Off through the new day's mist I run, Out from the new day's mist I have come. I hunt therefore I am, Harvest the land taking of the fallen lamb.
POV Бонни Время, в моём представлении - это кривая, испещрённая алыми отметками линия. Кажется, совсем недавно оно плавно двигалось куда-то в сторону, со своими клонами-днями, песочным кофе и безмятежно-отвратительным небом над головой, а потом, дойдя до места слома, вдруг резко сорвалось с места и мчится вперёд, дыша безумием прямо мне в затылок. Это гравитация, и я частенько барахтаюсь над багровой землёй, силясь выбрать верную точку опоры. Это трёхминутный секс Луны и Солнца, за время которого можно убить, убежать и быть пойманной; молчание Мисс Обнимашки, гулко дышащей непониманием на соседнем сидении; машина, пропахшая разлитым спиртным и конфетами, а ещё моим страхом и их волчьей жаждой. А ещё время полностью в моих руках и в тоже время не принадлежит мне никогда. Я могу найти сотню синонимов к этому слову, ведь понятие - вещь растяжимая. Здесь время любит играть в салочки с моим разумом, любит наблюдать за моей жизнью, похожей на триллер и ужасы разом, и заедать всё это горькой смертью и сладкой болью, под соусом солёных криков. В этом мире время есть и нет в одно и то же время… Чёрт, запутала сама себя. В принципе, мне ничего другого не остается, ведь сейчас я одна. Надеюсь, что одна. Вообще я, такая идиотка, до сих пор верю в то, что кто-нибудь меня спасет. От периодически появляющихся чёрных вен на руках, от морозного, обжигающего смеха в отражении зеркал, от уже восьмого использованного календаря. От двух ублюдков, гончими псами следующих за мной по пятам. Я хочу верить, что спасение утопающих - не дело рук самих утопающих. И где-то там, в моей реальности, друзья ищут способ вытащить меня, их личную крёстную феечку. О том, что на моё место там претендуют аж две персоны, которые являются близнецами, я стараюсь не вспоминать. Боже мой, как же я надеюсь, что друзья всё-таки верят в то, что я жива... Внезапно для себя же взрываюсь смехом, перевязывая раненую ногу свежим бинтом. А жива ли я? Действительно ли жива? Я на полном серьёзе спрашиваю об этом бутылку виски, из которой заглатываю мерзко теплую жидкость вместе с обезболивающим, и детскую игрушку, с укором взирающую на меня со своего места. Бутылка с бултыхающимся нутром наполовину пуста, что, наверно, означает "нет", а Мисс Обнимашки, заляпанная кровью, кивает головой под напором магии. Потому что мне нужно верить, что хоть кто-то, или что-то, считает меня живой. Напоминает, что я жива. И понимает, что если в будущем мой медведь ответит на вопрос без моего участия, можно будет смело делать себе лоботомию в домашних условиях. Хотя нет, лучше выстрелить себе в глотку, иначе две трети населения этой преисподней не дадут мне спокойно сдохнуть. Что, к сожалению, невозможно. Мне ведь хотелось смеяться и плакать, когда я размышляла о том, что могла бы остаться на разрушающейся Стороне с Деймоном, которого уже не то чтобы ненавидела, но не переносила на дух точно. А, почувствовав в себе силы перетащить и его домой, поняла, что больше хочется рыдать. Теперь я буду одна в этой чёртовой дыре и загнусь мученицей, чёрт бы побрал мои благородные мотивы. Появилось желание закрыть проход для него, но я, хорошая Бонни, сумела подавить эгоистичные позывы и распахнула "дружелюбные" объятия для Сальваторе. Тот, нацепив ту самую знаменитую ухмылку, от которой у всех чесались кулаки, коснулся меня и заглянул в глаза, показывая, что способен испытывать положительные чувства. В его взоре была неуверенная благодарность, и я смогла-таки выдавить слабую улыбку в ответ. Конечно, на самом деле всё длилось доли секунды. Вот Деймон смотрит на меня, переводит взгляд за мою спину, испуганно выпучивает глаза и выдыхает "Кол". Сальваторе даже не успевает исчезнуть в вспышке света, как в меня с неистовой силой вцепляются холодные руки, да только уже поздно. Проход закрыт. Билеты проданы. Я просто не шевелилась, вздрагивая от шумного дыхания за собой и боясь лишним движением взбесить Первородного - уж зрению Деймона можно было доверять. До меня даже не дошла тогда вся алогичность ситуации. Мне стоило страшиться бездны, далеко впереди затягивающую остатки неупокоенных душ, но мой страх сосредоточился на крепчающей хватке Майклсона. Наверно, потому что он был более реален, чем некий разлом в пространстве. Кости, между тем, начинали ныть от давления, я - морщиться от боли, а Кол - рычать от досады. Скорее всего, он продавил мне плечевые суставы в район ног, если бы чёрная дыра вдруг не грохнула, а потом не стала заливать всё вокруг потусторонним светом. Наконец, появился рациональный