Тогда огонь

Без меня ты проснешься в одном из иных миров. На окне я оставлю - как раньше - ключи зари. У воды стебель выбросит роза моих ветров. Отпусти, ну, а если не можешь - тогда гори (с)

Они понимают все одновременно, но слишком поздно. Хиде улыбается, успокоенно и счастливо. Ему не нужно делать предсказуемое признание в любви, тратя на это последние крохи сил, Канеки не нужно прижиматься губами к его губам, скрепляя их союз. Все дело в том, что дом - это не какое-то определенное место на карте, это ощущение. Твой дом рядом с тем, кому принадлежит твое сердце. Только теперь Канеки понимает, сколь сильно ошибся. Чтобы защитить Хиде, нужно было оставаться рядом с ним, а не уходить как можно дальше. Разве Хиде не находил его всю жизнь? Хиде нашел его еще в младшей школе, выбрав из десятков других невзрачных мальчиков. Единственный раз в жизни ему по-настоящему повезло, рядом с ним был человек, который интересовался им в горе и в радости, в здравии и в болезни, не ища для себя выгоды, не ожидая получить что-либо взамен. Чтобы защитить Хиде, надо было всего лишь позволить Хиде защищать себя. Канеки все еще не может поверить в то, что все было настолько просто. Повязки, опасения, бесконечная ложь и уверенность в том, что если его тайна будет раскрыта, то Хиде отвернется от него - и вместо этого печальная улыбка и слова "Я знаю". Полное и безоговорочное принятие. Кажется, он только что потерял все, ради чего собирался сражаться. Его вина. Исключительно его. Если бы он сказал это вслух, Хиде даже сейчас нашел бы в себе силы прошептать, что Канеки ошибается. "Личный выбор, понимаешь?" Канеки уверен, что совсем не стоит того, чтобы за него умирали. Его алые слезы текут потоком, становясь водой. Гуль в нем не смеет шелохнуться, парализованный силой горя. Пол залит кровью, но Канеки не чувствует ни малейшего искушения. Это кровь Хиде, и было бы кощунством использовать ее, чтобы восполнить силы монстра. "Пойдем домой" - приглашение, смысл которого очевиден, и Канеки идет, не глядя по сторонам и ничего не замечая. Он мог бы остаться и в горящем здании, смерть от огня ничуть не хуже любой другой, но он хочет использовать последний шанс, чтобы разрушить образ кровожадных бессердечных гулей-чудовищ, укоренившийся в умах людей. Вот он, гуль, скорбящий по человеку. Если хоть один следователь задумается о том, что на самом деле в этой бесконечной войне нет черных и белых, то его усилия не напрасны. Никто не пытается остановить его. Следователи, те из них, кто еще в состоянии держаться на ногах, уходят, чтобы начать залечивать свои раны. После бойни район кажется умирающим. Весь мир как будто умирает и кровоточит. Канеки знает, что, оглянувшись, увидит на горизонте зарево пожара. Не так много времени осталось до кровавого рассвета. Хиде кажется почти что невесомым, несмотря на тяжелое обмундирование. Забывшись, Канеки смотрит на него, пораженный мимолетной мыслью о том, как ему сейчас должно быть холодно. Снегопад усиливается. Когда Канеки опускает тело Хиде на снег, то чувствует новый сильнейший приступ вины. Мы вернемся домой совсем скоро, — мысленно обещает он. — Может быть, моя мама встретит нас на пороге. Беловолосый следователь Арима-сан, о котором Канеки рассказывали исключительно с ужасом, до последнего ждет от него подвоха. Гуль, добровольно пришедший на заклание, словно жертвенная овца, вероятно, не вписывается в его картину мира. Но взгляд следователя остается пустым и отрешенным, Канеки не надеется на то, что Арима-сан проникнется его трагедией. Напротив, Канеки доволен, что убьет его именно он, человек, начисто лишенный эмпатии. Он надеется, что будет очень больно. Он заслуживает не просто смерти, а мучений за все, что натворил. Из-за его глупости, эгоистичности, недальновидности мир лишился самого доброго и светлого человека. Скоро рассвет, но на самом деле солнце больше не взойдет. Канеки кричит, когда острие куинке входит в глазницу. Напоследок он лишается именно того глаза, что окрашивался алым от голода. Теперь я снова могу считаться человеком? Сложно идти против инстинкта самосохранения и сдерживаться, чтобы не выпустить кагуне. Перед глазами (глазом) Канеки не проносится вся его жизнь. Он только видит мельком тропу, занесенную снегом, по обеим сторонам которой растут, несмотря на холод, красные цветы, с лепестками, похожими на паучьи лапки. На дороге виднеются следы, лишь чуть-чуть припорошенные снегом. Понятно, кто прошел по ней недавно. Даже если это дорога оканчивается пустотой, Канеки все равно не страшно будет тоже пройти по ней. Куда страшнее было бы остаться в мире без Хиде. — Мне понадобится новый куинке, — задумчиво произносит Арима. Канеки с трудом понимает смысл сказанного, умирающий разум уже не справляется с обработкой поступающей информации. — Не стесняйтесь — мог бы вежливо ответить он. — Сделайте его из моего кагуне. "Прошу прощения за доставленные неудобства". Тело - всего лишь оболочка. Его не взять с собой туда, куда он собирается отправиться. * Тихий шепот. — Не волнуйся, я буду ждать тебя столько, сколько понадобится. — Но я не хочу этого! Почему они не могут просто отпустить меня? — А как же твои куинксы? Что с ними станет после твоей смерти, сам подумай. Если от тебя избавятся, их тоже надолго не оставят, ликвидируют одного за другим, как потенциально опасных существ. Канеки, не жадничай, нас с тобой ждет целая вечность. Ты много чего еще можешь успеть на Земле. Побывать в другой стране, поцеловать красивую девушку... — Хиде! — Ладно-ладно, девушку не надо, я бы тут метался и ревновал. Не бойся, Канеки. Каждый кролик может умереть лишь однажды, мне это больше не грозит. Когда он улыбается, мир становится светлее. — Я люблю тебя. — Я люблю тебя еще сильнее. Сасаки просыпается на рассвете с привычным чувством тянущей тоски в груди. — Это называется одиночеством, друг мой, — печально бурчит он себе под нос, отбрасывая в сторону одеяло. В мире, как он чувствует, нет никого, кто мог бы успокоить эту надоедливую боль. Некоторые люди просто не созданы для отношений. За окном светает. Яркий рассвет перед очередным серым днем.