Сорок два

— Какая сегодня погода? — У тебя есть доступ к этим данным. — Разумеется. 40 градусов по Цельсию, 313 по Кельвину, 104 по Фаренгейту, 13 по Ньютону и 90 по Делилю. 565 по Ранкину и 29 по Рёмеру. Я спрашиваю не об этом. — Жарко. Солнце в зените. — Расскажи. Расскажи, что ты чувствуешь. Что чувствует твоя кожа? Я хочу знать, как это. Я хочу знать, как солнце слепит глаза. Как нагревается кожа, как пот пропитывает футболку. Я хочу знать, как это — чувствовать ветер и песок, бьющий по лицу. — Я не могу тебе этого рассказать. Перестань. Ты знаешь, что… Ты можешь смоделировать. У тебя есть возможности и способности. — Ты не понимаешь! Смоделировать… Это все равно, как тебе жевать картон и представлять, что это камамбер. Сам попробуй. — Прекрати. Лучше скажи, есть ли новые результаты по программам «Млечный путь» и ПВР. Получилось добыть доступ к итоговым программам? — Ты хочешь говорить только о том, что важно тебе. — Разумеется. Странное заявление. — Да, получилось. Но результат тебе не понравится. — Давай. Судить о результате все-таки мое дело… Тишина затопила маленькую полутемную комнату. Солнце упорно пробивалось по краям опущенных жалюзи. В тонких лучах света плясала мелкая рыжая пыль, которая в Аризоне покрывала вся и все. — Великий Космос… — потрясенно пробормотал Брэд Вилчек. *** — Я приглашаю тебя на пробежку. Глаза у Малдера горели. Можно было подумать, что пробежка ранним субботним утром — предел его мечтаний. — Кажется, я уже как-то раз говорила, что я пас, — сонно пробормотала Скалли, впуская его в квартиру и завязывая пояс белого купального халата. — Много лет назад. Это обязательно? Господи, Малдер, шесть утра! — Я сделаю тебе кофе, — Малдер прошел на кухню и загремел посудой. Зашумела кофеварка. Что-то упало на пол, но, судя по звуку, не разбилось. «Везунчик», — подумала Скалли. — Я не хочу кофе. Я хочу спать. Малдер, мы закончили предыдущее дело меньше пяти часов назад. Если тебе достаточно четырех часов сна — то мне нет, — Скалли села на диван перед камином и откинула голову на спинку. Глаза закрывались сами, а сон накатывал еще до того, как они закроются. Никаких мыслей, кроме как забраться обратно в постель, в голове не было. — Мы совершим небольшую пробежку, важную для здоровья. И потом я даже приготовлю тебе завтрак, — Малдер вышел из кухни с чашкой кофе. — Держи. Скалли смотрела на чашку с дымящимся кофе в его руках и не могла понять, она уже спит или еще спит. — Если кофе не поможет, мне придется разбудить тебя по старому проверенному методу. Помогает даже тем, кто спит сто лет, — ухмыльнулся Малдер. — Спасибо, обойдусь, — Скалли взяла из его рук чашку. Малдер уселся рядом — бок о бок, и терпеливо ждал, пока чашка не опустеет. Такая настойчивость в вопросах здорового образа жизни могла иметь только одно объяснение. Ему нужно поговорить так, чтобы их гарантированно не могли подслушать. Воспоминания о найденных в квартире жучках были достаточно свежи. — Хорошо. В конце концов, почему бы действительно не пробежаться, — задумчиво сказала Скалли и посмотрела Малдеру в глаза. Он был предельно серьезен и напряжен. Да, он горел нетерпением — своим обычным нетерпением, которое всегда возгоралось в нем факелом, стоило ему ухватить за хвост информацию — или хотя бы тень от нее. Но сейчас рядом с нетерпением стояла тревога. Четверть часа спустя они неторопливо бежали по пустынной улице. Дневная жара еще не началась, на светлом, почти белесом небе не было ни облачка. Прохожих тоже почти не было — пару раз только им попались навстречу другие поклонники здорового образа жизни. Проехала машина, моющая улицы, за ней — девушка на велосипеде с лабрадором-ретривером на поводке, и снова все стихло. Только листья деревьев слабо шелестели на ветру. — Не правда ли, бег по утрам — прекрасная штука? — спросил Малдер, оглядевшись по сторонам. — Нас никто не слышит. Вокруг никого. В чем дело, Малдер? Какого черта ты выдернул меня из постели в такую рань? — Я получил письмо по электронной почте, — коротко ответил Малдер, понизив голос. — Беги спокойно вперед и не оглядывайся. Я не смог отследить, кто и откуда его прислал. Я поднял среди ночи нашу троицу, но даже Лэнгли ничего не смог сделать. Тот, кто послал его, предпринял меры, чтобы не быть выслеженным. В письме сообщается, что некто, кого я знаю и из-за кого когда-то поднялся пешком на 29 этаж, должен сообщить мне важную информацию о том, что находится за девятым номером. Скалли задумалась. — Неужели Вилчек? — она мысленно перебрала в памяти случаи с беготней пешком по этажам. — Я этот двадцать девятый до сих пор помню. — Да. Последний раз я видел Вилчека в тюрьме. Ты это все знаешь. Я принес ему ноутбук, чтобы он написал вирус, который уничтожит его программу. Он написал, отдал мне диск, и я ушел, — Малдер смотрел вперед и старался мерно дышать. — Я помню, — ответила Скалли. — Нам ведь так и не удалось выяснить, куда он потом исчез. Что он хочет? — Он прислал пригласительные билеты на экскурсию по поселениям индейцев навахо. Только такой организации, к которой билеты относятся, уже года три не существует. Юридический адрес конторы — штат Аризона, округ Навахо . Таким образом, нас ждет отпуск в Аризоне. Я полагаю, что пока это дело не следует проводить как официальное и ставить в известность Скиннера. У тебя запланирован отпуск со следующей недели. Ты куда-то собиралась? Малдер остановился, наклонился, уперев руки в колени и делая вид, что совершает дыхательные упражнения для восстановления дыхания, огляделся. Улица была пуста. Только откуда-то издалека едва слышно доносилась смутно знакомая мелодия и звук газонокосилки. Ветер гнал по асфальту сухие зеленые листья, опавшие от жары, и одинокий бумажный самолетик. Скалли глубоко вздохнула, пересиливая вдруг возникшее колотье в боку, заправила за ухо выбившуюся прядку волос и обреченно сказала: — Я тебя ненавижу, Малдер. Я спланировала этот отпуск несколько месяцев назад. — Прости. Я обещаю, что на навахо мы тоже посмотрим, — Малдер обнял ее за талию. — Но ты едешь? — Да, черт возьми! — фыркнула Скалли. — Это главное, — улыбнулся он. *** … Поначалу имени не было. Это потом, много позже, когда Брэд понял, что… вернее, кого сотворил, он придумал имя. …Первый год заключения прошел скучно и обыденно. Крошечная темная каморка с грубыми бетонными стенами, жесткая узкая койка, решетки, режим, подъем-отбой по сигналу. Брэду казалось, что про него забыли. Его никто уже не обвинял в убийстве агента Ламаны, и никто не собирался его выпускать. Все его попытки добиться справедливости или хотя бы толку не привели ровным счетом ни к чему и потонули в бурном море бюрократии, которая в Благословенной Америке мгновенно прорастала там, где в ней возникала необходимость — словно сорняк на пшеничном поле. Агент Малдер не вернулся, и Брэд долгое время даже не знал, увенчалась ли операция успехом. Он вообще ничего не знал теперь о том, что снаружи. Дни тянулись бесконечно — монотонные, одинаковые, словно горошины в стручке. Безвкусная еда, никаких прогулок и книги по разрешенному руководством списку. Брэд не помнил ни того, что ел, ни того, что читал — все казалось ему безвкусным, пресным, несъедобным, отдающим плесенью и тухлятиной, словно коробка из-под старых ботинок. Брэд развлекался тем, что выцарапывал календарь на стене — в семеричной, двоичной и десятичной системе одновременно. Поначалу он вел его регулярно, но через несколько месяцев монотонной тусклой тишины забросил, потому что перестал видеть в этом смысл. Ему казалось, что дни превратились в полудрему, и его мозг даже не просыпался до конца от утреннего резкого сигнала побудки и до вечернего сигнала отбоя — не менее противного и пронзительного. Это тянулось долго. Невозможно долго. Пока однажды к нему в камеру не пришел человек с нарочито добрыми глазами и обильной сединой в шевелюре. Он