страх перед небытием. Я мелко содрогалась от дрожи и желания повыть на луну, а ладони, незаметно для меня, сжались в кулаки. Умереть в одиночестве – что может быть отвратительнее? Даже не видя, а ощущая движения за своей спиной, мужчина позади брезгливо скривился и, поколебавшись, шагнул ближе ко мне, обнимая за плечи. У меня тогда мелькнула парадоксальная мысль, что даже Первородный не хочет оставаться один в момент своей смерти. В них тоже, оказывается, есть что-то человеческое. И я не стала сопротивляться, опуская поднятые руки. - Вот уж не думал, что когда-нибудь помру из-за гигантского пылесоса, - как-то уныло констатировал факт Кол. Я понимала, что он не хотел рассмешить, просто высказал мысль, однако когда свет резко ослепил нас, в моём горле ещё клокотал нервный смех. Он не был Деймоном, но я совершенно по-идиотски была рада тому, что не одна. Хотя, если бы я знала своё будущее, первым же делом кинулась в эту засасывающую всех пропасть, надеясь раствориться где-то в глубинах космоса.Off through the new day's mist I run, Out from the new day's mist I have come. We shift pulsing with the Earth, Company we keep roaming the land while you sleep.
Очнувшись от затёртых до проплешин мыслей, я хромающей походкой направляюсь к дому, который больше похож на виллу. И очень надеюсь, что в этом дворце мои Потрошители не станут искать... А ещё время - это правда. Она как волк: на мягких лапах нежно подкрадывается к тебе, успокаивая грациозными движениями, чтобы позже разорвать твоё тело на куски. Не дойдя до кованых ворот и пары шагов, я встаю как вкопанная. С каких, чёрт побери, пор я считаю их "своими"? Это звучит так привычно, так обыденно, что виски, не сдержавшись, ещё раз заливается мне в глотку, отпуская закостеневшие грехи, а Мисс Обнимашки чуть ли не вспыхивает синим пламенем от негодования. Меня мелко трясет от нежелания принимать истину, слишком мерзкую, слишком смрадную, и я резко распахиваю глаза, которые, как оказалось, успела закрыть. Железные ветки и листья, оплетавшие кованые ворота, съеживаются, скручиваются в змей и тянут ко мне свои острые головы, шипя-скрипя металлом. Меня это не пугает, но волна неконтролируемой ярости захлёстывает с головой. Не сумев совладать с собой, я захлёбываюсь в этой агонизирующей тьме, известной до боли со времен чокнутого Шейна, и выныриваю из подавляющей магии спустя всего миг, но... Ворота уже продавлены с моей стороны и снесены с петель на добрые десятки футов, а бетонные стены, ограждавшие участок, покрылись толстыми трещинами и сколами. Я же сама, с истеричным ужасом и весельем, теряюсь в догадках, были это пьяные галлюцинации или же ловушка из собственной магии, оставленная заботливым Каем на случай моего проезда. Я настороженно прислушиваюсь. Идея, конечно, глупая, но мне вдруг чудится, что где-то вдалеке, в сотнях километров отсюда, раздается двойной торжествующий смех. Словно я попалась в давно заготовленные силки и теперь, что бы не делала, из неё мне уже не выбраться. Я осторожно шагаю назад, одолеваемая страхом внезапного появления моих мучителей. Когда же под ногами щёлкают осколки разлетевшейся вдребезги бутылки, внутри меня что-то бурлит, вспенивается, побуждая мчаться со всех ног отсюда. Что я и делаю. Мишка в руках трясётся то ли от страха, то ли от бега, и я, достигнув машины, останавливаюсь в нерешительности. Так хочется отомстить ведьмаку-социопату, и за испуг, и за то, что я невольно воспользовалась магией экспрессии, опять. Хорошая сторона меня предлагает спешить и не оглядываться. А плохая Бонни не говорит, просто делает небольшую иллюзорную ловушку, в которой ублюдки немного помучаются. Ну, ладно, много и сильно. Скользнув в салон автомобиля, я смотрю в зеркало и не узнаю себя. Откуда у меня такая жуткая усмешка и искры сумасшествия в глазах? Я рывком срываю зеркальце и бросаю его на заднее сидение, не решаясь почему-то обернуться. В этом чёртовом месте и зеркала были соответствующие - отражают не то, что есть на самом деле. Я убеждаю себя в этом, и отказываться от этого не собираюсь. Хочу кричать от досады, но я лишь несколько раз ударяю по рулю от бессилия. Тут практически всё было не так, как обычно. Искажённо. Озлобленно. Под стать заключённому. Когда я и Кол поняли, что одни в этом безликом мире, то постарались притереться друг к другу. Хотя нет, я желала быть как можно дальше от Майклсона, потому как являлась абсолютно беззащитным созданием против него, но Древний с вампирским (читай: бараньим) упрямством слонялся за мной. Конечно, тогда я не могла знать, что Кол кое-что понимал в тюремных мирах и предполагал, что лучше защитить ведьму, пусть и бывшую, Беннет, чем обескровить или