«Камень, ножницы, бумага»

Небо с тоской смотрело вниз, на практически безлюдный, замерший в утренней тишине парк. А в ответ на него смотрели черные, полные такой же тоски глаза, словно пытаясь задать небу слишком сложный вопрос, не имевший ответа. Но слова произнесены не были, да и не любил человек, сидевший в гордом одиночестве на старой лавочке, задавать вопросы, на которые невозможно было получить ответ… Утреннее солнце ласковыми жаркими лучами скользило по белой опушке черной куртки. Легкий ветер, путаясь в коротких иссиня-черных волосах, превращал и без того небрежную прическу в воронье гнездо, неспешно скользил под тонкую осеннюю куртку и царапал кожу летним жаром. Вот только мужчина, откинувшийся на спинку скрипучей деревянной лавочки и раскинувший руки, улыбался. Он словно не замечал зноя, заставлявшего офисных служащих возвести кондиционеры в разряд идолов, и спокойно, не щурясь, смотрел в безоблачное небо. Разве что в глазах, цвета бесконечной ночи, застыла грусть… А впрочем, к жаре это не имело никакого отношения. Ее Изая Орихара просто не замечал. Пять минут назад человек, больше всего на свете ценивший информацию, встретился со своим агентом, получил необходимые ему данные и теперь просто отдыхал, размышляя о том, почему же люди, которых он так любит, его ненавидят. И о том, почему он не пытается этого изменить. Изая отлично понимал окружающих, знал, как надавить на их больные мозоли, как вызвать их доверие, как разобраться в причинах их поведения… Себя он понять не мог. А может быть, просто не хотел понимать. И привычную ненависть окружающих, вызывавшую отторжение, он уничтожать не спешил. А ведь мог бы… Только зачем? Зачем добиваться любви тех, чьи поступки будут более непредсказуемы, а эмоции — намного ярче, когда они полны ненависти? Изая любил людей. Он любил изучать их. Тишину парка разбили вдребезги легкие шаги. А впрочем, нет, не шаги — топот маленьких ног, касавшихся асфальта в странном ритме. Орихара оторвал взгляд от серой бесконечности над головой и посмотрел в конец аллеи. По такому же серому, как безоблачное небо, но куда более грязному и неинтересному асфальту прыгала девочка лет семи. Раз-два, раз-два — странный ритм отбивали старые, поношенные красные туфли, касаясь стоптанными каблуками застывшего в сером океане щебня. Ребенок прыгал, замирал на одной ноге, прыгал снова и останавливался уже на двух, а затем снова пытался удержать равновесие, балансируя, как цапля. Только у этой цапли не было крыльев. Зато были забавные «хвостики» из довольно длинных блеклых черных волос, да заменившее оперение серое ситцевое платье на размер больше необходимого. Раз-два, раз-два, отбивали алые туфельки нечеткий ритм, и ветер, играя подолом чистого аккуратного платья, казалось, мог в любую секунду сбить хрупкую неустойчивую цаплю с ног, стоило лишь ей потерять вторую опору. Но девочка продолжала прыгать вперед, не останавливаясь и не позволяя ветру превратиться в разрушителя иллюзий. Она продолжала двигаться к одной ей ведомой цели, а вместе с целью приближалась к ребенку и лавочка с едва заметно поморщившимся молодым мужчиной. Изая Орихара любил людей, но иногда ему хотелось посидеть в тишине и одиночестве. Как сейчас, когда до очередной встречи оставался еще час, все указания агентам были розданы, и жизнь мчалась вперед, для многих — по рельсам, проложенным самым опасным человеком Икэбукуро. Человеком, не замечавшим зноя, всегда носившим осеннюю куртку и фальшивые маски. Допрыгав до лавочки, девочка замерла, покосилась на снова уставившегося в небо информатора и вдруг улыбнулась. Изая вскинул бровь, а ребенок, обернувшись к нему и заведя руки за спину, посмотрел доверчивыми, полными