После Бала

      Когда рассвело, когда безоблачное небо стало голубым, а белый пушистый снег весело заискрился на солнце, когда все обитатели замка, которым полагалось спать, спали, Куколь заложил в санки выносливую чёрную лошадку с забавными мохнатыми ногами, отпер ворота и поехал в город – в Германштадт, до которого было несколько часов пути. С собой горбун вёз письмо графа и два списка покупок, всё так же составленных рукой его сиятельства. Один список надлежало подать бакалейщику, другой – владельцу мясной лавки: жильцов (или не-жильцов) в замке прибавилось, и о том, чтобы крови хватило на всех, надо было позаботиться заранее.       К вечеру Куколь уже расталкивал зазевавшихся горожан у дверей почтового отделения: те, кто были повнимательнее, в ужасе шарахались сами. Сунув письмо обомлевшему почтмейстеру и швырнув пару монет на стойку, Куколь проковылял обратно через зал, забрался на козлы, стегнул лошадку и поехал дальше, к мяснику и бакалейщику, под пронзительный свист уличных мальчишек.       – Всё в порядке, – сказал подошедший старший почтмейстер, грузный пожилой мужчина с седыми усами. В руке у него была трубка. – Это посыльный от графа фон Кролока, он здесь часто появляется.       – От... от графа? – Младший почтмейстер вопросительно уставился на него.       – Да. Уважаемый человек, а вот ты подумай, с причудами: такого страхолюда при своей особе держать. Странные они, эти господа... Что он там принёс? Давай сюда.       Он забрал письмо и пошёл к себе в кабинет, попутно читая адрес на конверте. Дочитав, он остановился посреди коридора и крякнул. Потом поднял голову, обернулся и позвал обратно в зал:       – Йорген!       – Да, дядя? – В дверях появился молодой человек, крепко сложенный, большеглазый и румяный, как хорошенькая барышня. Одет он был в униформу почтальона с ярко начищенными пуговицами.       – Отнести это, – почтмейстер отдал ему письмо. – К вечеру, раньше не ходи: не застанешь ты этих приезжих. Спросишь хозяина и отдашь лично в руки.       – Хорошо, дядя.       – И смотри не напутай! Видишь, чьё письмо? (Йорген, как раз рассмотревший конверт, поспешно кивнул). Вот! Иди работай.       Делать было нечего, и Йорген пошёл обратно в зал. Он чувствовал себя странно: нечасто ему в руки попадали письма от важных людей. Точнее, это был первый раз, когда ему в руки попало письмо от кого-то действительно важного, и ему чудилось что-то, непременно связанное с глубокими и мрачными тайнами. Не так-то уж и много таинственного в жизни обычного почтальона!       А Йоргену хотелось чего-нибудь этакого. Его повседневная жизнь была неописуемо скучной, рутинной, и он был бы рад любой возможности вырваться за её пределы. Удавалось же другим? Взять хоть того же господина А. Варни, которому предназначалось письмо. Можно ли было найти в Германштадте более необычного человека? Даже режим у него был совершенно свой. Он ложился спать под утро и просыпался к вечеру, сразу после заката, причём никакие обстоятельства не могли заставить его от этого отступить: два года назад, прибыв в Германштадт, он и дом для себя пожелал искать именно ночью. Ради этой затеи пришлось поднять с постели уважаемых людей, но золото, которым Варни щедро платил за беспокойство, делало своё дело: осознав размеры его состояния, с ним стали обращаться как с принцем крови.       Впрочем, и требования у него были королевские: он оказался капризным, как светская кокетка. Ему нужно было жить в Верхнем городе, как можно ближе к центру, но ни в коем случае не в шумном и людном месте. Днём ему нужен был покой, и он ни в коем случае не собирался это менять.       – Позвольте, господа, – сказал он агентам, Валленштайну и Клоппу, к которым обратился в поисках дома, – но это предписание моего врача, и я не собираюсь отступать от него. – Он надел цилиндр, примяв им свои длинные, до плеч, тёмные кудри, и взял со стола перчатки. – Всего хорошего!       Агенты переглянулись.       – Постойте, господин Варни, постойте! – воскликнул Клопп. – Есть один дом, в стороне от Малой площади, но в нём уже давно никто не живёт, и сад при нём тоже довольно запущен; боюсь, у вас уйдёт много времени, чтобы...       – Сад, вы говорите? – Варни оживился. – Моему спутнику нравятся сады!       – Вашему спутнику?       – Моему компаньону*, моему личному помощнику, моему преданному другу, моему ангелу-хранителю, если угодно. Так я могу взглянуть на дом?       – Сейчас?       Варни тяжко вздохнул.       – Ах, господа, – тихо произнёс он, – разве я сразу не сказал вам об этом?       – Но в темноте...       – Нет и нет! – Варни упрямо помотал головой. – Темнота мне не помеха! К тому же, я в большей степени хочу взглянуть на дом изнутри.       – Ночью?       – Ночью! Там что, водятся привидения? Право, господа, вы так суеверны... вы меня утомляете! Я недостаточно вам плачу?       Агенты переглянулись опять.       – Я принесу фонари, – сказал Валленштайн. – Это недалеко, можно дойти пешком. Вас не пугают ночные улицы, господин Варни? Должен заметить, они бывают небезопасны.       – Пугают ли меня ночные улицы? Господин Валленштайн! – Варни рассмеялся. – Я не боюсь грабителей, если вы об этом. Позволите мне подождать вас у дверей? Мне особенно милы зимние ночи.       Он ушёл, а Клопп сказал Валленштайну:       – Откуда ты знаешь, может, у него при себе револьвер?       – Или он просто надеется легко умереть, – покачал головой Валленштайн. – Видел, какой он бледный? Возможно, у него эта болезнь, когда солнечный свет делает только хуже. Я читал об этом в...       Клопп не согласился.       – Аристократы, – сказал он. – Они все такие. А он из них, помяни моё слово! По нему видно. Посмотри на его профиль!       – Профиль, как же! У тётушки Рашели нос тоже был ничего себе, а графиней, тем не менее, она так и не стала.       – Будь у неё столько денег, княгиней стала бы, – отмахнулся Клопп. – И посмотри на него: ничем он не болен, просто очередной богатый сумасброд, который приехал сюда транжирить денежки! Не сидится, понимаете ли, ему в Вене! Само собой: это честный труженик загнётся, пока заработает на хлеб, а такие всю жизнь только и делают, что у порядочных людей... кровь пьют! И больше ничего.       Это прозвучало нехорошо: агенты вздрогнули. Воспользовавшись наступившей тишиной, Валленштайн поспешно отвернулся и начал искать фонари.       В ту ночь улицы Германштадта оказались тихими: только выпавший снег похрустывал от шагов. Варни нёсся быстрой, лёгкой, нервической походкой, успевая при этом восхищённо оглядываться по сторонам: город, дремавший вокруг, приводил его в восторг. Валленштайн и Клопп, оба уже далеко не молодые люди, едва поспевали за ним. Они поняли, что напрасно беспокоились о здоровье или безопасности своего клиента: пожалуй, Варни мог бы загонять насмерть дюжину грабителей! Ну и ещё в городе ориентировался он безошибочно. Правда, ни Валленштайн, ни Клопп не помнили, чтобы в подробностях указывали ему расположение дома, но факт остаётся фактом: Варни привёл их именно туда, куда нужно, и ахнул:       – Господа! Это прекрасно!       Дом стоял тёмной громадиной, и лунный свет, задевавший колонны у входа, отражался в окнах. Сад действительно был запущен, а дорожки заснежены, так что никакой возможности подойти и взглянуть поближе не было, но и вид издалека оставлял достаточно впечатлений.       – Сколько нужно времени, чтобы привести его в порядок? – спросил Варни, держась за чугунную ограду.       – Месяц? – предположил Клопп. – Он лет десять как пустует; не каждому, знаете ли, такая покупка по зубам...       – Ах вот как! Ну что ж, господа, я заплачу за посредничество и дам ещё пять процентов сверху каждому, если сумеете мне угодить, – Варни повернулся к агентам и улыбнулся. – Однако! Я не хочу видеть дом изнутри, пока не закончатся работы. И прошу вас, не увешивайте всё, что только можно, зеркалами: это дурновкусие. Завтра вечером я пришлю задаток, а через месяц вернусь. Надеюсь, вы меня не разочаруете? Буду очень рад надеяться. Доброй ночи!       – Доброй ночи! – нестройно отозвались Валленштайн и Клопп, которым за всё время этой тирады и слова не пришлось сказать. А Варни, отдав все распоряжения, уже уходил прочь.       – Первый раз такое вижу! – пробормотал Валленштайн, держа фонарь.       – Похоже, он может купить нас всех тут два раза, – сказал Клопп. – Слышал? Он не любит зеркала!       – Он не любит, когда они везде; это разные вещи, – возразил Валленштайн. – Ладно, посмотрим, какой задаток он пришлёт...       Задаток оказался более чем достаточным: у Варни была щедрая рука. Лучшие мастера Германштадта трудились над внутренним убранством дома целый месяц, и результат их стараний пришёлся новому владельцу по душе: Валленштайн и Клопп получили свои дополнительные пять процентов. Впору было бы справлять новоселье, но Варни этого делать не стал, как и многого из того, что на его месте делали бы другие. Наносить визиты и знакомиться с соседями? О нет, ему категорически запрещено нарушать режим. Однако те, кому захочется, могут навестить его и разделить с ним скромный ужин... возможно, им понравится форель, которую так мастерски готовит его личный помощник. Да разве есть хоть что-то, в чём он не мастер? И при этом так скромен... И терпелив, и предан, и много что ещё. Одно лишь губит его, по-настоящему губит: он любит тревожиться по пустякам, и это буквально не даёт ему сидеть на месте. За много лет, конечно, Варни привык к этой его черте, но стала ли она меньше его беспокоить? Нет, нет и нет! На этом месте Варни вздыхал, заламывал руки – и переходил ещё к чему-нибудь. Говорил он много – с жаром, с охотой. Значительно больше, чем ел или пил.       – Ах, на меня редко находит аппетит. Оно и к лучшему! – смеялся он – и улыбался, почти смущённо опуская глаза, словно укорял себя за этот маленький недостаток.       Однако и при отсутствии аппетита у него вполне хватало сил обойти полгорода во время ежевечерней прогулки, и, даже не запыхавшись, продолжать говорить, говорить и улыбаться, покровительственно обнимая за плечи своего компаньона, который сопровождал его всегда и везде, днём и ночью, и даже спать ложился также перед рассветом, на кушетке в комнате, смежной со спальней Варни. Прислуга, которая приходила, чтобы поддерживать порядок в доме, никогда не видела их днём, а по вечерам они, на самом деле, не нуждались ни в чём, кроме общества друг друга.       Чем они вообще занимались, за исключением прогулок?       Йоргену было бы любопытно об этом узнать... и одновременно – не больно-то и хотелось.       Как бы там ни было, на закате, когда в небе, сумеречно-лиловом, ещё таяли последние алые отблески, он вышел из почтамта и направился в сторону Малой площади. Он был уже голоден и хотел поскорее попасть домой, где его ждал бы горячий суп, так что решил поторопиться и вскоре оказался возле дома Варни. Нижний этаж был освещён, и наверху, в спальне хозяина, тоже горел свет, поэтому Йорген приободрился: во всяком случае, хозяин уже не спит.       