убить, а потом страдать от невозможности выбраться отсюда. Я этого не знала, поэтому однажды взорвалась и потребовала держаться от меня на расстоянии. Желательно световых лет. Наверно, я привыкла к мирному Первородному, потому что, когда он схватил меня за горло, поднимая над землёй, и ласково пояснил, что он будет делать то, что хочет, я сильно перепугалась. С ужасом вглядывалась в налитые кровью волчьи глаза, оскаленные клыки, милейшую улыбку и обреченно осознавала, что лучше бы умерла тогда. Ибо здесь меня ждет ад, в этом я ни минуты не сомневалась. Он заставил меня пригласить его в дом отца, и вскоре каждый божий день я просыпалась от того, что чувствовала прохладное обнажённое тело, прижимающееся ко мне. Каждый день я враждебно смотрела на Кола, но тот, к моему безмерному удивлению, не делал никаких попыток меня изнасиловать. Или съесть. Зато я жуть как хотела его загрызть, так он меня бесил. Мало того, что этот старикашка каждую ночь заваливался ко мне в комнату и обнимал, словно любимую плюшевую игрушку, так он ещё разгуливал по дому после душа в одном полотенце. Правда, я предпочитала молчать об этом моменте, мало ли, решит его вообще снять, с Майклсона станется. Также ему очень нравилось раскапывать компромат на меня, из серии «этот неловкий момент». Вроде фотографии, где четырёхлетняя я сидела на горшке. Когда я носилась за ним по всему дому, пытаясь отобрать злополучный снимок, то меня осенило, что, наверно, именно такими были отношения Елены с Джереми. И это был первый момент, когда я вспомнила о своём как бы парне. Кол умудрился заполнить собой всё пространство, все мысли, что мне стало так стыдно перед охотником и перед самой собой. Я должна была думать о Джереми, а моя голова была занята тем, как придушить Первородного его же полотенцем. Или я просто хотела его снять… Осознав тогда, о чём думаю, я чувствовала себя как никогда грязной. Это одиночество, а Кол просто похож на Джереми и только хочет показаться нормальным, но ты ведь знаешь, какой монстр он внутри. Вот так я старалась подавить вспыхнувшую иррациональную симпатию к вампиру. Моё лицо ни разу не показало заинтересованности в Майклсоне, но сердце отбивало стаккато каждый раз, когда Кол искренне улыбался. Как показало время, он проявлял себя прирождённым актёром. Наши отношения являлись вроде как дружескими, но с намёками, кто здесь главный и что он может сделать. Наверно, если бы вампир мог здесь голодать, это могло бы стать для меня катастрофой. Но я, такая идиотка, не усвоила старый урок, и снова привыкла к миролюбивому Колу. Поэтому однажды вечером принесла один из лучших виски в запасах Сальваторе, налила удивлённому ему и напряжённой себе. И абсолютно искренне попросила прощения за то, что его убили и не послушались предостережений насчёт Сайласа. С каждым выпитым стаканом моя речь становилась всё более эмоциональной и неуправляемой, я изливала всё, что накипело на сердце. С некой завистью мельком замечала, что пил Первородный столько же, сколько и я, но выглядел при этом абсолютно трезвым, да ещё и поддался вперёд, с непомерным любопытством наблюдая за мной. В какой-то момент комната завертелась в моих глазах, превращаясь в фейерверки ядовитых вспышек, а проснулась я с чугунной головой, тянущей болью во всём теле и голая. Насмешливое выражение лица вампира подтвердило мои догадки и увеличило размеры самоедства. Так что мне пришлось сделать вид, что ничего не было, а Кол, к моему огромному облегчению, подыграл. Через четыре дня после этого я поняла, что в этом мире мы не одни.Shape shift, nose to the wind, Shape shift, feeling I've been. More swift, all senses clean, Earth's gift back to the meaning of life.
Успокоившись, я завожу мотор и выбираюсь из машины. Ездить в нетрезвом виде, пусть и по пустой дороге… Похоже, во мне причитает ещё та правильная Бонни, которая никогда не села бы за руль пьяной. Это и удивляет, ведь я думала, что это место вытравило ее из меня уже очень давно. Пройдя чуть дальше в лес (вилла находилась за чертой города), я прикасаюсь к животу и произношу заклинание. Магия знакомо отзывается на мой призыв, и я сгибаюсь напополам, падая на землю от чудовищной тошноты. Меня рвет всего минуту, хотя на деле ощущается как бесконечность. Зато когда я встаю и поджигаю место своего позора, чувство «качки», расплывчатости и эйфории уходит, оставляя после себя лишь грязь и пепел. Кто бы мне рассказал, когда я успела так измениться? Когда алкоголь и удовлетворение от мысли, что я причиню боль другим, пусть и волкам в овечьих шкурах, стали моими красками, моим вторым дыханием? У меня всегда были жёсткие принципы и моральные ценности, но с появлением вампиров в Мистик-Фоллс