надежды пронзительно синими глазами на опаснейшего человека одного из самых криминогенных районов Токио и задал странный вопрос: — Вы ведь хороший человек, дядя? И как на такое ответить? — А ты как думаешь? — ответил вопросом на вопрос человек, способный выкрутиться из любой ситуации. — Думаю, да. Мама говорит, что только добрые люди смотрят на небо. Плохие смотрят в землю: у них много дел и забот, они их мучают, и люди смотрят вниз — им на небо наплевать. А хорошие люди или любуются красотой наверху, потому что верят в лучшее, или ищут там спасение, потому что им слишком больно. «Ничего себе тирада, — мысленно закатил глаза мужчина, что, впрочем, не отразилось на его фирменной благожелательной улыбке. — Ее мать явно мечтатель! Интересно, раз у ребенка синие глаза, кто из родителей не японец?» — Любопытная теория. А если плохой человек посмотрит на небо, чтобы проверить, не собирается ли дождь? — Это не считается, — категорично заявила девочка и, скрестив руки за спиной, начала раскачиваться с мыска на пятку и обратно. — А как же ты узнаешь, ради чего человек смотрел на небо? Девочку такой вопрос поставил в тупик. Она резко остановилась, стесанные каблуки с тихим стуком ударились об асфальт. Ребенок нахмурился, закусил губу, а затем вдруг рассмеялся и ответил: — А чтобы проверить, будет дождь или нет, надо просто глянуть вверх. И всё. А хороший человек смотреть будет долго. «Детская логика — настоящее чудо, — мысленно рассмеялся Орихара. — Вот уж точно эталон непредсказуемости! Ни один взрослый не может быть столь неординарен! Дети, наверное, и правда цветы жизни: они самые любопытные из людей. Самые необычные». — Значит, ты решила со мной поболтать, потому что я долго смотрел на небо? — уточнил он, всё так же сидя в центре лавочки, закинув ногу на ногу и раскинув руки по иссохшей, растрескавшейся спинке. — Да, мама говорит, что нельзя говорить на улице с незнакомыми людьми, потому что они могут быть плохими. А плохие люди могут сделать что-нибудь жуткое. Но раз Вы хороший, значит, можно с Вами поболтать. — А если я всё-таки плохой и просто притворяюсь? — Так не бывает. Изая рассмеялся. Он хотел было сказать девочке, что она наивна и не понимает простых вещей мира взрослых, но это было бы слишком скучно. А потому… — А что бы сказала твоя мама, узнав, что ты обходишь ее запрет, решая, какой человек хороший, а какой — плохой? — Мама не узнает, — девочка пожала плечами, и движение возобновилось: алые туфли снова плавно отрывались от земли то мыском, то пяткой. — Почему же? — Она очень хочет найти мне нового папу, поэтому часто ходит на встречи с хорошими людьми. Так что сейчас она как раз на встрече. А вечером она даже познакомит меня с этим человеком. Мама говорит, он очень добрый и наверняка станет хорошим отцом. — А где твой настоящий отец? — Умер. Такое простое слово. Совершенно обыкновенное. Но отчего-то обыденность, с которой оно было произнесено, казалась неправильной. Липкой, как сироп, разлитый по столу и поймавший в сахарный плен неосторожную муху. — Ты его знала? — в черных глазах промелькнула чуть заметная нотка удивления, но Изая сделал логичное предположение: ребенок просто не до конца понимает, что такое «смерть», потому и не воспринимает ее как другие люди. Он просто никогда не терял. — Нет, папа умер, когда поехал к себе на Родину: самолет упал. И мама осталась одна, но скоро у нее появилась я, так что ей не было одиноко. И мне тоже. «Как и ожидалось, — мысленно прокомментировал японец и добавил: — Но информация лишней не бывает, так что…» — А как тебя зовут? — Момоко Сато. — Ты живешь в этом районе? — Нет, мама просто всегда встречается с тем человеком в Икэбукуро. А мы живем в