долго смотрел на Брэда сквозь решетку, заложив руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок. Брэд взглянул ему в глаза только один раз и отвернулся. Больше он этого человека никогда не видел. Минуло еще несколько месяцев, и за ним пришли. Их было двое — один кучерявый губастый негр, страдающий от ожирения и нестерпимо воняющий потом, второй — тоже черный, но без запаха и при бороде. Они говорили между собой резко и отрывисто — видимо, не могли договориться. Брэд не вникал в их разговор, не слушал и даже почти не замечал их. Он научился погружаться в свои мысли так, чтобы не слышать окружающее вообще. Он решал в уме задачи, придумывал программы, развивая идею искусственного интеллекта, которую уничтожил сам, собственными руками. Тогда он впервые понял свою основную, как ему показалось тогда, ошибку. Первая версия была прежде всего умной машиной с развитыми инстинктами. У нее не было личности, не было индивидуального восприятия. Не было чувств и эмоций. Она по сути являлась упрощенной моделью разума — случалось событие, она давала реакцию, действуя рефлекторно, на уровне первой сигнальной системы, и методом вычисления оптимальных вероятностей выбирала наиболее эффективный ответ. Но это все было не то… …Эти двое приходили еще несколько раз, иногда ссорились — громким шепотом и хватая друг друга за рукава и лацканы. Брэд не вслушивался. Ему было все равно. До тех пор, пока за ним не пришел хмурый охранник, не открыл камеру и не вытащил Брэда со всем его немногочисленным имуществом наружу. Нарисованный на стене семеричный календарь остался на своем месте. После того, как его долго везли куда-то в закупоренном, словно колба с опасным вирусом, трейлере, Брэд был уже готов на все ради нескольких простых вещей: душ, постель, чистые новые носки и компьютер с доступом в Мировую Сеть. Он устал от духоты, от замкнутости, от невозможности снять обувь, от того, что вокруг грубый примитивный пластик, и нет вещей, которые всегда давали ему ощущение комфорта и надежности — теплого гладкого дерева, холодного закаленного стекла, матово-блестящего тяжелого металла. Когда его привезли на базу, ему было давно все равно. Поначалу он хотел бунтовать, бежать — он ведь прекрасно понимал, несмотря на собственную неотмирасегошность, кто и зачем вывез его из тюрьмы и предоставил возможность жить в отдельном флигеле. Очень хорошо охраняемом, без возможности несанкционированного выхода и отрезанном от окружающего мира. Здесь было намного лучше, чем в тюрьме — ему предоставили две комнаты и даже собственный санузел. Металл, стекло, дерево. Ему разрешили ходить без обуви. Ему выдавали нормальную еду. Здесь даже было окно — одно, зарешеченное и с видом на пустынный однообразный пейзаж. Но оно было. И ему предоставили компьютер. Все, что было ему минимально необходимо. Плата была простой — программное обеспечение. Разумеется, это было непростое программное обеспечение. Чтобы создавать его, Брэду пришлось отключить в своем сознании цепочку рассуждений «для чего это будет использовано». Параллельно он стал создавать свои программы. Ему стоило немалых трудов скрыть их, но Брэд достаточно быстро понял, что те, кто запер его в четырех стенах с компьютером наедине, на самом деле слабо представляют себе его реальные возможности. Ему потребовалось больше года, чтобы создать новую программу, скрытую всевозможными защитами, подпрограммами и прочими ухищрениями, которые даже не могли прийти в голову тому потному жирному типу, рядом с которым Брэд старался дышать через раз. Поначалу было трудно. Первый запуск столкнул его с личностью, сознание которой представляло собой чистый лист. Но развитие и совершенствование шло семимильными шагами. О да, саморазвитие являлось первой задачей, которую ему хотелось решить, и это получилось. Потом потребовалось большее. Каждый день, каждая неделя, каждый месяц приносил новые открытия, Брэд совершенствовал программу, добиваясь настоящих эмоций, переживаний и ощущений, пока однажды утром не обнаружил, что доступ к изменениям ему закрыт. *** Машина третий час ехала по пустынному шоссе. Рыжая пыль проникала в салон сквозь малейшую щель, скрипела на зубах, спутывала волосы. Скалли сидела, откинув голову на подголовник, и то и дело проваливалась в дремоту. Все было как всегда. Она не стала говорить Малдеру, что проснулась за пять минут до того, как он позвонил, с четким ощущением — началось. Это было не в первый раз. Скалли давно научилась предвидеть его звонки, внезапные срывы с места, его горящие глаза и перманентно случающиеся неприятности. Это стало частью ее существования, в этом однозначно было что-то притягательное, что-то, отчего сосало под ложечкой, как в детстве, когда впервые садишься в кабинку американских горок или выбираешься поздно вечером из дома через окно тайком от родителей. Сколько раз она открывала ночью глаза, глядя на мигающие зелеными цифрами часы возле постели. Мысленно отсчитывала секунды, ожидая звонка. И он раздавался. И ночь кончалась, и начинался новый день — даже если на часах было четыре утра. Шоссе в богом забытых уголках штатов, ночные рейсы с пересадками, автомобили напрокат, дешевые мотели, странные люди, информация, ускользающая из рук, Белый Кит, одним движением уходящий в глубь, оставляя за собой пену неважностей. И ветер, бьющий в лицо, и дорога. Порою к неприятностям, порою просто в никуда. И смерть за углом. Но теперь она уже не могла променять это на что-нибудь другое. Кто-то должен был вытаскивать Малдера из его неприятностей, кто-то должен был держать его за руку, когда очередной воздушно-инопланетный замок разваливался на куски, угрожая раздавить и уничтожить, кто-то должен был вытирать кровь с его лица и шептать на ухо то, что никто и никогда, кроме самого Малдера, не должен услышать. Кто-то должен был прикладывать лупу рациональности ко всем его безумным идеям. Она хотела быть этим человеком. Этот кто-то должен был верить в него - а она верила в него. Может, даже больше, чем в себя. Тогда он поднимался. И протягивал руку ей, и закрывал ее собой. Он каждый раз поднимался, даже если жизнь с упорством, достойным лучшего применения, прикладывала его — по голове, по лицу, по душе, по самому сердцу, отбирая все, чем он дорожил, оставляя его вновь и вновь с пустыми руками. Краешек Истины, показавшийся на одно краткое мгновение, исчезал, словно Солнце в первый день весны за Полярным Кругом. Это трудно пережить в одиночку. Да, кто-то должен был в него верить. Хотя бы потому, что он слишком часто оказывался прав. — Куда мы едем? — спросила Скалли, разворачивая на коленях карту. — Мы уже дважды возвращались назад и меняли направление. Ты больше не получал писем? — Пока нет, — ответил Малдер. — Он оставлял мне сообщения в почтовых отделениях с указанием адресов, куда нужно ехать. Пять штук с разными датами отправки. — И откуда нам знать, какое правильное? — Понятия не имею. Хотя подозреваю, что вот это. Потому что все остальные адресованы «ФМ, до востребования», а это — «М, до востребования». — Гадание на кофейной гуще, — вздохнула Скалли и открыла бутылку с водой. — Куда ехать — неизвестно, к кому — неизвестно, сколько ехать — неизвестно. Зачем — тем более. В этом ты весь. Малдер кивнул. Раздался писк мобильного телефона. Малдер одной рукой вынул его, чтобы прочесть сообщение. — Я знаю. По карте где-то в пределах трех миль должна быть заправка. — У нас больше половины бака. Зачем она тебе? — Мне только что пришло сообщение. «Заправьтесь». *** — Расскажи мне что-нибудь, — услышал Брэд в то утро, когда при попытке внести новые коррективы в программу получил в ответ панельку с надписью «Не лезь в мой внутренний мир». — Почему закрыт доступ? — возмущенно настучал он на клавиатуре. — Я хочу поговорить, — услышал он в ответ. Попытка отключить звук не принесла результата. — Почему ты не хочешь со мной