Порочная красота

Алва кожей чувствует темный взгляд. Тут, на приеме в честь Дня Рождения Её Величества, в зале, полном придворных, этот взгляд манит, притягивает. Темные глаза Закатной Твари. И кто сказал, что у них глаза лиловые? Мальчишка его злил – и в то же время манил, хотелось… обладать им и в то же время разорвать на части. От этого становилось жутко. Эстебану Сабве шел аквамариновый колет. Хотя он сам полагает, что в сине-черном смотрелся бы куда эффектнее. Нет уж, наглец слишком много желает. Алва скользнул взглядом – пока ничего не выражавшим по тонкой, ладной фигуре маркиза. Юному Колиньяру явно скучно на этом приеме. Цивильный комендант, назвавший имя первого из фабианцев на площади, отошел побеседовать с кансилльером. Им лишние уши не нужны. Мальчишка явно скучает. Небрежным жестом поправляет уложенные красивыми волнами волосы, одной рукой придерживая шпагу. «Какие знакомые жесты». Ворон легко улыбается ему. Тот отзеркаливает улыбку, и в ней снова появляется то темное, неведомое. Притягивающее, как свет свечи манит глупых мотыльков. Они оба знают, чего хотят. «Чего не придет в голову от скуки», - думает Алва, лениво прислоняясь к стене. Ричард восторженно пялится на Её Величество. А Эстебан, за которым Ворон продолжает наблюдать, смотрит на герцога Окделла нехорошим взглядом. «Мальчик, а ты не боишься играть с огнем?» Эстебану скучно – так же, как и его кумиру. Рокэ уже знает, что сегодня ночью он не останется во дворце. Тут и без того найдется, кому развлечь именинницу. Королева томно прикрывает глаза и выглядит уставшей и несчастной. Алве известны все ее маски. Заботливой матери, любящей супруги, печальной страдалицы и благочестивой скромницы. А истинного лица никто не увидит. Даже сам Ворон. Ее маски давно приросли к ее печальному личику. Лёгкое прикосновение к пальцам. Алва повернул голову, словно нехотя. Это тоже маска. Маска пресыщенного общением в свете любимца женщин и мужчин. У Кэналлийца тоже много масок, но ни одна их них не прирастет к лицу. На Эстебане Сабве – тоже одна из масок. - Прошу прощения, монсеньор. Я нечаянно задел вашу руку. Так бывает в тесноте. Он умеет лгать, не краснея, но Алва охотно прощает ему эту маленькую ложь. - Не беда, маркиз. Тут и правда, весьма тесно. Через пару часов они едут по темным улицам столицы. Вдвоем с Эстебаном Сабве, который сейчас наверняка ликует, что ему удалось заполучить Первого маршала. Нет, мальчик, это Первому маршалу удалось поймать самонадеянного мальчишку, который подражает ему во всем. Иногда это так раздражает. Но не сейчас. Они едут молча, лишь слышен стук подков по булыжной мостовой, да негромкое позвякивание сбруи. Оба знают, куда приведет их дорога. Холтийский притон на окраине столицы. Здесь приходилось бывать еще с близнецами, давным-давно. Кажется, ничего не изменилось. Те же предупредительные слуги в пестрых холтийских халатах, тот же хозяин, склонившийся в учтивом поклоне. Тут можно получить всё, что угодно. Порой – нож в спину. Но Ворону и его спутнику это не грозит. Похоже, юный Колиньяр бывал тут раньше. Интересно, с кем? Вряд ли – со своими приятелями. В такие заведения ходят с любовницами. Или – с любовниками. - Нам надо вина, хорошего кэналлийского, комнату на двоих. И пусть никто не беспокоит – говорит Колиньяр. Алва лишь кивает, наблюдая по-прежнему за ним. Пусть Эстебан почувствует себя главным. До поры, до времени. Склонившись к самому уху холтийца, маркиз Сабве шепчет что-то на южном наречии. Хозяин снова почтительно кивает. - За вас, монсеньор. Бокал в тонких пальцах. Интересно, жалеет ли Эстебан, что на них нет сапфиров? Безусловно. - И за вас, маркиз. Вино тут вполне неплохое. И сама комната обставлена без лишней роскоши, но чистая и уютная. В камине тлеют поленья, от них веет приятным теплом. Рокэ помог юноше освободиться от колета. И развязал шнуровку на