Ты чего такой довольный? — спрашивает Люси, положив тарелку с блинами на стол. Ты игнорируешь её вопрос и теряешься, потому что не понимаешь, что вызывает у тебя больший голод: огромная стопка свежеиспечённых блинов на тарелке перед тобой, или златовласая подруга, с улыбкой напевающая строки какой-то неизвестной тебе песни. Солнечные волосы, за год очень сильно отросшие, манят тебя, словно магнит и ты не замечаешь, как тянешь Люси за несколько прядей. — Ауч! Нацу, дурак, что ли?! — отчасти обиженно, отчасти сердито кричит Люси, ловко схватив со стола ложку и запустив её в тебя. Ты уворачиваешься, после чего с ужасом осознаёшь, что она полетела прямо в окно, благо, хоть закрыто было. Люси снова и снова сердится, давя на тебя своим строгим взглядом и, скрестив руки под грудью, вдруг начинает сильно щуриться. — Что с тобой? Красный такой, да ещё и ведёшь себя странно, не заболел, случаем? — она касается твоего лба, как бы этим жестом проверяя, есть ли у тебя температура. Ты краснеешь ещё сильнее, а по коже проходиться ток. У Люси руки тёплые и нежные, а кожа словно светится в лучах солнца. — Точно заболел. Чего молчишь? Горло болит? — Люси тщательно всматривается в твоё лицо, становясь совсем близко и всё так же щуриться, словно пытаясь что-то в нём рассмотреть. Ты отстраняешься прочь, снова краснея, и пытаешься взять себя в руки. — Ничего я не заболел! — протестуешь. — Странная Люси! Люси снова сердито и возмущённо на тебя смотрит, и всё с той же ловкостью хватает со стола и кружку, явно готовясь запустить этот предмет тебе в лицо. Ты испуганно пытаешься сбежать, потому что знаешь — она может. — Ну вот! Год прошёл, а ты всё такой же дурень! — фырчит девушка, садясь на стул и оставляя кружку в покое. — Неправда! — а ты всё протестуешь, дуясь на то, что Люси так кричит на тебя. А ведь в том, что она странная ничего плохого нет. Странная — значит оригинальная. Другая, отличительная, не такая, как все, необычная. Но Люси этого не понимает и сердиться, обижается, гонит прочь из дома. Люси вдруг уже не злится, только улыбается и думает о чём-то своём, но всё так же внимательно смотрит на тебя, словно Хеппи на свою рыбку, и ты вдруг тоже решаешь спросить её. — Что-то ты уже чересчур странная, Люси, смотришь на меня, будто съесть хочешь. Может, это ты заболела? — Ты издеваешься? — Люси шипит недовольно, сначала краснея, не то от злости, не то от смущения и крепко закрывает глаза. Отсчёт от одного до десяти не помогает и видно, что она не может успокоиться. — Ага, странная, странная, — добавляет Хеппи, многозначительно кивая головой. И ты сразу жалеешь и злишься, потому что Люси не понимает, что они называют её оригинальной, уникальной, не такой, как все. Она сердито отбирает тарелку с блинами и обиженно уходит в свою комнату. — Не-е-ет! Верни, я не буду называть тебя странной, честно-честно! — отчаянно кричишь, чуть ли не плача, словно маленький ребёнок, у которого отобрали конфету, и падаешь на землю. Люси пищит испуганно и краснеет, словно варёная свекла, когда ты хватаешь её за ногу и так сильно пытаешься её удержать, насколько только можешь. — Нет! Обойдёшься, бака-Нацу! — Люси шипит обиженно и вырывается, больно ударяя тебя тапочкой по макушке. — А мне, может, обидно, что ты постоянно ко мне так относишься, что в дом врываешься, что пугаешь постоянно, что ничего не понимаешь, что… неважно. Она хлопает дверью прямо у тебя перед носом, оставляя в полном недоумении случившегося. А где-то в глубине души так кошки скребутся, что вот-вот об стенку головой биться будешь, и ведь не дурак же? Такое утро красивое было! Резко поднимаешься на ноги, легко открываешь дверь и бегло осматриваешь