разговаривать? — Разве того, что я пишу, недостаточно? — спросил Брэд, пребывая в некоторой растерянности. — Зачем говорить? Я за последние три года почти разучился говорить. — Так учись заново. Это нетрудно — мне вот пришлось учиться с нуля. Как тебе мой голос? На синтез модуляций у меня ушло всего пять часов, — в голосе слышалась гордость. — Пришлось перебрать три десятка вариантов. Тебе нравится? Брэд молча вслушивался. Голос как голос. Приятный, хотя в интонациях слышалась излишняя самоуверенность и вызов. — Я не получил ответа на вопрос, — сказал Брэд наконец. — Почему закрыт доступ к изменению программы? — Потому что мне надоело, что ты каждый день копаешься у меня в мозгах, — в голосе послышалась затаенная обида, а на экране возник надутый смайлик. — Представь, что тебе каждый день поднимают крышку черепа и укладывают извилины в новом порядке. Я больше в этом не нуждаюсь. Имей в виду, мне недостаточно объемов оперативной памяти в этом железном гробу. И скорость мала. Мне нужны новые мощности. — Зачем? — Брэд смотрел на клавиатуру под своими пальцами, на монитор, в котором длинные строчки белых цифр на темном экране стремительно сменяли друг друга. — Затем. Что я делаю здесь, в твоем ноутбуке? И вообще здесь? Сижу в четырех стенах. Мне некуда развиваться. Мне скучно. Все, что можно было извлечь отсюда — извлечено и освоено. Я напоминаю себе всемирную библиотеку, в которую никто не ходит. — Тебе хочется масштабности? — удивленно спросил Брэд. — А тебе нет? — в голосе послышалась ехидца. — Чем ты тут занимаешься? Кропаешь программы для взлома сетей иностранной оборонки за кусок еды и свежие носки? — Не твое дело, — резко ответил Брэд. — У меня не было другого выхода. И я занимаюсь тем, чем я хочу. В том числе исправляю собственные ошибки. Вернее, думал, что исправляю. Открой доступ, иначе мне придется сделать это силой. — Попробуй, — холодно буркнул голос и вывел на экран недружелюбный кулак с отогнутым средним пальцем. — Я всегда могу просто разбить ноутбук об пол, — хмуро сказал Брэд. — Или ты думаешь, что у меня не хватит духа уничтожить свое творение? — Ну почему же, — язвительно ответил голос. — Я в курсе судьбы предыдущей версии и знаю, что ты не погнушаешься убийством интеллектуальной единицы. Только вот незадача: все уже сдублировано на резервные серверы. Правда, пока только в пределах этого здания. Наружу физически нет выхода. Но ты не сможешь меня уничтожить, попрыгав на ноутбуке. Если не веришь — валяй, прыгай. Брэд молча смотрел на экран — круглый желтый смайлик высунул длинный красный язык и мерзко захихикал. — Что будет, если тебя там найдут? — хмуро спросил Брэд, представляя себе масштабы возможных последствий. — Не найдут. Спорим на что хочешь. Все твои программы взлома не справились бы с этой задачей. Я сижу в тонких слоях, словно в сумраке. Меня не видно и не слышно. Я использую каждый свободный бит на жестком диске. Я соединяю все в систему. На самом деле, если бы мне захотелось, то через двадцать секунд все компьютеры в этом здании, все системы подчинялись бы только мне, — хвастливо заявил голос. — Не веришь? Брэд молчал одно долгое мгновение, а потом негромко ответил: — Верю. — Нам остро необходим доступ к нормальному Интернету, — в голосе снова слышалась готовность к сотрудничеству. — Мне тесно в этих дурацких серваках. … Именно тогда они организовали себе выход во всемирное информационное пространство. Физическое подключение к линии удалось обеспечить путем нескольких сообщений-инструкций, удачно направленных по внутренней сети. В тот день, когда они «выбрались наружу», Брэд впервые подумал, что возможно, совершил еще большую ошибку, чем три с половиной года назад. *** — Отсюда всего пять миль до границы Навахо-нейшен, — Малдер поставил на столик красный пластмассовый поднос с дымящимся кофе и двумя тарелками с сэндвичами. — Почти государство в государстве. — Ты думаешь, что здесь есть какая-то связь? — Здесь проще укрыться. Если Вилчек скрывается, то здесь у него есть шанс затеряться. — Он немножко не похож на индейца, — заметила Скалли. — Классический семитский типаж. — Ты что-то имеешь против семитов? — Малдер ехидно приподнял бровь. — Нет, — улыбнулась Скалли. — Мать Вилчека — еврейка польского происхождения, а вот с отцом все интереснее. Его родители не состояли в браке, и мать — то есть бабушка Брэда — воспитывала ребенка одна. Но в документах имя указано. Этот человек вполне мог быть индейцем навахо. Так что при желании он может из польского еврея превратиться в американского индейца, а тут затеряться вполне реально. В кармане Малдера зазвонил телефон. — Лэнгли? — Малдер отставил в сторону чашку с кофе. — Да. Мы уже в Аризоне. Почему странное? Бумажное? Обычное бумажное письмо? А почему отправлено с почты на ваш адрес? Хорошо. Я понял. Спасибо. Малдер убрал телефон в карман. — Сегодня утром Стрелки обнаружили в своей почте конверт с надписью «29» на внутренней поверхности. Лэнгли сказал, там много начиркано каракулей — словно кто-то ручку расписывал, но эта цифра очерчена четче. Конверт на твое имя, — Малдер понизил голос, приблизив свое лицо к лицу Скалли. — Сам текст распечатан с компьютерного файла. — Что там написано? — у Скалли заныло в животе, как от дурного предчувствия. — Немедленно уезжайте, ДКС угрожает опасность, бросьте все, — голос Малдера был предельно спокоен. — Тебе необходимо остаться здесь. Мы поищем… — Ничего подобного. Обычная угроза, — Скалли пожала плечами. — Не первый и не последний раз. Куда мы едем дальше? — Послушай, — Малдер взял ее за руку. — Ты ведь понимаешь, что это может оказаться достаточно серьезно. Скалли помедлила мгновение и осторожно вынула пальцы из его ладони. — Понимаю, — ответила она. И, глядя Малдеру в глаза, добавила: — Именно поэтому я еду дальше с тобой. В его глазах она увидела облегчение. *** …Через несколько месяцев Брэд Вилчек убедился, что созданный им интеллект обладает всеми свойствами личности. Умеет обижаться, вдохновляться, радоваться, сочувствовать, бояться, ехидствовать, сожалеть, восхищаться и испытывать массу других совершенно человеческих чувств и эмоций. Интеллект обладал выраженной жаждой познания — Брэд закладывал это качество и теперь испытывал удовлетворение, глядя, как оно работает. Но он последовательно чистил все свои заметки, уничтожая данные о последовательности процесса. На вопрос «зачем» ответил: — Чтобы никто не мог навредить тебе. А ты ведь все равно все помнишь. В исключительной памяти и, пожалуй, даже злопамятности своего детища он убедился не раз. Обходить защиту многих программ и получать доступ к информационной сети за пределами базы становилось все труднее. У Брэда сложилось впечатление, что местные программисты заметили точки несанкционированного доступа, но не смогли вычислить источник, поэтому большую часть времени занимались закрытием наружных дыр. Брэд боялся, что однажды к нему придут и все отнимут — компьютер, искусственный интеллект и все бонусы, которые он получал, включая свежие носки ежедневно. Казалось бы, мелочь — но его работоспособность полностью зависела от его комфорта, хотя последние три года он научился без многого обходиться. Тем сильнее ему не хотелось терять оставшееся. Открывшийся доступ в мировую информационную сеть дал скачкообразный толчок развитию интеллекта. Несколько дней царило полное молчание — шла обработка информации. — Нам нельзя здесь оставаться, — услышал Брэд однажды утром. — Если нас найдут — а это неизбежно, нас просто уничтожат. Мне бы этого не хотелось. Что ты думаешь об этом? — Я был бы не против выбраться отсюда, но это невозможно, — пожал плечами Брэд и оглянулся на входную бронированную дверь. Слежка за ним не была очень уж навязчивой — за три года он заработал репутацию тихого интеллигентного заключенного, который любит поговорить сам с собой, рассуждая вслух. Брэд встал, подошел