каждый раз во мне что-то надламывалось, крошилось. Я не замечала, как меня всё глубже и глубже засасывало в трясину, тянуло на самое дно, где трупы были обычным делом, а поднять сильнейшего бессмертного ради крохотного флакона лекарства считалось нормальным. А эти осколки прежней, простой жизни и честной нравственности я старалась замести подальше с глаз, моих и чужих, начиная жизнь вновь, с новой ступени, но ведь они не исчезали. Они копились где-то там, в душе, раня зазубренными краями, напоминая, встряхивая, заставляя ненавидеть меня сегодняшнюю. Потеряв магию, никогда прежде я не ощущала такой беспомощности и слабости, словно была лишь тенью себя самой. Пустой оболочкой. Духи больше не являлись моими проводниками, моими наставниками, а глаза больше не видели собственный путь. Я как будто опять была маленькой девочкой и нуждалась в том, чтобы меня взяли за руку и повели за собой. Возможно, поэтому я с такой лёгкостью и наивностью поддалась сладким словам Шейна. Не увидела ничего зазорного в том, что для пробуждения магии использую амулет из человеческой кости. Те осколки, те крохи моей раздробленной сущности, рассыпавшиеся мириадами мелких мыслей, предположений, теперь выворачивали меня изнутри и строили другую меня, собранную из темных идей и эмоций. И в какой-то степени сейчас я рада, что умерла при закрытии завесы. Если бы осталась жива… Скорее всего, сломалась окончательно под весом экспрессии и полностью подчинилась ей. Хотя, с другой стороны, выживи я, то не попала в этот адский мирок с его адскими созданиями. Я созерцаю свои руки, меланхолично отмечая, что вены совсем чуть-чуть отсвечивают чёрным оттенком. Погибнув из-за тёмной магии, я опять обратилась к её помощи. Но на этот раз у меня просто не было выбора. Кай ворвался в нашу размеренную жизнь резко и громко, в прямом смысле этого слова. В супермаркете, куда мы с Колом ездили за продуктами, все полки сотрясались от «Of Wolf And Man» Металлики, а сам парень танцевал, тут же опустошая пачку чипсов. Вероятно, стоило задуматься над тем, почему именно данная песня была выбрана для «выхода в свет», но меня больше озаботило внезапное желание Майклсона свернуть шею объявившемуся персонажу. Я еле отговорила его от импульсивной затеи, ведь тогда бы мы не узнали больше об этом месте. Кай был… странным. Слишком весёлым для человека, живущего десятилетия в тюремном мире. Слишком милым для парня, общавшегося только с самим собой. Слишком нормальным для личности, почему-то запертой здесь. Он сообщил, что заключён по воле своего Ковена, а о причинах подобного решения объяснил, что после перехода в этот девяносто четвёртый не помнит почему. И как выбраться отсюда тоже. Я не верила. Чтобы целый клан запер своего же ведьмака просто так? В этой истории было очень много белых пятен, а его холодные голубые глаза отливали знакомыми всполохами безумия, которые, впрочем, мгновенно сменялись доброжелательностью. Кай приближался ко мне, и я инстинктивно отступала назад. Чаще всего под защиту Кола, теперь тот казался мне меньшим злом. Откровенно пугал и отнюдь не платонический интерес Паркера ко мне. Хотя это не было удивительно, после двадцати-то лет воздержания. Однако Кай приносил мои любимые шоколадные конфеты с орехами, соревновался с Первородным в сарказме и повествовал о своей близняшке, о братьях и сёстрах с хорошо ощущаемой теплотой в голосе. Он приволок приставку и играл на пару с вампиром, а я стояла в стороне, ощущая себя мамочкой двух подростков. Кай умел быть человеком настолько, что первое (и единственно верное) впечатление сгладилось, почти поистёршись из памяти. Но когда я увидела записку о том, что они уехали за продуктами в супермаркет, то в голове неожиданно прояснилось. Пришло чёткое осознание, что именно сегодня произойдёт что-то, что изменит привычный ход вещей. Я рванула за ними, разбив стекло в чужой машине, и успела вовремя. Посреди огромной лужи спиртного лежал харкающий кровью Кол. Он старался не касаться выпивки, явно разбавленной вербеной, но, слабея, всякий раз обжигался. Кай же стоял над ним, с улыбкой созерцая его страдания, и примеривался к удару. Конечно, он бы не смог убить Древнего, но в тот момент меня охватила такая злость на парня, сумевшего так спокойно втереться в наше доверие и также спокойно предать. Я хотела не столько защитить Майклсона, сколько отомстить Каю. И магия, к которой с таким отчаянием и гневом взывала, проснулась, окатив бодрящей свежестью силы. Я отрезала вампира от Кая огнём, заставив последнего отступать назад с высоко поднятыми ладонями. Кол медленно поднялся, цепляясь за полки и выплёвывая кровь, бегло улыбнулся мне, а потом переглянулся с ведьмаком. И