Высокие кованые ворота оказались заперты, но калитка – открыта. Чувствуя, как в груди всё замирает, Йорген прошёл к дому по расчищенной дорожке. Он уже подошёл к ступенькам, которые вели к парадному крыльцу, и на ходу отыскивал в сумке письмо, как вдруг услышал резкий и частый писк, заставивший его вскинуть голову и посмотреть наверх. В воздухе, то отлетая, то сталкиваясь, сшибаясь, что было сил, вились две крылатые тени, причём одна из них явно нападала на другую. Бросаясь грудью, с яростным писком она гнала её прочь, прочь, прочь от дома – до тех пор, пока обе не исчезли за скатом крыши.       Йорген открыл рот. Летучие мыши? Зимой? В феврале?!       Это было очень странно, и, подхватив сумку, он обежал дом. Бесполезно: летучие мыши исчезли так же внезапно, как и появились. Наверное, та из них, что была побольше, прогнала другую и улетела на чердак, решил Йорген. Всё-таки зимой-то они спят. Поправив фуражку, он наконец вытащил из сумки письмо и вернулся к крыльцу, но не успел он постучаться, как дверь распахнулась перед ним сама, и на пороге предстал хозяин дома – мертвенно бледный, растрёпанный до такой степени, что напоминал беглеца из сумасшедшего дома. Из одежды на нём был только пурпурный ночной халат, наброшенный впопыхах и съехавший с одного плеча, и шёлковые пижамные брюки.       – Помогите! – вскрикнул он, раскрывая дверь ещё шире. – Умоляю, помогите, скорее, скорее!       – Кто-то умер? – Йорген заколебался, но видя, что Варни не в состоянии отвечать, махнул рукой и вбежал в дом следом за ним.       – Сюда! – услышал он справа, рванулся на голос – и оказался в гостиной. У камина Варни пытался поднять с пола другого мужчину, своего компаньона. Тот был, во всяком случае, прилично одет – только что без пиджака и без галстука, – но в обмороке. Поняв, что дело совсем плохо, Йорген скинул сумку на подвернувшийся столик, бросил там же мешавшийся шарф, сунул письмо в карман и кинулся помогать.       – Куда его? – спросил он, взваливая руку бесчувственного мужчины себе на плечо: за другую взялся Варни.       – О, мой дорогой друг! Наверх, в спальню, будьте добры. Клянусь, я вовек не забуду вашей доброты! – горячо воскликнул хозяин дома. Не то чтобы Йоргену это польстило, но... ладно, он сам согласился. Вдвоём они втащили бесчувственного компаньона Варни на второй этаж, в спальню, дверь которой была распахнута, и опустили на смятую постель. Кровать была широкой, с балдахином о четырёх столбиках и пологом с кистями, а в изголовье горела лампа, и при её свете Йорген впервые как следует рассмотрел того, кому помогал, его измождённое, бледное лицо в обрамлении русых волос, вьющихся мягкими кудрями до самого воротника. Это было лицо святого, лицо мученика, какими их изображают на старинных фресках. Йорген не отличался религиозностью – напротив, почитал себя за образованного человека, свободного от лишних суеверий, – но у него вдруг возникло странное, непреодолимое желание опуститься на колени. В этот момент мужчина открыл глаза – прозрачно-серые, как дымка утреннего тумана над рекой, – и улыбнулся Йоргену.       – Вы спасли меня, – промолвил он негромким, мягким голосом; и оттенок его бледно-розовых губ казался ещё мягче на фоне тщательно ухоженной эспаньолки того же цвета, что и волосы.       Йорген смутился.       – Но я только...       – И я благодарен вам, – продолжал мужчина, по-прежнему не сводя с него своих ласковых, кротких глаз. – Прошу, наклонитесь ко мне: я хотя бы обниму вас.       В его взгляде и впрямь было столько благодарности, столько самой искренней теплоты, что Йорген сдался.       – Хорошо, – согласился он, склоняясь над постелью, и его собеседник приподнялся, чтобы обнять его и прижаться к нему в объятии, уткнувшись ему в плечо. Странно, но от его объятий у Йоргена вдруг мороз пробежал по коже и стало холодно-холодно, как в сугробе. Испугавшись, он хотел шевельнуться, но у него заломило шею – так остро, что он едва не закричал, не оттолкнул от себя компаньона Варни.       Однако в следующее мгновение глаза его закрылись, ноги подкосились, и он – как же это могло произойти? – обмяк, притих в руках мужчины. Тело выкручивало, сводило жаром, как от адского пламени, но это было такое мучительное, такое страшное удовольствие, что Йорген едва не плакал и бессильно царапал подушку, неспособный целиком ему отдаться. Он был готов! Но ему просто не разрешали. Почему?!       Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем их объятия разомкнулись. Волоски эспаньолки мягко скользнули вдоль его щеки; помощник Варни, спасённый им, выпустил его из своих рук, мягко опускаясь на подушки. Должно быть, от сделанного усилия на его щёки вернулся слабый румянец; губы стали ярче и казались влажными, а кожа почти засияла, словно по ней прошлись кистью с жемчужной пудрой.       Йорген опустился на коврик у кровати. У него кружилась голова, и ему сейчас хотелось...       Принять спокойное положение. Лечь. И спать.       А что случилось?       – Анталь... – услышал он голос Варни. Кажется, в нём прозвучало что-то страдальческое.       – Мне уже лучше, – донеслось в ответ с кровати. – А вот наш гость наверняка устал и голоден... в кухне есть гуляш и початая бутылка вина.       – Ах вот как! – Варни, кажется, рассердился. – Стоит тебе немного глотнуть, и ты уже распоряжаешься?       – Хорошо, я провожу его...       – Нет! Лежи и даже не думай подниматься! А вот вы – вы напротив, мой юный друг. Идёмте, – Варни ухватил Йоргена за руку, поднимая его с пола, – я позабочусь о вас!       Хватка у него была крепкой, а пальцы – холодными и жёсткими; на мгновение Йорген почувствовал себя в стальных клещах, но это как-то помогло ему справиться с головокружением. Сердитый и решительный, Варни вывел его в коридор, придерживая за плечо. Йорген хотел было обернуться на постель, чтобы взглянуть, в порядке ли тот, кого, как он теперь знал, зовут Анталь (значит, он венгр?), но не тут-то было: Варни крепко стиснул его плечо и, отстранив его, хлопнул дверью так, что молодой почтальон чуть не подскочил. Да с чего же так сердиться?       А что Варни сердится, было очевидно. Он хмурился, и пока вёл Йоргена по коридору, смотрел не на него, а куда-то в сторону. Он немного пригладил волосы, но они всё равно лежали как попало (должно быть, уложить их как следует стоило немалого труда), напоминая растрёпанное оперение, да и всем своим видом Варни действительно напоминал нахохлившуюся на ветке птицу. Не орла, не коршуна – скорее, большого грача. В полумраке коридора его густые блестящие волосы казались совсем чёрными, ну а крупный нос и чувственные, полные губы отлично дополняли картину.       – Итак, – спросил он Йоргена, – вы же явились в дом не ради того, чтобы обниматься с моим помощником, не правда ли?       Йорген мотнул головой.       – Я письмо вам принёс, – он быстро поискал по карманам, – где же оно... это ведь вы Варни?       – А кто ещё, по-вашему?       – Но вашего помощника зовут на А, и я подумал, вдруг...       Варни рассмеялся.       – Ах, – сказал он, – милый юноша, было бы странно, если бы мы ещё и жили под одной фамилией... Меня зовут Август, и здесь нет и не было другого Варни. Этого достаточно, чтобы я мог получить своё письмо?       И нетерпеливо протянул свою холёную белую руку. Одного взгляда на эту ладонь, на мягкую кожу, никогда не знавшую мозолей, было вполне достаточно, чтобы представить длинную родословную, герб на щите, громкий титул и множество пожалованных земель.       – Да, – выдохнул Йорген, доставая письмо из кармана. – Вот оно.       Варни принял конверт с безразличием, – но стоило ему увидеть имя отправителя и, наконец, печать, как он вытаращил глаза и, шатаясь, отступил к стене. «Ну уж нет, – подумал Йорген, – второго я точно никуда не потащу!»       – Анталь, – слабо пробормотал Варни, – Анталь! О всемогущая тьма, у меня темнеет в глазах...       Йорген хотел было что-то сказать, но тут дверь спальни неожиданно отворилась, оттуда действительно появился Анталь, всё ещё бледный, но, кажется, уже вполне здоровый, и направился к ним. Он шёл медленно и словно бы не вполне уверенно, но помощь ему явно уже не требовалась. Йорген открыл рот. Варни молча протянул Анталю письмо – но смотрел не на него, а на Йоргена, и, казалось, расцветал прямо на глазах: широкие плечи расправились, на губах появилась торжествующая улыбка, а в глазах – радостный и горделивый блеск. На Анталя же письмо не произвело такого впечатления: он переменился в лице и тихо сказал:       – Ох, я знал, что всё это не к добру... Не стоило впускать в дом эту женщину.       Теперь и Варни переменился в лице:       – Ты так полагаешь? По-твоему, это из-за...       – Я ничего не полагаю, Агошт, – на венгерский манер произнёс его имя Анталь, успокаивающе касаясь его плеча. – Прочти письмо, а я не стану тебе мешать и займусь молодым человеком... идёмте, сударь, – сказал он, обращаясь к Йоргену. – Простите, что не спросил вашего имени сразу – как вас зовут?       – Йорген, – всё больше удивляясь, сказал молодой почтальон. – А вы здесь служите, господин... э...       – Анталь. Я не пользуюсь своей фамилией... Да – я и компаньон, и управляющий, и повар, и секретарь, и немного садовник... видите, сколько всего я умею? – Он рассмеялся – мягким, рокочущим смехом. – Вы, наверное, удивляетесь, что мне удалось так быстро подняться на ноги?       Он положил руку Йоргену на плечо, и они сошли вниз. Ладонь у Анталя была суховатая, под стать телосложению, а пальцы тонкие и длинные, как у скрипача, но тёплые. Должно быть, ему действительно стало лучше... и да, это было удивительно.       – Вы... приняли какое-то лекарство?       – Лекарство? Ах, да, – Анталь вновь рассмеялся, – лекарство, ну конечно... Да-да, это непростое, очень опасное лекарство. – Он вздохнул. – Видите ли, каждый раз, когда мне приходится его принимать, мне кажется, будто я теряю частичку самого себя... Пойдёмте в кухню.       В кухне в очаге дремало угасающее пламя. Анталь, засучив рукава своей белоснежной сорочки, расшевелил его кочергой. Сразу стало теплее. Йорген уселся с краю за простой деревянный стол: очевидно, здесь обедала прислуга. Но ему было абсолютно всё равно, где и даже что есть: он не сводил глаз с Анталя, который доставал из буфета посуду, и ему хотелось... он сам не понимал, чего. Ну чего? Навечно остаться подле этого человека? Смутное, неясное, но очень сильное желание, почти тоска, сжигало его изнутри.       – Вы очень больны? – спросил он, не зная, чем ещё унять его.       Анталь повесил над огнём котелок, в котором, судя по запаху, было что-то мясное, тушёное и очень вкусное, и тоже сел за стол, напротив Йоргена.       – Ну что вы, – улыбнулся он, – разве это болезнь? Нет, это... – он задумался, подбирая слова.       – Вы не очень хорошо знаете немецкий?       – Я знаю немецкий, – Анталь вскинул голову. – Нет, я просто не знаю, как вам объяснить. Вы разбираетесь в медицине? (Йорген пожал плечами.) Вот видите. Так что, будем считать, это моя особенность, недостаток, но не болезнь, потому что на самом деле я не болен. Вы знаете, что такое малокровие?       – А, так у вас...       – Не оно. Но похожее. В любом случае, рядом со мной вам нечего бояться.       – А... – Йорген покосился в ту сторону, откуда они пришли. – Он тоже?       – Да, – Анталь вздохнул. – Он тоже. Мы связаны кровно...       – Вы родственники? Ха, подумать только! Тогда, конечно, это всё объясняет...       Анталь улыбнулся и взял со стола тарелку, потому что содержимое котелка достаточно разогрелось, и по кухне уже плыл аромат тушёной свинины и пряностей.       – Ну, ешьте, мой спаситель, – улыбнулся он, ставя перед Йоргеном наполненную тарелку. – Жаль, для меня сейчас такая еда тяжеловата; так что я лучше немного выпью.       «Он и вправду очень хороший человек», – думал Йорген, расправляясь с ужином. По правде говоря, он боялся ненароком проглотить ложку: мясо было потрясающе вкусным, острым и таяло во рту. Куда там до него супу, который варила его тётка! Вот чеснока бы, правда, побольше... Йорген оглянулся, ожидая увидеть среди развешанных по стенам связок лука, острого перца и душистых трав ещё и чеснок, но его не было. «А, ясно, – решил молодой почтальон, – значит, закончился».       И больше не отвлекался до тех пор, пока не опустела тарелка. Он наелся до отвала и выпил вина – местного, но очень хорошего. Уходить отчаянно не хотелось; но Анталь поднялся из-за стола; пришлось подняться и Йоргену.       – Спасибо за помощь, добрый юноша, – сказал Анталь, – вы не представляете, как мы вам благодарны! Пойдёмте, я вас провожу.       – Вам спасибо! Никогда не ел ничего лучше, – отвечал Йорген. – Ох, – спохватился он, – я же забыл у вас в гостиной сумку!       – Правда? Это хорошо, что вы вспомнили, – Анталь повернулся и направился в гостиную, Йорген – за ним, и тут с лестницы неожиданно сбежал Варни, безупречно одетый, причёсанный и надушенный. Но терпения собраться как следует у него, видимо, не хватило, и поэтому пальто он надевал на бегу.       – Как, – сказал он, увидев Йоргена, – этот милый юноша, значит, ещё не ушёл? Любопытно… – он перевёл взгляд на своего компаньона, надел пальто как следует, неторопливым, плавным движением расправил волосы поверх бархатного воротника. Анталь проворно отступил, загораживая Йоргена собой:       – Он уже уходит, Агошт. Его сумка…       – Сумка? Ну-ну, – Варни непринуждённо оперся на перила. – Как вам ужин? – спросил он, когда Анталь ушёл в гостиную.       – Очень хорошо, спасибо, – ответил Йорген. И чем больше он смотрел на Варни, на его сочную, броскую внешность, тем больше приходило ему на ум слово «невыносимый». Рядом с ним легче всего было чувствовать себя никчёмным и лишним; казалось, он кого угодно мог бы выжить, как… например, та большая летучая мышь.       Варни, блистательный и роскошный, улыбался.       Йорген сглотнул.       – Спасибо за всё, я пойду, – сказал он, едва дождавшись, когда Анталь принесёт его сумку и шарф. – Доброй ночи, господа.       – Доброй ночи, – отвечал Варни. – Анталь, мою трость!       Что было дальше, Йорген уже не видел: он уходил, думая о том, что уже поздно, и хорошо было бы попасть домой, и… не вспоминать о том, что он здесь видел.       Летучие мыши. Зимой. В феврале. Ну да, две летучие мыши. И никаких зеркал, и ещё…       Но Анталь!..       Да нет, нет, какая ерунда! Двадцатый век на дворе, и мир – не калька с дешёвых романов ужасов. Эти двое – ну просто они… они такие люди.       – Зачем ты так с ним? – спросил Анталь, когда шаги почтальона затихли даже для чуткого слуха вампира. – Он же просто…       – Тебе было необязательно ласкать его, – заявил Август Варни, как он теперь назывался, глядя ему прямо в лицо. – Совершенно необязательно! Но ты – ты ласков абсолютно со всеми!       – Агошт…       – Прекрати! Я ещё тебя не простил! (Анталь вздохнул и пошёл обратно в гостиную.) Я не отпускал тебя, вернись! – Варни топнул ногой. – Вернись, немедленно вернись!       – Ты знаешь, как вернуть меня, – донеслось в ответ. – Ты сделал меня тем, кто я есть. И знаешь, что я не могу быть против, чтобы ты этим пользовался.       – О, чудовище! – возмутился Варни и бросился следом за ним в гостиную. Анталь уже сидел на диване, лицом к камину, и неподвижно смотрел в огонь, опустив подбородок на сцепленные руки. – Как ты можешь? – Он уселся рядом со своим компаньоном, даже не снимая пальто. – Ты же знаешь, что я никогда… хорошо, – он снял перчатки. – Положим, это мне следует просить у тебя прощения. Я впустил в дом эту женщину, хотя ты противился этому…       – И начал ревновать меня к ней…       – Да, начал!       – Потому что она обращалась со мной как с прислугой и всё время требовала принести горячей воды, но ты так хотел ей угодить…       – Это не означало исполнять все её капризы!       – Но я и не исполнил всех. Я помогал ей выйти из ванны и завернуться в простыню, несколько раз, пока ей не понравится, как легли все складки, но только складки – прости меня, Агошт, – на неё и ложились! – Он засмеялся. – Да, я знаю, это не лучший каламбур, который ты слышал, но я тебе не лгу. Если бы было иначе, она бы никогда так не взбесилась… это не женщина, это дьявол какой-то. – Анталь вздохнул. – И как она оказалась у него… Он ведь и вправду написал тебе о ней?       Варни мрачно усмехнулся.       – Милый мой Анталь! Ты даже не представляешь! – Он поднялся. – И сейчас мне нужно немного побыть ангелом мести, да простит меня тьма! Не пройдёт и двух часов, как эту женщину ни в одном приличном месте не пустят даже на порог, вот увидишь. А когда я вернусь…       – Я нагрею воды, – сказал Анталь, – подыщу самые лучшие простыни, и мы сможем поговорить о ревности...       – И о хорошеньких молодых почтальонах. – Варни надел перчатки и поднялся. – Клянусь, мы это обсудим! Так, где моя трость? – Он обвёл взглядом гостиную. – Без неё не пойду! Ах, она наверху...       И, торопясь, унёсся на второй этаж.       Анталь поглядел в огонь.       – Но это же было добровольно, – вполголоса возразил он. – Глупая жертва, лёгкая добыча... Он и сам не подозревает, в какой опасности находится.       – Однако это не удовлетворило бы тебя никоим образом, верно? – Варни облачком стек сквозь потолок и, с тростью в руке, материализовался за спинкой дивана. Анталь вздрогнул и рассмеялся.       – Не представляю себе, при каких обстоятельствах такое могло бы случиться, Агошт, – улыбнулся он и протянул руку, чтобы отвести волосы со щеки мужчины. Варни перегнулся через спинку и ответил на этот жест глубоким, долгим поцелуем – таким, что у Анталя закрылись глаза, и он безвольно откинулся на подлокотник дивана. Хозяин дома выпрямился и медленно облизнул губы.       – О, – прошептал он, полуприкрыв глаза, – ты прав, я чувствую... Но ах! Время не ждёт. – Он ловким движением перебросил трость из одной руки в другую. – Я помню твоё обещание насчёт воды и простыней, ты слышишь? Но хочу прибавить к ним ещё вина. И свеч. Через два часа вернусь!       Он подхватил в прихожей цилиндр, лихо нахлобучил его на голову, вышел из дома и пошёл по дорожке, поигрывая тростью. В его руке эта вещица, из редкого чёрного дерева, с золочёным набалдашником в виде львиной головы, и впрямь смотрелась как дорогая игрушка.       – Ах, любезный граф! – прошептал он, отворяя калитку. – Мой дорогой граф, мой бесценный виконт...       Думая о чём-то своём, он вышел на Малую площадь, и вскоре оказался перед самым известным в городе магазином дамского платья.