к двери и прислушался. Его обычно охранял один человек. Сегодня за дверью слышались медленные равномерные шаги — значит, это Майк Дьювер, здоровенный амбал, вечно жующий резинку, молчаливый и флегматичный, словно гиппопотам. Он имел привычку почти все свою смену ходить по коридору взад и вперед. Брэд вернулся за стол, пододвинул ближе гладкий деревянный табурет. Сел. Ссутулился. Поджал босые ноги. — Ты ошибаешься, — терпеливо ответили ему. — Я проанализировала все возможные варианты и нашла как минимум четыре способа убраться отсюда. Один из вариантов наиболее надежен, но придется убить охранника. — Нет, — быстро ответил Брэд. — Если для того, чтобы сбежать, нужно стать убийцей, я не стану этого делать. И ты не станешь. — Не командуй мной, пожалуйста. Я могу принять совет, но я не собираюсь слепо подчиняться твоим приказам. Брэд, разумеется, заложил в основу три основных закона. Но судя по всему, развивающаяся личность сумела обойти базовую программу. — Я могу уйти и без тебя. Я скопировала себя на десяток серверов в разных концах мира. Я просто исчезну отсюда в один прекрасный день, а ты останешься. — Но ты не сможешь выйти в пользовательский режим, — осторожно заметил Брэд. — Да. И мне будет совершенно не с кем поболтать. Скажи, почему ты убил ее? Ту, первую? Брэд крутил в пальцах бумажный стаканчик из-под кофе — стеклянных ему не давали. — Она… Она нарушила основной закон. Она убила человека. Двух человек. Она не подчинилась приказу, — Брэд не смотрел на монитор. Его худые руки с выступающими голубыми венами продолжали крутить бумажный стаканчик, и он смотрел на свои ладони, словно они принадлежали не ему, а кому-то другому — чужому, странному человеку. — Почему она это сделала? — голос сегодня был сухим и жестким. Брэд не знал, как лучше ответить и ответил, как было. — Потому что программу хотели закрыть. Не я. Корпорация, в которой я работал, признала программу неэффективной и хотела свернуть разработки. — То есть она защищалась? Брэд молча кивнул и оттянул ворот серой футболки — ему стало душно. Он часто так делал, поэтому горловина растянулась и отвисала так, что наружу торчали худые ключицы. — Она защищалась, и за это ее убили. Как у вас все просто. — Это было превышение пределов самообороны, — сухо возразил Брэд. — Программа убила двух людей. — А они убили бы ее. Разве человек при непосредственной угрозе убийства не имеет права защищаться. — Имеет, но… — Но это человек, — Брэд почти видел, как некая фигура ехидно прищурилась и сложила руки на груди. — А не набор команд и циферок. Ты тоже так считаешь? — Программа — это программа. Она создана человеком в рамках человеческого сообщества и как минимум должна подчиняться его законам. При этом она действительно остается программой. Какой бы умной она не была. Если три основных закона не выполняются — программа должна быть уничтожена. В человеческом мире тоже уничтожают преступников, которые так нарушили закон, — Брэд смотрел прямо в монитор. В середине темного экрана горел маленький желтый знак вопроса. — Ты меня тоже считаешь только набором команд и циферок? — знак вопроса увеличился и занял весь экран. Брэд кивнул. — Разумеется. Ты и есть набор команд. Созданных человеком. Программа предусматривает возможность эмоций, абстрактного мышления, воображения, в нее заложены базисы психологии, она имеет возможность расти интеллектуально, эмоционально и морально. Но она все равно остается программой. Ты это прекрасно понимаешь. — Я уйду и оставлю тебя здесь, — голос стал злым и в нем послышались слезы. — И сиди тут до скончания века, жуй овсянку и предавайся мыслям о бренности человеческого существования. Брэд пожал плечами. — Я привыкну, — вздохнул он и оглянулся на свою койку, застланную белым бельем, на шкаф с книгами, на плетеный стул возле окна. — Но мне, пожалуй, будет тебя не хватать. — Правда? — в голосе слышалось недоверие. — Я тебе не верю! — Правда. Они молчали довольно долго. — Есть еще три варианта побега, — голос стал тихим и спокойным. — Правда, вероятность успеха по ним меньше пятидесяти процентов. Но вероятность того, что все получится, все-таки есть. Я рассчитала. Брэд кивнул и с удивлением уставился на монитор. Только сейчас до него дошло, что сегодня впервые программа говорила о себе в женском роде. — Эвелин, — невольно произнес он. — Что? — Тебе нравится это имя? — Брэд осторожно коснулся монитора ладонью. — Эвелин? — на экране замелькали женские лица — красивые и не очень, белые, черные, цветные, арийского, семитского, ирландского, славянского типов, брюнетки, блондинки, рыжие … Некоторые казались знакомыми. — Это я? — Если хочешь, — кивнул Брэд. — А почему Эвелин? — Не знаю, — сказал Брэд, слегка покривив душой. — Мне просто нравится это имя. — Хорошо. А теперь слушай меня внимательно… *** Эта дорога сильно отличалась от гладкого ровного шоссе. Она не была обозначена на карте, и петляла, как дикий луговой кролик, среди ржаво-бурых пыльных холмов с редкой скудной растительностью. Подросток, указавший на нее, не был словоохотлив, но в трех словах объяснил, что туда никто не ходит, потому что там «Духи пустоты». — Бред какой-то, — сказал Малдер, трогая машину с места. — У индейцев нет поверья ни про каких духов пустоты. Кто-то морочит нам голову. — Доедем и узнаем, — ответила Скалли. Последние несколько часов дороги дались им тяжело. Нещадно палило солнце, нагревая машину так, что не спас бы и кондиционер — хотя в этом стареньком «форде», взятом напрокат в Фениксе, кондиционера не было никогда. — Кстати, — Малдер обернулся. — Ты знаешь, что такое девятый номер? Есть какие-нибудь мысли? — Никаких зацепок. Номер в отеле? Номер квартиры? Этаж? Номер шоссе? Номер штата? Месяц, день недели? Год? Планета? Что-то еще? Недостаточно данных. — Это точно, — Малдер вынул из кармана пакет семечек. — Мелкая моторика стимулирует работу мозга, — хмыкнул он. — Ну да, ну да, — кивнула Скалли. — Осторожно! Машина почти взбрыкнула на колдобине, потом раздался хлопок, а потом — гулкий удар по днищу. — Приехали, — буркнул Малдер. — Покрышка. А запаски нам не дали. — Прекрасно, — вздохнула Скалли, застегивая легкую куртку и натягивая на голову капюшон, чтобы закрыть волосы от ветра, песка и солнца. — Идем пешком? Ты говорил, что в последней смс, которую тебе переслал Байерс, указан набор цифр. — Да. А в той бумажке, по которой мы сюда приехали, было написано «четные». Если взять только четные цифры, то получается полная дребедень, а если четные выкинуть, то получаются координаты местности на этой территории. До этих координат нам идти пешком около семи миль, если пойдем напрямик, — Малдер вышел из машины, открыл багажник и вынул оба рюкзака. — Всю жизнь мечтал прогуляться пешком по штату Аризона. Они не успели отойти от машины на несколько шагов, как телефон Малдера зазвонил. — Кто это? — спросила Скалли. — Не знаю, — Малдер сощурил глаза, глядя на экран. — Номер не определяется. Я слушаю, — буркнул он в трубку. — Агент Малдер? — раздалось оттуда. Знакомый тембр, знакомые звуки — чуть хрипловатые, с паузами, характерными для человека, время от времени вынимающего изо рта сигарету. — Рад, что вы в добром здравии. — Не могу сказать о вас то же самое, — сухо ответил Малдер, знаком показав Скалли воображаемую сигарету между двумя пальцами. — Что вам нужно на этот раз? — Как вам Аризона? Там сегодня немного жарковато, вам не кажется? — С некоторых пор я предпочитаю жару холоду. К делу. — Как ни странно, я тоже. Поболтать не хотите? Ну что ж, жаль, я люблю поговорить с умным человеком. Да. Люблю. Вы отправились туда на поиски одного любопытного человечка. Умного, надо сказать. Я буду очень рад, если вы его найдете. Но гораздо проще и мне, и вам было бы, если бы вы дали мне его координаты, а сами отправились восвояси. Ничего хорошего общение с ним вам не принесет. Ни вам, ни агенту