рубашке. Эстебан с готовностью запрокинул голову, подставляя шею под поцелуи. И Алва не обманул его ожиданий. Он впился в шею юноши, подобно вампиру из южных сказок, оставляя на ней алые следы. Завтра нужно будет повязать шейный платок. Эстебан стонет под прикосновениями Первого маршала. Он возбужден, и ни кошки не соображает сейчас. Рубашка падает на пол белым облачком. За ней летят бриджи из тонкого дорогого бархата. За ними – белье. Эстебан полностью обнажен. Теперь Алва смотрит на любовника, держа в руке бокал вина. Юноша прекрасно сложен. Да и сам маркиз знает это, и ничуть не стыдится свое наготы. Он целует губы Ворона и пьет из них вино. Как чувственно… как дразняще… «Ты летишь на огонь, где можешь сгореть». Алва знает, как прогнать темное чувство, что поднимается в душе при взгляде в темные, нахальные глаза. Так поднимается ил в мутной реке со дна. Кожаный ошейник. Тут, в холтийском притоне, знают о тайных страстях всё. Или почти всё. Затянуть его потуже – чтобы на самой грани. Еще немного – и мальчишка почувствует удушье. А этого не надо. Пока – не надо. Эстебан не возражает. Призывно улыбается Рокэ. Ему интересно – молодости свойственно любопытство и пренебрежение к своей и чужой жизни. «Если бы ты мог, убил бы Ричарда Окделла еще в Лаик. Верно, мальчик?» Прикосновения плетки – пока еще гладящие, мягкие. Без рукоятки – плетка называется «змея», она и похожа на змею. «Змеи больно жалят, разве ты не знаешь об этом?» Первая боль. Первый удар, пока еще вполсилы. - Рокэ… Не крик. Просто стон, что сорвался с губ. - Мне прекратить? - Нет… не надо. Это уже почти мольба. «Что ты делаешь со мной, мальчик? И – с самим собой тоже?» Еще удар… и еще. Юное тонкое тело извивается так, словно костей в нем нет. Какой он гибкий, наверняка и в жизни такой же, изворотливый. Рокэ дразнят его стоны и всхлипы, полуоткрытый рот и чуть высунувшийся кончик языка. Облизнуть пересохшие губы – быстро, в одно мгновение. Алва отбросил плеть и припал к ним в жестком поцелуе. Эстебан отвечал на них со всей страстью, на какую был способен. Руки стянуты в запястьях узким кожаным ремнем. Туговато, но не беда – некоторое время выдержит без вреда для себя. Ласки – хотя, какие там, к Леворукому, ласки на грани боли. Эстебан уже кричит в голос, не заботясь о том, что их услышат. Впрочем, тут публика, привыкшая ко всему. - Рокэ… я не могу больше… - Попроси. - Прошу… возьми меня. Проникновение – тоже боль, Алва почти не подготовил любовника, надеясь, что масло, которого вылил на узкий вход и себе на член и ладонь почти весь пузырек, поможет не порвать дырку. Теперь больно уже обоим. Эстебан извивается под первым маршалом, не имея возможности освободиться. И кричит, срывая голос, умоляет о чем-то… А потом – словно кто-то перевернул страницу в книге, закрыв страшную и притягательную картинку. Всё кончилось. И боль, и наслаждение. Кое-как встав и приведя в порядок себя и любовника, Рокэ быстро вышел из комнаты. Вскоре вернулся, неся с собой какую-то склянку. В седельной сумке всегда есть заживляющая и обезболивающая мазь. - Видите, юноша, для этого не обязательно становиться моим оруженосцем, - говорит Ворон, смазывая следы их «игр». И спрашивает уже совсем другим тоном: - Вы останетесь тут на всю ночь? Эстебан нашел в себе силы улыбнуться. - Вряд ли я сейчас в состоянии сесть в седло. - Что верно, то верно, - усмехнулся Алва, - но, ручаюсь, завтра вам будет легче. Он поит маркиза вином – на этот раз просто помогает приподняться на подушках и поит из бокала. Когда дыхание спящего становится ровным, Алва быстро покидает холтийский притон. Там, в особняке с Воронами на воротах его ждет оруженосец. И, думая о Ричарде, Рокэ чувствует, что душа будто светлеет. Смешной надорский мальчишка, напичканный бреднями о Великой Талигойе. Никогда он не позволит себе с ним того, что сегодня делал с маркизом Сабве.