чувство гордости за саму себя схлынуло так же быстро, как и появилось. В этом и состоял их план. В котором мне была отведена роль подопытной крысы. Когда же они оба посмотрели на меня, то я невольно отшатнулась. Их взгляды были чересчур схожи в своей жадности и мраке. Позже эти двое, конечно, объяснили о необходимости подобного решения, об асценденте, о магии Беннетов и о возможности побега из тюрьмы. Я, поколебавшись, согласилась поискать заклинание для работы сложного механизма в доме бабушки и вышла, сопровождаемая волчьими глазами. Они не стали меня останавливать и навязывать компанию, что мне было только в радость. Так что, оказавшись в знакомых, греющих стенах дома Шейлы, я позволила себе разрыдаться от безысходности и жалости к себе. Пробудившиеся инстинкты ведьмы кричали о том, что не всё так просто с семьёй Кая, как и с ним самим. Когда вожделенная свобода была так близко, Паркер почти не мог сдержать свою настоящую натуру, и его аура темнела раз за разом во время рассказа. А Кол был спокоен. Так пугающе умиротворён, что я невольно прикрывала веки, абстрагируясь от Майклсона. Он молчал, и этим сильнее всего проявлял свою сущность древнего вампира. Эти двое не остановятся ни перед чем, чтобы выбраться отсюда. Пусть я, как и они, мечтала свалить из девяносто четвёртого, но выпустить на волю Первородного, заколотого моими друзьями, и ведьмака с очень туманными планами на будущее… Нельзя было допускать подобного исхода. За считанные минуты я собрала сумку с вещами первой необходимости, закинув и Мисс Обнимашки - единственный положительный момент во всей этой канители. Но чутьё подсказывало мне, что уже бесполезно метаться по дому. Потому я распахнула входную дверь в надежде, что мне лишь показалось. За порогом невозмутимо стоял Кол, с понимающей улыбкой бросив взгляд на сумку. И мне оставалось только отступать назад, уже зная, что будет дальше. Рука на горле, дикая боль и мягкий шёпот Кая на ухо стали последними воспоминаниями о том дне.Bright is the moon high in starlight, Chill in the air cold as steel tonight. We shift call of the wild, Fear in your eyes, it's later than you realized.
Чернота на руках растворяется, открывая взгляду привычные синие вены, и я шагаю к машине, даже не пытаясь замаскировать место преступления. Они всё равно узнают. Волки всегда знают. Поднимается сильный ветер, швыряя пыль в глаза, и короткие волосы опять лезут в глаза и в рот. Как же я мечтаю, чтобы они росли, как в обычном мире, но в девяносто четвёртом это невозможно. Даже спустя столько лет я остаюсь той молодой девушкой, которая ходила в колледж, болтала с подругами и радовалась новоприобретённой жизни. Как это было давно. Сев в салон, я разворачиваю автомобиль в обратную сторону. Затем выхожу, вытащив велосипед и Мисс Обнимашки, и заставляю машину ехать вперёд, замкнув магией провода. Авто перемещается со средней скоростью по длинной, прямой дороге, поэтому я, прицепив игрушку к бардачку, еду дальше, понемногу привыкая к педалям и жёсткому сидению. Я не могла рассчитать, насколько хватит моей магии для движения авто, но очень надеялась, что это хоть чуть-чуть собьёт их со следа. Лишь это у меня и остается, все-таки встреча с ними никогда не была моей мечтой… Уже и не верится, что та девушка, стремительно двигавшаяся к своей цели, в чьём отражении нахожусь я, пыталась себя убить. Ведь, впервые сбежав от своих палачей, я забилась в студию какого-то разваленного здания и, тщательно запершись изнутри, вытащила пистолет. Слёзы текли и текли, меня колотило от ледяного ужаса и обиды за саму себя, но понимание того, что нельзя дать Колу и Каю свободу, стало сильнее меня. Сильнее всего. Даже моего самолюбия. И я выстрелила себе в висок. Чтобы через пару часов с громким вздохом прийти в сознание и вновь утонуть в рыданиях. Я по-прежнему находилась в ловушке. Очнувшись связанной у себя дома, в подвале, и под наблюдением двух пар глаз, я рассмеялась собственной наивности. Я поверила им! Волчья интуиция ведь постоянно шептала, что нельзя, нельзя доверять им обоим, но у одиночества другие планы, и я под влиянием момента сближалась со своими врагами. Пока снова не наступила на одни и те же грабли. Глупая, глупая ведьмочка. Так началась моя геенна огненная. Кол любил ломать. Причём неважно, что это было: кости или моя гордость. Он мог раздробить все пальцы на ноге, и, как тростинку, переломить лучевую кость. Либо оставить полную едой тарелку вне пределов досягаемости, но так, чтобы я видела и чувствовала запах, и не заходить ко мне несколько дней, заставляя лезть на стенку от терзающего голода. Кай же предпочитал причинять боль прикосновениями. Подушечками пальцев проводить