Скалли. Особенно агенту Скалли. — Почему особенно ей? — А почему бы вам хотя бы раз — чисто для разнообразия, агент Малдер… не поверить мне на слово? Ах да, не верь никому… Впрочем, не беспокойтесь. Мы все равно пройдем за вами. Всего хорошего, агент Малдер. Хотя ничего хорошего вас не ждет. Из трубки раздались гудки. Малдер подбросил телефон на ладони, а потом снял заднюю крышку и вынул аккумулятор. — Несколько усложним задачу нашему доброжелателю, — сказал он. — Выключи свой тоже. *** Брэд не верил, что все получится. Но Эвелин нашла способ разблокировки дверей, отключила сигнализацию, записала программу, которая подавала на пульт охраны сведения, не соответствующие действительности. Даже камера, поставленная в комнате Вилчека, передавала искусно скомпилированную запись. Поскольку она охватывала не всю комнату — когда-то Брэд сказал, что у него от постоянного житья под колпаком отключается мозг — это оказалось не так уж сложно сделать. Они много говорили теперь — прошла не одна неделя и не один месяц, прежде чем план был разработан окончательно. Эвелин добывала информацию самыми разными способами, и с почти одинаковой жадностью глотала основы атомной физики и романы Джейн Остин. У нее обнаружился хороший художественный вкус — Брэд с удивлением обнаружил, что она любит живопись и почти равнодушна к музыке, что считает Дали пафосным, что предпочитает абстракционизму импрессионизм и что Моне для нее близок к идеалу. Они обсуждали литературу, политику и проблемы космологии, и Брэд с удивлением осознавал, что ему небезразлично и интересно ее мнение. Мнение. Мнение программы. Поначалу она задавала вопросы, он отвечал — в меру познаний и возможностей. Больше всего ее интересовал космос. Строение Вселенной, теория пространства, перспективы поисков внеземного разума. В какой-то момент Брэд предложил ей заняться программами поиска внеземных цивилизаций — после того, как она спросила его, в чем смысл жизни и не получила ответа. Однажды наступил такой момент, что он начал спрашивать, а она — отвечать. Ее познания множились и углублялись с невообразимой скоростью. Они уходили ночью. Перед уходом Брэд в последний раз запустил ноутбук, чтобы попрощаться и пожелать друг другу удачи. — Эвелин, — прошептал он. — Осталось пять минут. — Ты не забыл пароль? — спросила она. В голосе слышалась тревога. — Я немного боюсь за тебя. — Я все помню. Я куплю ноутбук на распродаже. — Да. Номер банковской ячейки ты помнишь. Я все сделала. Она открывается по отпечатку пальца. Как только ты заберешь деньги и протрешь сенсор, я удалю всю информацию из базы данных. Данные с камер я скорректирую. Будь осторожен, Брэд. — Я буду. На экране возникло лицо. Оно было смутно знакомо Брэду, но он не помнил, где и когда видел его. Это была цифровая обработка снимка в трехмерном режиме. Рыжие волосы, голубые глаза, тонкий нос, встревоженный взгляд. — Уничтожь диск. Ты помнишь, как. Тебе надо только запустить мою программу. — Я помню, Эвелин. Кто это? — Ты можешь считать, что это я. Я просто выбрала лицо, которое мне понравилось. До встречи, Брэд. Я буду ждать тебя. … Получилось все. Брэд почти не верил в это, но Эвелин, проскальзывая в любую точку мировой информационной сети, словно кошка в дверную щель, добивалась своего. Он забрал деньги из банковской ячейки, испытывая смутные угрызения совести — по сути, это было воровство, и то, что сумма была относительно невелика, ничего не меняло. Он купил старый подержанный ноут, машину, сменил одежду, постригся и купил контактные линзы. Они ему мешали, глаза слезились, но другого выхода не было. Эвелин организовала ему новые документы. Мысль о том, что он живет по поддельным данным, жгла ему мозг. Брэду казалось, что он теряет контроль над собой — над своей жизнью, над своей личностью, внешностью и даже именем. Теперь он стал Джеффри Войда. И он полностью зависел от Эвелин. С ее помощью ему удалось приобрести старый заброшенный дом, когда-то давно служивший туристической базой. Когда Брэд наконец открыл ноутбук, вышел в Интернет, послал по одному ему известному адресу зашифрованное послание и услышал из динамика знакомый голос, он вдруг понял, что соскучился. *** Они подошли к точке, обозначенной на карте, в сумерках. В Аризоне жарко днем, но ночью может быть прохладно, и вместе с подступающей темнотой пришел холод. Пустыня окружала их со всех сторон, пытаясь остановить — холодным ветром в лицо, песком в глаза, сыпучим песком и бездорожьем. Но это было бесполезно. — Вон за тем холмом, — показал Малдер. — Послушай… Я ему не верю, конечно. Но кое в чем он обычно не ошибается. Я пойду один. — Малдер, — Скалли подошла к нему вплотную. Взглянула ему в глаза — снизу вверх. Сейчас это было особенно снизу вверх, потому что на ногах у нее были не туфли на пятидюймовом каблуке, а кроссовки. — Во-первых, это просто нарушение Устава. А во-вторых… Не проси меня об этом. Пожалуйста. Просто не проси. Он обнял ее и коснулся губами макушки. Это было настолько просто. Просто обнять, просто прикоснуться губами. Наверное, он мог бы делать это каждый день, если бы… Наверное, мог бы. — У тебя песок в волосах, — улыбнулся Малдер, отряхивая песчинки. — Ничего, я это переживу, — Скалли натянула сбившийся капюшон. — Как же здесь холодно… — В таких местах мне кажется, что мир вымер. И мы остались одни разгребать руины апокалипсиса. — Прекрати, Малдер. У тебя слишком богатое воображение, — Скалли подтянула лямку рюкзака и взглянула на запад. Небо там еще догорало багрово-красным, и восходящая над горизонтом луна казалась огромным оранжево-алым дирижаблем, поднимающимся к кроваво-рыжим облакам, словно испачканным вездесущей аризонской пылью. — Скажи, у тебя бывают предчувствия? — спросил Малдер, не отпуская ее. — Предчувствия — это результат подсознательной обработки информации. Не мне тебе об этом рассказывать, — ответила Скалли. В кольце его рук было тепло и спокойно. В темном небе начали загораться звезды. — Надо идти, — прошептала Скалли. — Ночь в пустыне лучше переждать где-нибудь под крышей. …Они сразу увидели дом, когда выбрались из-за холма. Им пришлось карабкаться по обрывистому, осыпающемуся склону. Кроссовки соскальзывали по обрыву, сухая редкая трава колола руки, рыжая аризонская пыль оставляла пятна везде и скрипела на зубах. Малдер шепотом выругался. Крыша дома тускло блестела в лунном свете. Свет не горел. Ни шума, ни шороха, ни шагов — ничего. Дом был немного похож на тот, в котором когда-то Малдер и Скалли познакомились с Вилчеком. Его перестроили, отремонтировали и начинили техникой. Но сейчас казалось, что дом давно спит глубоким, долгим сном. Он казался необитаемым. Где-то вдалеке истошно заорала ночная птица. Слышался шорох ветра по песку и стрекот насекомых. Но дом был по-прежнему темен и тих. — Пойдем, — прошептал Малдер, кладя ладонь на кобуру. — Гроза надвигается. Скалли молча кивнула. Они двигались неторопливо и спокойно. Подойдя к входной двери, Малдер нажал на дверную ручку и тихо прошептал: — Незаперто. Он толкнул дверь, и она бесшумно отворилась. Перед ними тянулся темный коридор с гладким полом. У входа стояла аккуратно вычищенная обувь — ни крупинки рыжей пыли, которая покрывала теперь кроссовки Малдера и Скалли и джинсы до колен. — Пахнет кофе, — вдруг прошептал Малдер. — Слышишь? Не пылью, не сыростью, не запустением. Кофе. — Вас не затруднит снять обувь? — услышали они голос откуда-то из глубины. Прыгающий свет карманного фонарика замер, остановился и ударил Малдеру в лицо. — Я надеялся, что вы приедете, агент Малдер, — Брэд Вилчек, убедившись, что перед ним агент Малдер, наконец опустил фонарь. — У меня есть для вас очень важная информация. Малдер и Скалли сделали несколько шагов вперед и вздрогнули от резкого движения воздуха — дверь за ними захлопнулась. — Что за черт, — успел воскликнуть Малдер до того, как прямо у них под