районе Аракава. — Любопытно, а как же зовут того счастливчика, что, возможно, станет твоим новым папой? — Ичиро Иноэ, красивое у него имя, правда? Мама говорит, мне такая фамилия подошла бы, а мне и моя нравится… А Вас как зовут? — Изая Орихара. Я смотрю, ты любишь запоминать имена и названия, а, Момоко-чан? — Да, очень! — девочка радостно кивнула и протянула, словно пробуя на вкус: — Изая Орихара. Красивое имя. Такое… прямо как у генерала. — Можно сказать и так, — усмехнулся сильнейший и опаснейший человек района. От былого недовольства не осталось и следа: он любил изучать людей, особенно необычных, и ненавидел упускать возможность выяснить о человеческой природе что-то новое. Момоко огляделась, но на пустынной аллее больше никого не было, а небо шепнуло ей солнечными лучами, что до вечера еще далеко, и всё это долгое, нудное, монотонное ожидание ей придется пережить в полном одиночестве. Скучно, но так обыденно… — А давайте поиграем? — вдруг предложила она, сияя улыбкой от уха до уха. Одного зуба не хватало, и девочка напомнила Изае щелкунчика, оказавшегося слабее ореха. — Твоя мама точно не обрадовалась бы, узнай она, что ты так запросто общаешься с чужими людьми. — Но она же не узнает. Детский смех, наивный, но отчего-то совсем не веселый. И Изая подумал, что некоторые дети взрослеют слишком рано, но при этом их мозг отказывается воспринимать мир как мозг взрослых. Ему казалось, что куда лучше наоборот: эмоции как у ребенка и разум взрослого… Именно это он когда-то давно выбрал для себя. Потому что разум взрослого может изобрести игры, детям неведомые, но только эмоции подростка сумеют получить полное наслаждение от игры. Ведь жизнь — одна огромная игра, в которой финальную ставку человек всегда проигрывает. Так почему бы не научиться выигрывать по-крупному, а проигрывать с высоко поднятой головой, даже если пошел ва-банк?.. — И во что же ты предлагаешь мне сыграть? — вернулся информатор к заданному Момоко вопросу. — Учти, мне скоро уходить, да и не интересно, знаешь ли, взрослым играть в детские игры. Девочка призадумалась. Черные «хвостики», едва вздрагивавшие от ветра, устремились к земле: Момоко словно искала что-то на асфальте, склонив голову и вглядываясь в неровные куски щебня. А затем она вдруг резко выпрямилась и предложила: — А давайте в «камень, ножницы, бумага»? Мама говорила, папа в это любил играть, да и Иноэ-сан тоже любит: он вообще любит игры на удачу. Значит, наверное, всем мужчинам такое нравится? — Вряд ли, — пожал плечами Орихара, наконец сев на лавочке ровно. Пальцы с ухоженными ровными ногтями пробежали по белой опушке на краю куртки и легли на затянутые дорогим черным льном колени. — Я люблю шахматы, го, покер… Но сейчас сойдет и это. Всё равно ни карт, ни фигур здесь нет. — Умный Вы, — протянула девочка, с легкой завистью покосившись на мужчину. Тот хитро прищурился. — Тогда, может, передумаешь? Вдруг проиграешь? — с коварной ухмылкой протянул он. — Не-а, — рассмеялась Момоко и снова начала раскачиваться. — Это же игра на удачу! — В любой игре нужно использовать логику, иначе проиграешь даже там, где, казалось бы, нужна только удача, — поделился бесплатным советом человек, обычно ничего не делавший просто так. — Но здесь же просто надо показать одну из трех фигур, о чем тут думать? — озадачилась девочка. — Ты слишком легкомысленно относишься к играм, — усмехнулся Изая и, опершись локтями о колени, наклонился к ребенку, а затем добавил загадочным тоном: — Давай сыграем три кона. Если хоть один раз победишь, считай, что победа твоя. Я покажу тебе, что логика может помочь даже здесь. — Так ведь нечестно будет, — нахмурилась девочка и вновь остановилась. — Почему же? Если я