по моей оголённой коже, доставляя адскую агонию по всему телу, и страстным шёпотом говорить о том, как прикончил половину своей семьи. И ему очень не терпится продолжить данное дело. В первые недели они были джентльменами, как бы невероятно это не звучало. Позволяли удовлетворить естественные потребности, но взамен после восполняли потраченное время с лихвой. Но чем дальше текло время, тем скорее заканчивалось их терпение. Пытки становились всё более изощрёнными, болезненными; собственные крики прочно вбирались, вживались в стены. Я слышала их даже когда молчала. И потому решилась на рискованный шаг. Каждый день я скрупулёзно собирала остатки магии после набегов Паркера и мысленно проговаривала заклинание. Замедляла процессы всего организма, пытаясь сопротивляться вампирской крови, которую меня вынуждали глотать. И мой замысел почти осуществился. Дыхание затормаживалось, сердце сбивалось с установленного ритма. Кровь, казалось, больше не текла по моим жилам, вязкой массой застыв в сосудах. Равномерно погружалась в прохладную спасительную апатию и уже почти не реагировала на внешние раздражители. Я умирала. Тогда забившие тревогу ведьмак и Первородный перешли на новый уровень мучений. Стоит признать, они сумели вытащить меня из плена безразличия и отрешённости. Резко, сильно и жестоко. Кай первым это сделал. В моём присутствии они бросили жребий, и именно ему выпала честь первооткрывателя. Пока он приближался ко мне со словами «клёво, первый опыт с девушкой», меня обуял такой первобытный страх, что заклятие почти мгновенно потеряло свою силу. Это был первый раз, когда я умоляла, просила не делать этого. Мои мучители застыли тогда, не ожидая подобного, переглянулись, после чего Малакай погладил меня по голове и с мягкой улыбкой на губах сообщил, что поздно. И повалил на пол. Я кричала, как же я кричала, пока Кай, стиснув моё горло одной рукой и позволяя своей магии впитывать мою, насиловал меня. Он даже целовал, с особой жестокостью кусая мои губы, и мне чудилось, что всякий раз в рот заливали кислоту, разъедающую меня до основания. Внизу живота полыхал болезненный пожар, я наверняка была порвана; казалось, что это не кончится никогда: ледяные глаза напротив, насмешливый взгляд со стороны и мои вопли, стихающие лишь из-за сорванного голоса. Когда Паркер застыл, кончив в меня, и вновь спросил о заклинании для асцендента, я хотела сказать правду. В тот миг мне стало откровенно плевать, что произойдёт. Мне будто перекрутили всё нутро, истёрли в крошево, и теперь смотрели, смогу ли я скроить себя заново из оставшихся лоскутков. Я открыла рот, чтобы ответить, но не смогла. Ненависть, привычная, тёмная, обжигающая и неизведанная, навсегда поселившаяся в моём сердце, незаметно вышла из тени, подпитывая магию, от которой я хотела отречься совсем. Меня трясло от ярости, но слабость была такой угнетающей, что я смогла лишь плюнуть в лицо Каю и с силой сжать челюсти. Тот, с сумасшедшей ухмылкой на устах, в ответ со всей дури треснул мой затылок о пол, потом встал и жестом уступил место Майклсону. Древний же стоял, скрестив руки на груди. Стоял минуты, часы, созерцая моё истерзанное тело, и в какой-то степени смятенное ожидание собственных страданий было даже хуже, чем сами пытки. Я прямо чувствовала, как тьма Кола и грязь Кая всасывалась в меня, пробуждая желание содрать касания первого и взгляд второго вместе с кожей. По бёдрам стекала сперма вперемешку с моей испачканной кровью, и я взвыла от самобичевания и гнева к самой себе. Что допустила всё это. Спустя чуть ли не вечность вампир хмыкнул и ушёл, ничего не сказав. И так было ясно: с этого дня я опустилась на новый круг ада.I feel the change Back to a better day, Hair stands on the back of my neck. In wildness is the preservation of the world.
Холодный воздух здорово бодрит, так что я достаточно долго кручу педали и насыщаюсь лесом, природой вокруг. Солнце тягостно скрывается за горизонтом, отпуская ночные тени на волю. Шелест листьев умиротворяет, а известное ощущение жизни, текущей по корням деревьев и травинок, погружает в блаженный транс. Я абсолютно не разбираю дороги, но мощные потоки энергии с двух сторон, изгибающихся вдоль трассы, помогают мне с этим. Зафиксировав руль магией, я раскидываю руки в стороны и позволяю мягкой, женственной силе тонкими нитями впитываться в меня через кончики пальцев. Как же это здорово: чувствовать, что природа ещё не отвергла тебя из-за волчьего мрака, крепко разместившегося в сердце. Пусть она и была малым отголоском настоящей стихии. Я настолько погружаюсь в себя, что чуть не пропускаю изменение на энергетическом фоне природы. На левой стороне, оттеснив лес, раскрывается