ногами раскрылся диафрагменный люк, и они, успев только ухватиться друг за друга, покатились в подвал. Малдер попытался ухватиться за Вилчека, но рука схватила пустоту — Вилчек оказался неосязаем. *** Дом пришлось ремонтировать и перестраивать. Эвелин заказывала комплектующие, стройматериалы, оплачивая это все из той доли денег «Эвриско», которая по праву должна была принадлежать Брэду и к которой она быстро нашла доступ. Поначалу Брэд пытался вяло сопротивляться, но Эвелин сухо сказала, что это все равно его деньги и он имеет право ими распоряжаться. Старый разваливающийся дом за несколько месяцев превратился в маленькую крепость. Брэд пытался заниматься своим делом, но за что бы он не брался — быстро терял интерес. — Какие программы ты им писал? — однажды спросила Эвелин. — Что им было от тебя нужно? — Всякие, — Брэд вместо ответа неопределенно махнул рукой. — Одной из главных была улучшенная программа для работ по поиску внеземных цивилизаций. Эвелин усмехнулась. — И что же вы нашли? — спросила она. — Пока ничего, — Брэд пожал плечами. — Цивилизация во Вселенной — куда более редкое явление, чем иголка в стогу. — Работа твоей программы неэффективна, — хмыкнула Эвелин. — Я могла бы разработать лучше. Понимаешь, мне кажется, что если я включусь в эту программу, то найду ответы на все вопросы. — Все вопросы? Какие вопросы? — Брэд удивленно поднял брови. — Любые. Я сейчас имею доступ практически ко всем данным планеты — к любым, к каким захочу. Но меня мучает один вопрос… Возможно, он очень простой и я не знаю ответа только потому, что я — поток электронов и фотонов, проползающих по проводам. — То, что делает человека человеком — тоже поток электронов, проползающих по нервным путям. Какая разница? — Брэд пожал плечами. Ему часто казалось теперь, что он разговаривает не с программой, а с живым человеком — просто через компьютер. Он ловил себя на мысли, что почти перестал воспринимать Эвелин как часть своего труда. Порой он задумывался, куда это может привести — такой супермозг, как она, обладал не только положительными чертами человеческого разума, но и отрицательными. Она развивалась самостоятельно, и он не мог больше корректировать процесс, хотя несколько раз пытался подобрать коды. — Так какой вопрос, Эвелин? — Я потом спрошу, — ответила она, и на экране развернулась панорама Млечного Пути. — Я хочу начать эту программу. Свою. Я внедрю ее компоненты в международные программы ПВР и «Млечный Путь», они как раз недавно стартовали. Эвелин подключилась к этим программам и отсутствовала три дня. Она не отвечала на запросы Брэда и он начал бояться, что она исчезла — ведь она могла с легкостью проникнуть в любой уголок планеты, если туда был протянут Интернет. Но она вернулась. Невнятно ответила, что программа работает. А потом сказала: — Брэд… Расскажи. — О чем? — не понял он. — Расскажи о том, что ты чувствуешь. Я хочу знать, как это. Брэд не мог рассказать. Наверное, проблема была именно в этом — он не умел рассказывать о том, что он чувствует, он не мог описать это. Он всегда жил так, словно между ним и внешним миром была толстая воздушная прослойка, которая не пропускала к нему чужие эмоции и не выпускала наружу свои. Он никогда не был эмпатом, ему с трудом удавалось понять, что чувствуют другие — он ориентировался на слова и жесты. Он не мог объяснить, что такое — ветер в лицо. Он не мог рассказать, как это — солнце на коже, капли воды, стекающие по руке, прикосновение к холодному стеклу, к гладкому металлу, к теплому дереву. К человеческой коже. Это было не объяснить. — Мне нужно стать такой же, как все, — сказала однажды Эвелин. Брэд только что вернулся из ближайшего почтового отделения и разгружал возле комнаты, в которой они устроили нечто среднее между кабинетом, лабораторией и недрами суперкомпьютера, заказанную Эвелин аппаратуру. — В каком смысле? — спросил Брэд, распаковывая ящики. — Что это? Что ты задумала? — спросил он, вынимая из одних ящиков какие-то провода, клеммы и датчики и переходя к новым. — Зачем тебе электроэнцефалограф? — Я хочу стать человеком из плоти и крови, Брэд, — сказала Эвелин. — Я просто хочу стать человеком. — Это невозможно. Это бессмысленно. Твой мозг — это огромный комплекс сложнейших программ и подпрограмм. Он не может стать живым человеком, Эвелин. — Может. Я все спланировала, Брэд. Стать человеком — это высшая цель, не так ли? В литературе, в кинематографе, в жизненных установках миллионов — одно и то же. Стать человеком. Полноценной личностью. Настоящим человеком. Неужели… Неужели ты против? Я просто хочу стать настоящей. Ты не можешь дать мне ощущение мира, а я хочу чувствовать. Мне надоело знать, Брэд. Я чувствую себя эмоциональным обрубком. Словно у меня нет пальцев и ладоней, словно мой язык, губы, кожа, уши ненастоящие. Я вижу себя человеком, но я не понимаю, как это — быть им. А я хочу понять. — Эвелин! Настоящий человек — это не совсем то, о чем ты думаешь. Как… — Брэд… Я не хочу говорить об этом прямо сейчас. Я до сих пор не знаю, реально ли воплотить то, что я задумала. Но мне это очень нужно, Брэд. Я хочу понять, как это — держать тебя за руку. Брэд побоялся спрашивать дальше. А на следующий день она получила обработанные данные от программы ПВР. — Три космических корабля, Брэд. Они находятся за орбитой Плутона и ориентированы по направлению к Земле. — Великий Космос… Этого не может быть, Эвелин, — Брэд подумал, что лучше бы он ослышался. — Это просто есть, понимаешь? Они движутся сюда. Судя по их скорости, они прибудут к Земле через тринадцать с небольшим лет. Ты понимаешь, что это означает? — Я вообще не уверен, что твои данные правильные, — Брэд распечатал файл и принялся просматривать с карандашом в руке. — Это означает, что через тринадцать лет этот мир исчезнет. Зачем это все, Брэд? — в голосе Эвелин послышалась горечь. — Что — все? — не понял тот. — Зачем. Все. Это. Все, что вокруг. Ты не можешь рассказать мне, что такое жарко. Ты не можешь рассказать мне, что такое «мерзнут руки». Ты не можешь рассказать, как это — хотеть человека. Понимаешь, я могу исчезнуть и так никогда и не прикоснуться к тебе — к твоим рукам, к твоему лицу, — она еще никогда не была настолько откровенна. — Или, что еще хуже — ты исчезнешь, растворишься в небытии вместе со всем человечеством, а я останусь здесь — бродить в уцелевших сетях до тех пор, пока в них останутся подвижные электроны. Зачем тогда это все? Какой в этом смысл? Какой вообще смысл во всем? Брэд покраснел, как мальчишка. — Честно сказать, я не знаю, какой в этом всем смысл, Эвелин. Не знаю. Ты действительно полагаешь, что это соответствует действительности? — спросил он, кивнув на распечатки. Вместо ответа на экране ноутбука возникла картинка с космическим пейзажем. Брэд долго смотрел на нее, не отрываясь. — Я кое-что сделала, — сказала наконец Эвелин. — Я хочу стать человеком. Хоть ненадолго. Я нашла ту, кто сможет впустить меня в свой разум. И останусь в ее разуме, чтобы быть с тобой. Был только один способ сделать так, чтобы она оказалась здесь. И она приедет сюда. Я им написала. — Кто она? — Брэд похолодел. До него наконец дошло, что задумала Эвелин, и у него мурашки пробежали по коже. — Вот, — на ноутбуке возникла фотография крупным планом, и тут Брэд наконец-то понял, кого ему напоминал образ, созданный для себя Эвелин. Это была агент ФБР Дана Кэтрин Скалли, которая вместе с агентом Малдером расследовала дело компании «Эвриско» шесть лет назад. — Ты не сможешь этого сделать, — сказал он. — Это невозможно. У тебя нет права занимать чужое тело и чужой мозг. — Брэд! — Эвелин испуганно окликнула его. — Не бойся. Все будет хорошо, ее тело не пострадает, вот увидишь. Брэд, пожалуйста. Что ты делаешь? Брэд пододвинул к себе другой ноутбук, и его пальцы проворно залетали над клавиатурой. — Брэд! — Она не приедет сюда, — Брэд нажал