это предлагаю, значит, шанс выиграть у меня есть. Никто и никогда не станет играть в заведомо проигрышную игру, если знает, что у него нет шансов. — Ну… ладно, — нехотя сдалась она, а профессиональный провокатор, слишком серьезно относившийся к играм, внес предложение: — Только без ставок играть неинтересно. — Но у меня нет ничего, — растерялась Момоко, и Орихара рассмеялся. Громко, надрывно, абсолютно не весело. — Давай сыграем на удачу! — отсмеявшись, предложил он, и черные глаза нехорошо блеснули. — Если проиграю я, отдам тебе свою удачу; если ты, отдашь мне свою. — А как так может быть? — озадачился наивный ребенок, всё еще веривший в сказки. — Очень просто, — ответил давно выросший, но так и не повзрослевший человек, сумевший найти подтверждение реальности чудес. — Я умею забирать удачу, так что всё сделаю сам. Ну так что? — Но как же без удачи?.. Разве без нее не будет потом человек всегда проигрывать? У него же ничего получаться не будет. — Человек свою удачу строит сам, — на удивление серьезно ответил Орихара растерянной девочке и, положив подбородок на ладони, поделился еще одной истиной своей жизни: — Если полагаться только на удачу, ниспосланную свыше, проиграешь. Всегда надо рассчитывать в первую очередь на себя, и если потерял удачу, примани новую. А еще лучше — создай. Правда, не всем это удается, и такие люди на самом деле неудачники. — Нууу, ладно, — девочка сдалась и, подняв руки, тяжело вздохнула. — Только я не хочу, чтобы Вы совсем без удачи остались. Поэтому если выиграю, верну Вам частичку. Ну, чтобы было с чего начать новую строить. — Зря, — пожал плечами информатор и выпрямился. Нога в черном кожаном ботинке, найдя на асфальте мелкий камешек, начала неспешно перекатывать его по асфальту. — Выигрышем разбрасываются либо глупцы, либо непроходимые добряки. Я тебе выигрыш не верну. — Ну точно настоящий генерал! — отчего-то рассмеялась Момоко. Орихара пожал плечами и подумал, что дети и правда очень любопытные существа. Один, два, три. Изая, перекатывавший ногой мелкий камешек, выбросил «бумагу». Ребенок, поддавшийся на простейшую провокацию и не заметивший этого, выбросил «камень». Один-ноль, информатор усмехнулся. — Я еще не проиграла! — азартно блеснув пронзительно-синими глазами, воскликнула девочка и приготовилась ко второму кону. Орихара продолжал перекатывать камень, точно зная, что ребенок выбросит в следующий раз. Один, два, три. «Камень» против «ножниц». Информатор наступил на кусочек щебня, положивший начало его победам, и усмехнулся. Момоко застонала, схватилась за голову и высоко подпрыгнула, а затем встряхнулась и громко, с вызовом сказала: — Я выиграю в этот раз! — Посмотрим, — протянул Изая. — Ты знаешь, что временами стратегия летит к чертям из-за какой-нибудь мелочи? — В смысле? — озадачился ребенок. — Да так, — коварно усмехнулся мужчина. Один, два… легкий удар, и камень полетел на другую сторону аллеи, отбивая на асфальте рваный ритм. Три! Как и в первый раз, «бумага» победила «камень», который ребенок не собирался показывать, но показал, неосознанно не сумев разжать кулак благодаря отвлекающему маневру противника. Даже человека с непредсказуемой логикой можно победить, если заставить его играть по правилам психологии толпы. И даже человека с уникальной психологией можно обвести вокруг пальца, если посвятить жизнь изучению поведения людей. — Так нечестно! — возмутилась девочка, надувшись. — Да что ты? — усмехнулся мужчина. — А разве я не говорил, что удачу надо строить самому, а логика помогает даже в играх, основанных на удаче? Тебе никто не запрещал хитрить, чтобы выиграть. Равно как и не вестись на провокации. Момоко призадумалась, Изая поднялся и с фирменной