колоссальное поле, сокрытое в ночи. Не в силах побороть единение с окружающим миром, я направляюсь к нему, зачарованная шёпотом сотен цветов, и вскоре ступаю по ласковой земле босыми ногами, дотрагиваясь до тонких лепестков. Это люпины. Огромная поляна растений с удлинёнными, округлыми листьями и невероятно красивыми синими соцветиями. Не смотря на них, я точно знаю, что они именно глубокого ультрамаринового оттенка. Осязаю их неприхотливую жажду существования и ненасытную потребность в солнечном свете. Эти цветы настолько прекрасны, чисты и просты в своих желаниях, что я падаю на колени и смеюсь то ли от счастья осознания собственной жизни, то ли от оплакивания своей загубленной души. А ровно в полночь всё начинается сначала. Опавшие листья, лепестки и ветки, а далеко позади меня кованые ворота, стены и сожжённый клочок земли – всё возвращается к первоначальному облику, на свои места. Время в очередной раз оборачивается вспять. Вновь и вновь напоминая о том, где я нахожусь. С кем нахожусь. Я потеряла счёт дням и даже не подозревала, сколько уже в плену у моих палачей. Всё, что имело значение – это отчаяние, такие разные и вместе с тем одинаковые ухмылки, и моя злость, с каждым грубым прикосновением, с каждой новой болью разраставшаяся во мне. Старалась заглушить её, но она всё равно распускала паутину тьмы всё дальше, полнее и сильнее. Я видела лица этих социопатов и еле сдерживала себя от применения экспрессии, ослепляющим холодом переливающуюся по телу. Я была не готова к противостоянию со столь сильными противниками, а потому ждала подходящего момента для нападения. И, наконец, он появился. Однажды, когда, после скудного приёма пищи, меня отвязали и повели в спальню, подозрение головной болью впилось в виски. Я неверными шагами дошла до стены и опёрлась на неё спиной, волком взирая на мужчин, ожидающих чего-то. Это что-то не заставило себя ждать. Волна трескучего жара неожиданно прокатилась по моему телу, и я стиснула зубы, давя возникший в горле стон. Жидкое пламя постепенно разливалось по венам, стекаясь к низу живота. Невыносимо сладкое вожделение затопило мой разум, отчего я вскоре скатилась по стене на пол и сцепила руки, лишь бы не трогать себя. Как же было унизительно – сгорать от искусственного желания в присутствии двух непереносимых ублюдков, наслаждающихся моими мучениями. А потом я словно раздвоилась. Одна часть, рациональная и сознательная, смотрела на всё как бы со стороны, а другая, под воздействием низменных инстинктов и похоти, каталась по полу и кусала губы, не в силах сопротивляться афродизиаку. Это определённо был он, но я не понимала причины разделения сознания. Всё объяснил Паркер, неспешно подойдя к моей текущей версии и присев на корточки. С восторженной улыбочкой он наблюдал, как другая я тянет к нему руки, обжигается, но снова тянется к его коже, и пояснил, что это незавершённое заклинание проекции. Так что на протяжении шести часов я буду течь, как сучка, трахаться, как шлюха, и осознавать всё это с ясностью трезвого человека. Наверно, худшей пытки ещё не было в их арсенале. Ненависть лихорадочно сотрясала мой разум, а моё тело подползло к довольному Каю и дрожащими ладонями обхватывало его лицо, не ощущая боли, ведь эту боль чувствовала я. Оно целовало Паркера, судорожно пытаясь снять с него футболку, а я металась в собственной голове, мучилась от агонии магии ведьмака. И глохла от звука ломающейся гордости. Единственное, что мне оставалось в тот момент – это убедить себя, что это была не я. Не я подставлялась под жестокие укусы Кола, не я просила Малакая об еще одной ране, расцветающих из-под его ножа. Не я с таким удовольствием облизывала их плоть, не я визжала на весь дом, подмахивая толчкам обоих мужчин. Не я сгорала от страсти между убийцами, не я сотрясалась в оргазмах под ними. Не я в полной мере ощутила, что такое животный, безудержный, кровавый секс и не мне это понравилось. Это была не я… Когда они и моё тело повалились в изнеможении на постель, ненависть, затаившаяся в глубинах души, вспыхнула с новой силой и смогла побороть заклятие. И я, устав сдерживать свой мрак, впервые полностью отдала контроль взвившейся экспрессии. Под порывом тёмной магии моё тело оседлало разомлевшего Кая, усевшись ему на живот и обольстительно улыбаясь. Тот обхватил мои бёдра, пуская уже привычную вспышку боли, и открыл глаза, в которых тут же отразился шок. Я знала, что он видел. Вены, пульсирующие чёрной энергией, и сумасшедшую усмешку, столь искажающую мой обычный облик. Кол, почуяв неладное, встрепенулся, и мне пришлось тут же припечатать его к стене, одновременно пробивая кожу под левыми рёбрами Малакая. О, как он вцепился