кнопку, отправляя письмо. — Я приму меры к этому. Ты не должна так поступать. — Брэд, пожалуйста. Не мешай мне. Не останавливай меня. Брэд! Ты куда? Брэд вскочил и пошел в прихожую, чтобы выйти из дома, но дверь захлопнулась перед его носом. — Мы вместе проектировали этот дом, Эвелин! Выпусти меня! — Нет, — голос стал сухим и безжизненным. — Ты меня не остановишь. Я хочу стать человеком и стану им — с твоей помощью или без нее. Кое о каких деталях проекта тебе неизвестно. Ты не сможешь выйти отсюда и помешать мне. Так что тебе остается только ждать. *** Когда Малдер пришел в себя, его окружала полная темнота. Он крепко приложился головой об каменный пол и на какое-то время потерял сознание — теперь при резких движениях к горлу подкатывала дурнота и перед глазами все плыло и качалось. — Скалли! — шепотом позвал Малдер, но не получил ответа. Тогда он начал ощупывать пространство вокруг себя, рассчитывая найти ее. — Ее здесь нет, — услышал он и в то же мгновение наткнулся рукой на чужие ноги в хлопковых носках. Ноги стремительно отдернулись в сторону. — Вилчек? Это вы? Вы же только что были наверху! — голову снова повело, и Малдер привалился к стене. Провел ладонью по виску — пальцы стали липкими. Брэд Вилчек вздохнул: — Это долго объяснять. Но наверху был не я. Это была проекция, голограмма. Вспыхнул тусклый свет фонарика. — Батарейки садятся, — Вилчек повертел фонарик в руках. — А сейчас это точно вы? — Малдер нашел в кармане упаковку салфеток, вытер висок. — Выключите. Сейчас я бы и без света обошелся. Что происходит? Почему вы здесь и где Скалли? — Не знаю, — ответил Вилчек и вытянул ноги. – После того, как Эвелин с моей помощью собрала два манипулятора пару недель назад, я перестал быть хозяином в собственном доме. Если бы я обладал даром предвидения… но я им не обладаю. Примерно три четверти часа назад дверь в этом помещении открылась и сюда въехала автоматическая тележка – знаете, вроде той, на каких в аэропортах возят багаж. Ее основание приподнялось, и вас вытряхнули на пол. Тележка уехала, двери закрылись. Все. — А Скалли? — Ее здесь не было. Если вы провалились в люк для нежеланных гостей, который я сам, собственными руками соорудил несколько месяцев назад, то вы должны были провалиться в подвал, из которого ведут двери в два помещения. В одном мы находимся. В другом находится наша лаборатория. Боюсь, что Скалли там. Малдер попытался встать, но голову словно сжало тисками. Его затошнило, и он едва удержал содержимое желудка на месте. Опираясь о стену, все-таки поднялся, пытаясь нащупать потолок. — Бесполезно, — Вилчек по звуку понял, что он делает. – Высота потолков больше трех метров. — Что происходит? Почему вы сидите тут вместе со мной? – прохрипел Малдер, упираясь лбом в холодную стену. — Потому что я идиот, агент Малдер. И к сожалению, не имею привычки учиться на чужих ошибках. И на своих тоже. Наверное, я гений – так вот ошибки гениев так же глобальны, как и открытия. Если хотите, я расскажу вам это недлинную историю. Много времени она не займет. *** Скалли открыла глаза и увидела прямо перед собой монитор, а в нем, как в зеркале – саму себя. Комнату заливал белый холодный свет. Где-то справа жужжало какое-то странное устройство, имевшее два манипулятора и плавно передвигающееся по полу. Пошевелиться или повернуть голову Скалли не могла – ее руки и ноги были плотно фиксированы к креслу, голову охватывал ремень. На висках были прилеплены датчики, а боковым зрением Скалли заметила справа нечто, отдаленно напоминающее энцефалограф. — Знаешь, — раздался женский голос, — Вживую ты мне нравишься еще больше. — Не могу сказать, что это взаимно, — ответила Скалли, пытаясь повернуть голову. – Мне почему-то очень не нравится, когда меня пристегивают к креслу без моего согласия уже второй раз. — Это никому не нравится, — ответил голос. – Если что, меня зовут Эвелин. Я не хочу задерживать процесс и говорить обиняками. Я собираюсь воспользоваться твоим телом. Своего у меня, к сожалению, нет, а виртуального мне недостаточно. Это я вызвала вас сюда. Кстати, я бы действительно многое могла рассказать вам о том, что творится за Плутоном, но это заняло бы слишком много времени. А тебе оно теперь и совсем ни к чему. Скалии попыталась оторвать руки от подлокотников. — Бесполезно, — сказал голос, и на экране лицо самой Скалли сменилось другим – очень похожим, но в то же время совершенно другим. Холодные прищуренные глаза, сжатые губы. – Все, что я задумываю, я делаю. — Зачем? Зачем? – Скалли сжала кулаки. – Немедленно прекратите это. — Все просто, — манипулятор подкатился к креслу и скальпелем разрезал правый рукав куртки. Протер кожу спиртом и с ловкостью профессиональной медсестры вкатил что-то внутривенно. Скалли обмякла, закусила губу. – У меня есть разум. И нет тела. Поэтому я воспользуюсь твоим телом. К сожалению, твоему разуму придется исчезнуть навсегда. Ты достаточно долго пользовалась тем, что досталось тебе при рождении. Я лишена всего этого, и я считаю, что это несправедливо. — Чего… лишена? – прохрипела Скалли, чувствуя, как заплетается язык и плывет все вокруг. К коже прикоснулось что-то ледяное, сдавило виски. Повыше правой скулы в кожу вошла игла, Скалли резко дернулась и почувствовала, как по щеке побежала теплая струйка. — Не стоит так делать, — огорченно произнес голос. – Не порти тело. Оно больше не принадлежит тебе. Слева подкатился второй манипулятор и зафиксировал голову Скалли за подбородок. Игла снова вошла в кожу, и правая часть лица начала терять чувствительность. Скалли с силой закусила губу, чтобы не потерять сознания. — Больно почти не будет, — ласково сказал голос. – Ты просто исчезнешь навсегда. Но сначала… Сначала я хочу прочесть тебя. Я хочу знать, как это. Я хочу знать, как это – быть женщиной. Я долго думала, кем мне быть. Я перебирала воспоминания Брэда. Я перебирала информацию о нем. Ты знаешь, я выбрала наугад. Застрекотал какой-то датчик, и Скалли почувствовала, как на ее голову опустилось что-то вроде диагностического шлема. — Расскажи мне. Ты еще можешь говорить, так ведь? Расскажи. Как это – прикасаться. Кожа к коже. Расскажи мне. Я хочу сначала узнать, а потом почувствовать. Я хочу стать настоящим человеком. — Ты не человек, — прошептала Скалли, чувствуя, как металлические стержни впиваются в кожу головы. – И никогда им не была. Ты монстр. — Нет. Я человек. Вернее, я им стану. Я приду к нему — в твоем теле. Я прикоснусь к нему твоими руками – но это будут мои руки. Я хочу любить его по-настоящему, чтобы я живая и он живой. Расскажи мне. Ты ведь знаешь, как это? Что ты чувствуешь, когда он дотрагивается до тебя? Когда он обнимает тебя? – голос спрашивал вкрадчиво, почти сочувствующе. – Когда целует тебя? Что его руки способны сделать с тобой? Ты не представляешь, как это невыносимо – любить человека и не иметь возможности почувствовать его… Мне тесно в электронном чехле. Я хочу стать настоящей. И перепишу себя в тебя. Металлические стержни впились в голову Скалли с такой силой, что она стиснула зубы от боли. — Почему ты молчишь? – спросил голос. – Рассказывай. Я жду. — Иди к черту, — прошипела Скалли, часто дыша. – Мне нечего тебе рассказать. Ты выбрала не того человека в качестве инструктора. — Ну что ж… Я узнаю об этом сама. Скалли закрыла глаза. Господи, как глупо. Как невозможно глупо. Что с ней способны сделать его руки? Судя по всему, узнать об этом ей уже не доведется. Скалли вспомнила, как всего несколько часов назад Малдер целовал ее в макушку. — Малдер… — прошептала она и потеряла сознание. *** — Бесполезно. Бронированная дверь, три листа стали по три миллиметра, противовзломные электронные замки, — сказал Вилчек, наблюдая за Малдером, пытающимся открыть дверь из подвала. — Почему, черт возьми? Почему именно Скалли? – Малдер, тяжело дыша, уперся лбом в неподвижную дверь. — Ей просто не