усмешкой, всегда безумно злившей тех, кто ему проигрывал, спросил: — Ну что, оплатишь долг? Или заплачешь и скажешь, что так нечестно и детям надо давать второй шанс? Я не добрая фея и своей выгоды никогда не упускаю. Так что не стоит и пытаться. Мир жесток, как и все вокруг, знаешь ли. Она вдруг рассмеялась, и синие глаза посмотрели прямо в черные, доверительно, наивно, по-детски искренне. Она его не ненавидела. Почему? Знаток человеческих эмоций озадачился. — Ладно, забирайте удачу. Спасибо. — За что же? Неужто за то, что научил маленьким хитростям? Или за то, что показал преимущества логики перед удачей? — Не-а, спасибо, что научили проигрывать. Я вечно капризничала, а мама ругалась, но потом соглашалась переиграть. А больше и не с кем играть было, в школе я ни с кем не лажу. Так что спасибо! Неожиданный ответ, в который раз заставивший информатора подумать, что люди — это бесконечный кладезь сюрпризов. И что играть с ними по своим, уникальным правилам всегда крайне интересно. — Наука на будущее — ценный подарок, — кивнул он. — Можно сказать, что своей удачей ты за нее заплатила. В расчете! Орихара усмехнулся, провел ладонью над головой ребенка, посмотрел на руку, словно читал на ней что-то, написанное невидимыми чернилами, и, кивнув, спрятал «удачу» в карман. — Ну всё, я забрал твою удачу. Смотри, не влипни в неприятности. — И Вам всего хорошего, до встречи! Девочка махала ему вслед, тепло улыбаясь, а он шел по пыльному серому асфальту, глядя вперед, не на небо и не на землю, и лишь один раз махнул ей на прощание. Не оборачиваясь. Как только Изая скрылся за поворотом, девочка тяжело вздохнула и начала свои одинокие ритмичные прыжки: раз-два, раз-два… Красная туфля встретилась с куском щебня. Ветер подтолкнул в спину хрупкую фигурку. Колени ребенка встретились с асфальтом. Вот только Момоко не заплакала. Она собиралась строить свою удачу, отказываясь сдаваться и проигрывать вновь.

***

Темное небо усеивали крошки, пылинки, осколки звезд. Они смотрели на город, как смотрит ученый в линзу микроскопа, надеясь разглядеть забавные метаморфозы в жизни бактерий. Люди, заполнявшие артерии-улицы, разбредались по клеткам-домам, а лунный ученый, круглым бельмом смотревший на них с небес, увлеченно подмигивал своим подопытным рваными тучами, спешившими к горизонту, не разбирая дороги. Изая быстро шел по пустынной улице, раскинув руки, словно крылья. Икэбукуро радовал его отдаленным грохотом, скрежетом шин, криками — всё это осталось у информатора за спиной, но продолжало услаждать его слух так же, как тишина безлюдной улочки. Зажав в ладонях подол куртки и превратив его в парус, Орихара с улыбкой от уха до уха вприпрыжку мчался по бордюрному камню, впрочем, никуда не спеша. Все дела остались позади: в том самом скрежете, грохоте и криках. Информатор просто как обычно разыграл крупную партию и, собрав сливки самых ярких эмоций, отправился домой, чтобы лишний раз не попасть в поле зрения своих подопытных. Настроение у него было более чем отличное: карты сложились просто идеально, без малейшего изъяна, впрочем, он привык к победам, а потому не сильно задумывался о том, почему же сейчас всё прошло так удачно. А причина была проста — Изая Орихара умел строить собственную удачу. Особенно на неудачах окружающих… Внезапно он замер. В тишине узкой улочки, залитой лишь светом звезд, что-то тихо шуршало. «Крыса?» Ответ отрицательный. Присмотревшись, Орихара обнаружил в паре десятков шагов от себя зазор между домами и, вытаскивая на ходу флик-лезвие, лаской скользнул к нему. Луна, словно пролив на землю цистерну разбавленного молока, бледным сиянием заполняла узкий проход между многоэтажными серыми зданиями с