ладонями в мою руку, конвульсивно выкачивая магию, надеясь спастись. Но экспрессия черпается из жертв, смерти и людских страданий, поэтому мои пальцы продвигались всё глубже, скользя ногтями по органам. Паркер уже задыхался кровью, скапливающейся в гортани, и я опустилась ниже, так, что мои глаза были в паре дюймов от его. А когда нашла сердце, конвульсивно колотящееся мне в ладонь, его взгляд, загнанный, удивлённый, изменился, показывая мне некую эмоцию, неподдающуюся описанию. Я вырвала трепыхающийся орган наружу и поцеловала Кая, ловя его последний вздох жизни, ощущая привкус металла на языке. После моё внимание переключилось на Кола, пришпиленного над кроватью. Тот с каким-то неверием и упрямством смотрел в ответ, давая понять, что никогда не скажет, где находится асцендент. Так что я пожала плечами и раздавила тёплое сердце, принимая импульс крышесносной магии. Экспрессия просила ещё крови, ещё смерти, и я подчинилась ей, направив руку на грудь Первородного. Под воздействием магии его грудная клетка лопнула, выдирая из мужчины крик боли, и стала открываться, вспарывая плоть острыми гранями треснувших костей, являя миру работающие органы. Я подошла ближе, пробежалась кончиками пальцев по лёгким, пищеводу и уставилась в лицо Майклсона. Он улыбался. Улыбался даже после демонстрации моей силы. Меня это взбесило, поэтому рука сама собой выудила сердце и потянула на себя. Кровь хлынула по артериям к опустевшему месту и равномерными толчками забрызгивала кровать, пол и меня алыми расползающимися пятнами. Подкинув вампирское сердце в воздух, я развернулась к выходу и там замерла, увидев себя в зеркале. Поглощающее ощущение мощи, тьмы и контроля испарилось, оставляя после себя грязь и черноту. Словно не веря, я близко поднесла руки к глазам, но ничего не изменилось: они по-прежнему были по локоть в крови, с искрами былой магии в моих жилах. Раскрыв ладонь, я отрешённо созерцала, как сердце с характерным плюхом приземляется на пол, и чувствовала зарождающуюся истерику внутри себя. Не оглядываясь на сотворённое мной, я рванула из испачканного дома отца с твёрдым стремлением умереть. Но даже самой себе я не призналась, что не только это стало причиной попытки суицида. В глазах Кола и Кая прочно застыли безумная ярость и... столь же безумное восхищение тем, кем я была.Shape shift, nose to the wind, Shape shift, feeling I've been. More swift all senses clean, Earth's gift back to the meaning of wolf and man.
В настоящем же я встаю с колен и отряхиваю джинсы, которые, впрочем, всё равно грязные. Каждый день эти воспоминания впечатываются в сознание, заставляя переживать снова и снова все эмоции. В мире, где день сменяется тем же днём, ничего другого не остаётся, кроме как лелеять хорошие и презирать плохие моменты собственной жизни. Собственного выбора. Возвращаясь обратно к велосипеду и Мисс Обнимашки, моему верному якорю, я всё также касаюсь пёстрых цветов, но уже не чувствую их хрупкие жизни. Растения словно отворачиваются от меня - ведьмы, запятнавшей себя тёмной магией. И слёз по этому поводу уже нет, лишь опустошённость и чувство испорченности. Здесь экспрессия другая. В реальном мире она бы в считанные недели поглотила меня без остатка, а в девяносто четвёртом я ещё сопротивляюсь. Но моя опора, правильная добрая Бонни, уже давно превратилась в трухлявую доску, и каждый миг моего существования насыщен страхом, что когда-нибудь она провалится. Я всякую секунду нахожусь на грани, и те, кто может подтолкнуть меня к пропасти, никогда не прекращают охоту за моими знаниями и кровью. К сожалению, тогда и Кол, и Кай воскресли, начиная азартную погоню. Как волки, они следовали за мной по пятам и ловили в свои капканы, а я сбегала. Как волк, я убивала их, а они меня, прознав особенность тюрьмы. Время, нанизанное на спираль, снова и снова проходит те же витки, что и прежде, теряя своё значение. И моя тьма вскидывает голову, разрывая наложенные цепи, рыча в клетке, прутья которой истончаются каждый раз после встречи с мужчинами. Мне нельзя приближаться к ним. Дышать с ними одним воздухом, ощущать их прикосновения, их взгляды, слышать их голоса, принимать от них боль. Они отравляют меня, подчиняют и выворачивают наизнанку. Разлагают моё тело и душу одним своим существом. Заставляют сходить с ума и наслаждаться этим. И поэтому я бегу. Прячусь, скитаюсь, заметаю следы. Двигаюсь вперёд и никогда не оглядываюсь. По-прежнему надеюсь, что меня спасут. Ведь если я остановлюсь хоть на миг, если позволю подобной мысли пронестись в голове… Боюсь, я не справлюсь с собой и совершу шаг, который изменит меня навсегда. Перечеркнёт всё. Шаг навстречу волкам.So seek the wolf in yourself…