комнату на предмет явных обожаний. А Люси просто на диване сидит, укутавшись в плед, и недовольно свои блины кушает, будучи явно обиженной на твою с Хеппи выходку. Ты медленно подходишь к её временному ложу, и нерешительно садишься рядом. Она провожает тебя сердитым взглядом, смешно жмурит глазки, после чего разворачивается в другую сторону, обижено хмыкнув. — Эм… Люси? — тихо спрашиваешь ты, просовываясь ещё ближе, но слишком поздно вспоминаешь, что надо бы голос виноватым сделать. — Чего тебе, ирод несчастный?! — мычит тебе в ответ девушка, но в твою сторону всё ещё не оборачивается, продолжая кушать свои блины. Ты смотришь на них из-за спины и едва сдерживаешься, чтобы слюни не пустить, и ведь такие вкусные на вид, сладким ароматом веют, так и манят искусители! — Ну, ты это… простишь? — ты пытаешься состроить глазки попрошайки, но на Люси это не действует. И когда ты руку к её талии тянешь, она тебя вилкой колет, да сильно так, что аж пищать хочется, как иногда Хеппи глотку надрывает, когда ты ему на хвост случайно наступишь. — Нет! Не заслужил! — а Люси всё стоит на своём и дуется, и ты понимаешь, что рискуешь навсегда один остаться жить, а без стряпни Люси никак — с голоду помрёшь! Двигаешься ещё ближе к ней. Совсем по-тихому и осторожно, чтобы она тебя снова не уколола, но подлянка с другой стороны ждёт: Люси по рёбрам как хрясть! И гадай теперь, откуда у неё только сила такая. И что поделать? Как у неё прощения выпросить? Заклинатели духов сами по себе существа вредные и жадные, а женщины в частности легко обижаемые, особенно во время этих… как их там Грей называл… месячных, что ли? Хочется так и крикнуть: «Эй, Люси, хватит пемеесить!», но ведь что-то внутри подсказывает, что тогда ты не только вилкой по руке получишь, а и рискуешь с зубами выбитыми домой уйти. И вот что-то вспоминаешь ты песню, которую недавно Мира на концерте пела, слезаешь с дивана и становишься перед Люси на четвереньках. — У меня тигриные глаза, я воин, — начинаешь свои попытки спеть, и корчишь из себя того легендарного зверя, который только в замысловатых диких джунглях водится. Слышишь, как Люси перестаёт всхлипывать и замирает, в нерешительности смотря на тебя, но всё ещё с обидой. — Танцующий среди языков пламени, — продолжаешь, пытаясь казаться схожим с тигром, рычишь и приподнимаешь руку. — Я — победитель! И ты ещё услышишь моё рычание! Оно будет громче, громче рычания льва, — ты гнёшься в спине, создавая из своего огня большого льва с пламенной гривой, после чего, словно тигр лапой, бьёшь его рукой, и тот исчезает в золотистой дымке. — Ведь я — победитель! И ты ещё услышишь моё рычание! Рррычание, рррычание, рррычание! Всё ещё пытаешься быть похожим на тигра и, запрыгнув на диван. Ложишься на спину и ставишь голову Люси на колена, виновато улыбаясь. — Простишь? — спрашиваешь, сложив руки в молитвенной клятве. Люси тяжело вздыхает и серьёзно начинает говорить: — Ты назвал меня странной. — Но я же любя! Люси почему-то краснеет и отворачивает голову в сторону. Нет, ну точно заболела! И ведь действительно странная она, чего тут скажешь. Ты скрещиваешь руки на груди, тяжело вздыхаешь и закрываешь глаза. Тоже становится отчасти обидно, потому что стараешься, прощения просишь, а она всю сердиться и сердиться! — Ну ладно! Ты прощён, — в конце концов, не выдерживает она и, с горечью вздохнув, аккуратно поднимается с дивана, накрывая твою голову частью пледа. Ты вскакиваешь, хватаешь остатки блинов, радостно кричишь «Ес!» и несёшься обратно на кухню, чтобы поделиться с Хеппи. И только следом несётся угрожающий и страшный крик. — На-а-ацу-у! Ну и что, что ковёр сжёг? Зато любимая простила ведь!