Я, человек

And if you go I wanna go with you And if you die I wanna die with you Take your hand And walk away System of a down, "Lonely Day"

Декиму понравилось чувствовать. Еще никогда он не испытывал хоть что-то. Еще никогда слезы не застилали глаза, не текли по щекам, оставляя быстро подсыхающие струйки. Еще никогда сердце не колотилось о ребра, как птица, нашедшая в себе смелость вырываться на свободу, ломая стальные прутья собственной клетки. Он миллионы, миллиарды раз видел, как это происходит с другими людьми, которые были ничем, кроме как его работой и предметом исключительно научного интереса; большинство из них не оставляли после себя никаких воспоминаний, даже если Деким возвращал их образы в манекенах. Как они ничего не оставили после себя при жизни – так ничего не оставят и после смерти, поэтому у Декима вызывали особое уважение люди, которые прожили отпущенное им время со всем размахом, со всей любовью к существованию, с благодарностью высшим силам за возможность дышать. Это и отличало Декима от остальных коллег – его уважение к роду человеческому было слишком велико для того, чтобы стать хорошим судьей. Декиму понравилось чувствовать что-то вместе с человеком. Себя к людям он давно уже не причислял. Его много раз просили о пощаде. Люди полны эмоций, и это, по мнению Декима, как раз то, что делает человека человеком: умение чувствовать хоть что-то, кроме пустоты, и извлекать из этого настоящие, негаснущие искры. Деким терпеть не мог плач; каждый раз, когда жертва его судейства начинала рыдать, требовать объяснений, биться головой, в нем что-то звучно ломалось, отдаваясь по телу неприятным хрустом и по его внутренней системе – железным лязгом. Единственный способ, который он использует против чужих слез – это крепкие, сочувственные (якобы) объятия. И, тем не менее, еще никто и никогда не обнимал Декима по собственной инициативе. Не доводил его самого до сдавленных рыданий и не утешал следом. Это было нечто настолько новое, незабываемое и неповторимое, будто Декиму дали обнять солнце и раствориться в его лавовых протуберанцах, умереть от огненного поцелуя огромной звезды. Гром среди ясного неба – пустяк по сравнению с тем, каковы эти эмоции были для судьи и его дальнейшего существования. Его выбора. - Ну… время прощаться? – Чиюки улыбнулась. Она уже стояла в лифте, да и не было для нее секретом то, куда она отправляется. Чиюки за все это время узнала о загробном мире больше, чем любой «темный маг», чем любая гадалка, «умеющая общаться с умершими духами». Это… утешало перед тем, как действительно, по-настоящему умереть. - Да. Чувства все еще отдавались маленькими электрическими импульсами по коже Декима. Он достаточно за время работы повидал наркоманов; видимо, у него к эмоциям и ощущениям появилась подобная зависимость. И человек, который имеет к этому самое, что ни на есть, прямое отношение, через считанные секунды отправится на перерождение. Для Декима что перерождение, что бездна были одной и той же смертью с последующим забвением, и хотя рай, очевидно, слаще и лучше ада, разницы он не видел практически никакой. Для этого следовало бы пожить, но он ведь не жил, так что… - Прощай, - Чиюки протянула ему красивую, узкую ладонь. В ее глазах Деким увидел грустные, тусклые огни, похожие на маленькие японские лодочки с фонариками, которые пускают в память об усопшем. И они тоже были чувствами. Деким взял девушку за руку, провел длинным пальцем по мягкой коже, по вычерченным линиям вен. Это было так странно: знать, что Чиюки – всего лишь не осужденный до конца манекен, но при этом, дотрагиваясь до нее, ощущать исходящее живое тепло, какого у манекенов не было и быть не может. Еще страннее признавать, что именно эта одетая в душу кукла – человек, который довел его до рези в сердце. Декиму понравилось чувствовать, но еще больше ему понравилась она. Сначала безымянная, затем помогающая ему, затем открывающая ему глаза на настоящую человеческую суть, затем вызывающая то самое неподдельное уважение, затем, затем, затем… Сейчас она была просто Чиюки. Теперь он знал ее. Еще никогда Деким так не тосковал по жизни. Тем более, что Чиюки за такой короткий срок успела стать самым дорогим, самым ценным в его личном опыте. Люди разные, и ему наверняка попадались экземпляры лучше, чище, праведнее, но зачем ему какие-то другие люди, если Декиму хочется именно ее – такой, какая она есть и никакой другой? Если авантюра не удастся, он гарантированно получит наказание от Ноны, а может, и кого-то, кто выше Ноны, но Декиму стало плевать. Тяжело судить справедливо в заведомо несправедливых условиях, тяжело, когда ты – судья и предмет судейства одновременно. - Нет, не прощайся. Он, продолжая держать руку Чиюки, шагнул вперед, становясь к девушке вплотную. Двери лифта медленно закрывались за его спиной, сужаясь до маленькой щели, а потом и щель пропала вовсе – исчезла с характерным захлопывающимся звуком. - Деким… - Я не знаю, что получится, - честно сказал он, кладя поверх ладони Чиюки свою вторую руку. – Возможно, мы застрянем на периферии мироздания и будем сидеть в этом лифте до конца времен. Возможно, лифт просто не станет идти. Возможно, твоя душа сольется с… с… - Деким не был уверен, что такое понятие, как «душа», могло к нему относиться. Души, как известно, есть у людей, а он – точно не человек. – Со мной. Я не знаю. - Ну что ж, один вариант мы можем вычесть, - Чиюки отняла руку, но лишь для того, чтобы обнять Декима, утыкаясь щекой в грудь и слыша мерный стук сердца. – Потому что лифт уже поехал. Кабинка, плавно набирая все большую скорость, вне гравитации и законов физики, взмыла вверх. Декиму понравилось чувствовать поцелуй Чиюки на губах перед тем, как исчезнуть.