Сандрин закрывает глаза

Сандрин открывает глаза. Картина вокруг до оскомины на зубах знакома. Здесь никогда ничего не меняется. Все те же стены и столики. Те же странные незнакомцы, прикидывающиеся лучшими друзьями. Были ли они здесь секунду назад? Минуту? Сутки? Или появились только что, стоило Сандрин очнуться от странного забытья? Вошли они в дверь совсем недавно или так и не уходили?.. С какого времени? Ей кажется, что с самого момента ее появления на свет. Кажется, что она вот так и родилась прямо за барной стойкой. Как давно она выходила отсюда? Сандрин не помнит. Воспоминания ее хранят тысячи разных событий. Жизнь встает перед глазами в мельчайших подробностях, переливается всеми оттенками спектра: от глухой, выматывающей душу тоски, до робкой тончайшей надежды. От рождения до барной стойки. Но тело Сандрин не помнит ни одно из них. Она прикасается к щеке, пытаясь припомнить, ощутить хотя бы единое дуновение ветра на коже, тепло солнечного света, ледяную колкость зимнего дня, но ощущает лишь собственную ладонь. Сандрин не может думать об этом. Что-то внутри, никогда не спящее, темное, не знающее сомнений, что-то — самая основа ее существования, не позволяет. Ревностно бережет от любой посторонней мысли, от любого, что хоть на миг заставит выйти из образа. Сандрин обводит взглядом полупустой сейчас зал, и взгляд ее полыхает, наткнувшись на фигуру за дальним столом. Рики. Ненавистная соперница, посмевшая забрать внимание Тома. Ее, Сандрин, Тома! Внутри поднимается возмущение, чистая, огнем кипящая в сердце ревность. Как она посмела?! Но и это чувство давно привычно, давно машинально, от которого она избавилась бы как от ненужной, давно устаревшей вещи. Рики красива, и будь ее воля, Сандрин смотрела бы на нее куда дольше, чем доля секунды. Она кажется такой неуместной здесь, в своем слишком простом платье, с томной уверенностью в умных глазах. Сандрин хочется представить ее на палубе огромного светлого лайнера, далеко в океане, в окружении музыки и огней. Или в кабине старинного самолета, в нелепой кожаной куртке, с горящими азартом глазами. О, Рики справилась бы! Вот только думать об этом выходит лишь мельком, на долю секунды, пока своевольные мысли не вернутся в привычное русло, и Сандрин не знает, отчего так. Она как будто должна ненавидеть. Как будто неведомое божество, создавая ее, Сандрин, тело, не спрашивая, заложило, прямо в кровь влило эту ревность, не позволяющую рассмотреть что-то большее. Или представить. Мелькают на самом краю осознания жаркие и терпкие, будто восточный ветер, образы, и Сандрин вдруг до боли, яростной ломоты в висках хочется переселить хоть один в свою память. Сандрин делает шаг вперед, снова теряя опасную мысль. Том. Это всегда Том. Ее сердце бьется только для Тома. Сандрин прижимается к его груди, не слушая его насмешливого воркования, окунается с головой в его силу, в долгожданную легкость, острое ощущение близости, обвивает руками шею, цепляется, будто боясь потерять или самой потеряться, и настойчиво касается губами его податливых губ. Его руки привычно небрежны, его тело отзывчиво торопливо, а на его одежде запах чужих духов. Слишком тонкий, слишком легкий и свежий для этого места. Рики. На его губах ее вкус. Сандрин закрывает глаза. Она снова не в состоянии думать.