изрисованными граффити стенами. Она отражалась в окнах, выходивших на широкие артерии-улицы, в блестящих иероглифах, нацарапанных на стенах, образовавших узкую, абсолютно пустынную городскую вену, в мусорных баках, застывших у дальнего края крохотного отростка-сосуда. А главное, в луже, заливавшей короткий тупиковый переулок непроходимым морем. Ладонь с силой сжала флик-лезвие, глаза забегали по окружающему пейзажу в поиске источника опасности, но его не было. Не было вообще ничего, кроме почти черного моря, в котором крупным серебреником застыла луна; сломанного манекена, выброшенного в его центре; да маленькой хрупкой фигурки, сидевшей на коленях рядом с манекеном и раскачивавшейся в такт порывам ветра. Два черных «хвостика» слиплись и твердыми сосульками нечетко вторили движениям тела. Серое платье потеряло свой цвет, пропитавшись влагой моря. Переулок, сломанная кукла и девочка были алыми. Почти коричневыми. И Изая Орихара впервые в жизни подумал, что слово «смерть» всё же отвратительно. Потому что его невозможно обыграть… Достав мобильный, мужчина быстро набрал номер одного из своих агентов и велел собрать всю доступную информацию на семью Момоко Сато из Аракавы и родственников ее матери, а также анонимно вызвать полицию и скорую в одну из подворотен Икэбукуро. Фигурировать в подобном деле он не желал, да и оставлять следы на месте происшествия тоже, потому двинулся было прочь, но тут его настиг вопрос: — Это потому, что Вы забрали утром удачу, а я не успела ее собрать заново? Изая обернулся. Момоко пустыми глазами смотрела на труп матери и, держа ее за руку, раскачивалась, не замечая этого. — Вряд ли удача что-то может изменить, когда в игру вступает смерть, — нехотя ответил мужчина, и в черных глазах промелькнуло сожаление. — Значит, мне не хватило логики, — мерное движение и такой же монотонный, как бег маятника, голос. Сколько времени она уже сидит вот так? Сколько часов?.. — Если не удачи, значит, логики. — Не только тебе, но и твоей матери. Это сделал Ичиро Иноэ? — Не его имя. Сказал: «Я не Ичиро!» — Как это было? — Я ждала здесь. За баками нашла журнал. Читала. Они пришли, мама смеялась. Он не знал, что она хочет нас познакомить. Не видел меня. Просто вдруг достал нож. Мама знала: я тут. Все говорила: «Тихо, Мо, тихо». Сама кричала. Недолго. Когда люди умирают, они исчезают? — Кто знает. Пока не умрем, не выясним. Но с нами их точно больше не будет. — Я думала, умереть — это как сон. Неправда. Умирать больно. Страшно. Почему люди умирают? Вы же умный, скажите, почему? Изая молчал. Он смотрел на ребенка, в котором от детства осталось лишь хрупкое, маленькое тело, и не знал, что ответить. Впервые в жизни человек, способный выкрутиться из любой ситуации, потерял точку опоры — собственное умение. — Почему люди умирают? Он и сам хотел бы это знать. — Почему не остаются с нами потом? Куда идут? Он давно мечтал добыть это последнее, самое важное знание. — Почему не могут победить смерть? Он так старался обойти Старуху с косой! Но знал, что обречен на проигрыш. Почему? — Может, потому что мы слабые, глупые, неудачливые? Нет, неверно… — Или потому что мы чего-то не знаем? Да, вот оно, вот! То, к чему он и сам пришел давным-давно, на похоронах самых дорогих для него людей… — Или… мы просто… Он не хотел этого слышать. — …не можем выиграть? Потому что должны умирать. Нет, нет и нет! Должны? Кому? Почему? И когда успели задолжать?! — Мы все умрем… А знаете… — Момоко вдруг оторвала взгляд от тела матери и посмотрела прямо в глаза мужчине, — я хочу узнать. Есть ли шанс победить? — Когда-нибудь ты это проверишь. Сыграешь со смертью, как и все в конце концов, — наконец ответил Орихара, и привычный спокойный голос показался на удивление фальшивым даже ему самому. — Сегодня проиграла. Больше нет. Всё сделаю, чтобы не проиграть, — ее решимость затопляла воздух вокруг даже сильнее, чем сладковатые ароматы с горьким привкусом железа. И Изая Орихара подумал, что люди всё-таки очень интересные существа. Ведь они могут разрыдаться из-за проигрыша в «камень, ножницы, бумагу», а могут бросить вызов самой смерти. Люди непредсказуемы. Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Особенно от детей. И поэтому, возможно, у них всё же есть шанс обыграть самого непредсказуемого противника, играющего против всех правил и никогда не проигрывающего?.. — Тогда тебе понадобится удача, — тонкие губы изогнулись в привычной благожелательной улыбке. Мужчина подошел к девочке, стараясь не наступать в кровь ее матери, и провел ладонью у нее над головой. — Возвращаю часть удачи. С нуля ее строить сложнее. Постарайся, построй сильнейшую удачу, развей логику, научись побеждать. Может, что-то и получится. В пару прыжков вновь оказавшись на узкой улочке, Изая прислушался. Где-то вдалеке завыли сирены. Надо было уходить. Но пустые, почти мертвые глаза ребенка вдруг вспыхнули той самой, утренней надеждой на лучшее, и информатор улыбнулся шире. — Так держать, увидимся, когда научишься играть с жизнью, — он махнул рукой. Девочка улыбнулась. Карминовые разводы на бледных щеках казались гротескной маской, надетой в честь Хеллоуина. — Спасибо. Вы всё-таки добрый. — Всё еще веришь в эту теорию? — хмыкнул Орихара и развернулся на каблуках. — Лучше забудь. Нет хороших и плохих людей, каждый из них уникален. Просто кто-то нам нравится, кто-то нет, и тот, кого мы не можем принять, становится «плохим». — Добро и зло — сказки? — Вполне возможно. Вопрос лишь в том, с какой стороны на них смотрят. Что для тебя зло, для кого-то может быть добром. Не цепляйся за них. — Тогда я буду делить людей на хороших для меня и плохих. — А вот это уже честнее. И по какому же критерию ты это будешь определять? По небу? — Тот человек часто смотрел на небо… Тишину заполнил горьковатый привкус разочарования, смешанного с терпким ароматом надежды, отчаянно не желавшей разлагаться. — Тогда лови последний совет, — мужчина посмотрел на ребенка через плечо, улыбнулся и поделился еще одной своей правдой: — «Абсурдно делить людей на хороших и плохих. Люди либо очаровательны, либо утомительны». Слушай себя, свои эмоции, а не внешние признаки. Ну бывай. Он отсалютовал сидевшей в море застывшей крови девочке и быстрым шагом двинулся прочь, на ходу доставая из кармана телефон, но не спеша звонить агентам. А она молча смотрела на прямую, не знавшую слова «сгорбиться» спину, и «хвостики», превратившиеся в две коричневых сосульки, дрожали на ветру, провожая странного человека, не желавшего смириться со смертью, но принимавшего ее как должное. Момоко провела ладонью по лицу, добавляя маске коричневых разводов, и вздохнула. А затем сказала: — Я совмещу. Изая шел, не оглядываясь, закинув руки за голову, с силой сжимая в ладони мобильный и улыбаясь луне стандартной улыбкой из набора вежливых и благожелательных. Звезды заливали белым маревом грязную, замусоренную дорогу, превращая ее в жалкое подобие млечного пути. И вдруг в спину мужчине прилетел острый кинжал из очень простых слов. Он замер. — Плохие люди смотрят на небо, чтобы обмануть всех вокруг. Фальшиво. Хорошие — потому что не могут не смотреть вверх. Небо знает все ответы. Принимает любую боль. Хорошие люди смотрят на небо по-настоящему. Душой. Фальшивая улыбка разбилась на миллион осколков. Он смотрел на темное, печальное небо, и оно отвечало ему взаимностью, вглядываясь в черные глаза, словно в зеркало. Без утайки.