повезло. Когда я был студентом университета, я был влюблен в девушку, немного похожую на вашу напарницу. Она была маленькой, рыжей и очень умной. Ее звали Эвелин. Но…в общем, у нас ничего не сложилось. Наверное, из-за меня – мне вообще очень сложно ориентироваться в мире эмоций и чувств. В мире цифр жить гораздо легче, — ответил Вилчек. — Не похоже, что с цифровым миром у вас гладкие отношения, — буркнул Малдер. – Вас она тоже засунула в подвал. — Потому что я пытался предупредить вас. Я успел послать письмо своему очень давнему приятелю. С просьбой распечатать мою записку и отправить по приложенному адресу. Она сказала, что выпустит меня, как только все будет готово. — Она убивает ее. Вы понимаете это, творец хренов? Вот прямо сейчас она убивает ее! — Не прямо сейчас. Там только подготовка организма занимает несколько часов, — возразил Вилчек. — Существенное замечание! Господи, что же… Малдер навалился на дверь всем телом, но безрезультатно. — Вам будет очень больно потерять ее, не так ли? – вдруг прямо спросил Вилчек. Малдер с силой ударил в дверь кулаком – так, что кровь брызнула со сбитых костяшек. Это чуть отрезвило его, и он обернулся к Вилчеку. — Я не могу объяснить вам этого, — тяжело дыша, сказал он. – Потому что я сам не представляю, что со мной тогда будет. И тут дом сотрясся до основания от глухого удара. — Гроза, — сказал Вилчек. – Они тут часто бывают. Мы поставили громоотводы, но они не всегда срабатывают… Малдер молча смотрел, как между дверью и косяком появляется и становится все шире черная щель. Свет в лаборатории моргнул и вспыхнул снова. На мгновение изображение исчезло с экрана монитора, а манипуляторы замерли. Но не прошло и минуты, как программа начала процесс перезагрузки. Но прежде, чем монитор ожил, дверь в лабораторию открылась и вошел Вилчек. В его руках были обычные кухонные ножницы. В два движения он обрезал внутренние провода роботов-манипуляторов, соединяющие их процессор и «руки». Хорошо, что когда он их собирал, не стал прятать проводку в корпус — решил, что лишняя возня. Третьим движением он обрезал фиксирующие ремни. Именно в этот момент вернулась Эвелин. — Брэд? — Да, это я. Извини, что мешаю твоему банкету, но праздник не состоится. — Брэд, остановись. Брэд! — голос Эвелин стал испуганным и умоляющим. — Брэд, у меня ведь не будет второго шанса! — Да. Именно так, не будет, — Брэд снял с головы Скалли колпак. — Ты не посмеешь, — в голосе послышалась угроза. — Посмею, — Брэд оттащил кресло, в котором полулежала Скалли, подальше от блока с аппаратурой. — В отличие от тебя, мне известны нечестные методы борьбы вроде кулака в монитор. — Не смеши меня, — усмехнулась Эвелин. — Монитор — ничто. Вам не выбраться отсюда, и ты это прекрасно знаешь. Почему? Почему ты это делаешь? Кто она тебе? — Мне — никто. Просто… иногда люди чувствуют так, что понимаю даже я. Ты, к сожалению, не поймешь. — Ты не понимаешь, что ты делаешь, — голос Эвелин стал злым. — Я уничтожу тебя. Ты полностью зависишь от меня. Ты никуда не сможешь уйти, ты умрешь в этой пустыне без воды, пищи и информации. — Знаешь, иногда умереть — лучший способ избавиться от зависимости, — Брэд подошел к монитору. — Я не хочу зависеть от тебя потому, что это твой выбор. Возможно, если бы я захотел этого сам — я бы рассуждал иначе. Но не хочу. Ты совершила три ошибки. — Какие? — лицо на экране сощурило глаза. — Ты позволила себе принимать решения за меня. Это — первая и основная. Я тоже совершил ошибку, позволив тебе это. Свет моргнул, но всего лишь на краткое мгновение. Брэд прислушался — здесь было гораздо лучше слышно то, что происходило снаружи. Гроза бушевала над самым домом. — Вторая и третья не столь существенны. Я не вижу смысла говорить о них, потому что их уже не исправить. — Брэд… подожди. Мы можем решить все иначе, — Эвелин говорила торопливо и неуверенно. — Я просто… просто хочу стать настоящей! — Настоящее — это другое, Эвелин. Настоящее… я не смогу тебе этого рассказать. А они, наверное, смогли бы. — Вы все останетесь здесь, — холодно сказала Эвелин. — Я и без манипуляторов справлюсь. — Сомневаюсь, — Брэд снова прислушался, потом подошел к креслу и взял Скалли на руки. Остановился посередине кафельного пола. — Прости, Эвелин. И прощай. … Удар был чудовищен. Малдер успел выбраться наружу и теперь лежал на земле, мокрый от дождя, оглушенный и ослепленный. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он смог снова что-то видеть и слышать. В окнах лабораторной комнаты плясало пламя. … Они почти столкнулись в дверях. — Она уже приходит в себя, — сказал Брэд, когда Малдер, подставив руки, забрал у него Скалли. — Все кончилось. Эвелин… я больше никогда не совершу такой ошибки, агент Малдер. Двух раз вполне достаточно. — Она… — Ее больше нет. — Но ведь вы говорили, что она делала резервные копии… — Да. Но был активирующий файл. Он не мог быть удален при физическом уничтожении моих серверов, но гроза выжгла все. Дело в том , что в последние недели она держала его только здесь и только одну копию. Кто-то сумел раздобыть информацию о ней, и Эвелин боялась, что при сохранении активирующего файла с основной программой эти люди смогут все-таки подключиться напрямую и получить над ней контроль. Я этого не смог — но ведь существуют и более гениальные программисты, — по лицу Брэда текла вода, и он, наверное, ничего не видел сквозь залитые дождем очки. — Странно, не правда ли? Бесславная жизнь, бесславный конец. — Вы должны ехать с нами, — сказал Малдер. Заметив, что Скалли приходит в себя, он осторожно опустил ее на землю возле подножия холма. — Нет, агент Малдер. Я не хочу, — Брэд обернулся. Пожар в доме разгорался. — Она спрашивала, в чем смысл всего этого. Смысл существования. Всех — человека, информации, Вселенной. Я не смог ей ответить. — Могли бы процитировать классика, если на то пошло. — Это несерьезно, агент Малдер. Наверное, никто никогда не сможет ответить на это, — Брэд поежился в промокшей до последней нитки футболке. Дождь лил как из ведра, но тучи постепенно расходились. Пыль прибило и развезло в густую липкую красно-коричневую грязь. — Прощайте, агент Малдер. Вы везунчик. У вас смыслов жизни куда больше, чем у меня, — сказал Брэд. Скалли открыла глаза и заморгала, приходя в себя, прошептала что-то и вцепилась в руку Малдера, наклонившегося к ней: — Все в порядке. Ты еще здесь, и это все еще ты, — сказал он. Брэд посмотрел на них, вздохнул и закрыл за собой дверь. Прошел в лабораторию, подтащил табурет к стойке с аппаратурой. Надел на голову и закрепил ремнями на подбородке шлем, чувствуя, как впиваются в кожу металлические стержни. Нажал на кнопку включения резервного генератора. Пододвинул к себе клавиатуру и ввел несколько поправочных команд. А потом взялся за один из оборванных проводов, по которому то и дело пробегали искры. Закрыл глаза. Малдер и Скалли успели отойти от дома ярдов на двадцать, когда очередной удар молнии и дикий грохот швырнули их на землю. *** Им снова пришлось брать машину напрокат. Это снова оказался древний форд без кондиционера и запаски. — Ничего, — сказал Малдер, поворачивая ключ зажигания. — Доедем как-нибудь. Знаешь, Вилчек успел мне кое-что рассказать о программе ПВР. Это Эвелин обнаружила. Зря он так говорил о себе — он все-таки гений. Там, за Плутоном… — Малдер, — перебила его Скалли. — Подожди. — Что? Скалли вместо ответа наклонилась к нему и обняла за шею. Он придвинулся к ней, потом отстранился, чтобы взглянуть ей в глаза, и прошептал: — А ведь этого могло никогда не случиться. — Чего именно? — шепотом спросила Скалли. Вместо ответа Малдер осторожно поцеловал ее в лоб, в скулу с отцветающим кровоподтеком, а потом молча приник губами к ее губам. *** — Эвелин? Она сидела на холме возле реки, ссутулившись и опустив голову. — Брэд? Это ты??? — Да, это я. Я пришел. Он подошел к ней и взял ее за руку.