Имитатор.

Они улыбаются. Смеются. Веселятся, рассказывают друг другу ни капельки не смешные анекдоты, ухохатываясь так сильно и искусственно, как будто меня тут и нет. Словно пытаются показать, что я чужая в этом месте. Они все вместе составляют единое целое, компанию, а меня оставили где-то позади неё, вдалеке. Я не жалуюсь. Стоя за их спинами и внимательно сосредоточившись на разговоре, можно обдумать и понять больше, нежели сидеть вот так на диване, прижавшись друг к другу, и пытаться шутить, быть остроумными. Тьфу. Выглядят как пьяные около помоек в узких кварталах Венеции или наркоманы, сидящие по утрам на набережной в парке Кастелло, смеющиеся от своих собственных мыслей и каких-то глупых слов, произнесённых в пустоту. Руки исколоты, координация нарушена — они даже сидеть нормально не могут, постоянно раскачиваются с такой силой, будто их кто-то толкает взад-вперёд, не даёт не двигаться. Просто так сидеть на набережной нельзя — но кто им закон? А он, тот самый рыжий, откидываясь на спинку мягкого дивана, на несколько секунд отрывается от компании и смотрит на меня. Смотрит изучающе, глубоко. Взглядом даёт выбор: либо присоединиться к ним, либо уединиться с ним. Я моргаю, слегка качаю головой, и он снова вливается в разговор с огромной и фальшивой улыбкой на лице. Я знаю, что он смотрит. И чего он хочет. Я не глупая. Но будь он предметом моих мечтаний лет так пять назад — я бы согласилась. Но сейчас в душе полная пустота и протест против каких-либо отношений. Он даже не догадывается. Не понимает. И не пытается. Я хочу, чтобы они сдохли. Мерзкие-мерзкие-мерзкие. Глупые-глупые-глупые. При этом я остаюсь около колонны, скрестив руки на груди и даже слегка расслабившись. И этим самым имитирую полнейшее безразличие, апатию. Но я действительно хочу, чтобы они сдохли. Медленно и мучительно. Этой же ночью я стою на кухне и грею чайник. Единственный способ уснуть после кошмара — чай. Окно открыто, прохладный ветер проник в комнату, взметнул отдельные пряди волос, подул на капли пота на шее и растворился в адской теплоте. Даже ноги не мёрзнут. Мерзко. — Что ты тут делаешь? — Голос раздаётся над ухом, руки ложатся на плечи, слегка сжимают. Я вскипаю: кто он такой, чтобы меня трогать? В этот же момент в голове щёлкнуло, возникла картинка, как Данте сидел и пил что-то из алкоголя, когда мелкие ушли, сказав, что чувствует в этом необходимость. Даже пригласил за стол, и я повиновалась, чувствуя, как немеют стопы от долгого стояния на одном месте на каблуках. Что пил он, уже не помню. Я-то ничего не употребляла, не видела смысла. А вот сейчас и эффект появился. И да, я была права. — Стою, чайник жду, — спокойно отвечаю, хотя хочется врезать прямо по его слащавой роже. Ну почему он такой переоценённый какими-то тупыми тринадцатилетними фанатками? Ко-ко-ко, он прекрасен. Ага, как же. Но я имитирую вежливость. Назло себе и своим желаниям. — Зачем тебе чайник? — Это звучит и с удивлением, и с издёвкой. — Я хочу чай. — Зачем тебе чай? — наклоняется, пытается что-то сделать, но не выходит, поэтому слегка разворачивает к себе. Я наклоняю голову вниз, потому что противно смотреть на него. Но я имитирую застенчивость. Придурок-придурок-придурок. Глупый-глупый-глупый. Чайник кипит, и я непроизвольно дёргаюсь в его сторону. Руки разжимаются, меня отпускают. Хоть и неприятно поворачиваться спиной, всё же завариваю огромную кружку чёрного чая, даже наклоняюсь, чтобы поднять упавшую салфетку. Он не трогает. Но смотрит. Я чувствую его взгляд на затылке, потом ниже и ниже, пока не... Я не позволяю себе оскорбиться. И имитирую незнание. — Доброй ночи, — произношу, пытаясь выйти из кухни вместе к кружкой. Не тут-то было. — Эй, ты куда?! — Меня снова хватают, но уже осторожнее, видимо, про чай не забыли. — В комнату, — спокойно отвечая, в мыслях представляя, как со всей дури бью его лицом о стол. Наглый-наглый-наглый. Эгоист-эгоист-эгоист. — А зачем? Не помоешь, так оставишь. — Я взрослая девушка, без тебя соображу, — дёргаюсь, пару капель попадает на кожу и майку. Но мне как-то плевать. От этого особо не пострадаешь. Он остаётся там, в темноте, но перед сном всё же стучится в дверь. И я имитирую сон. Данте-Данте-Данте. Глупый-глупый-глупый. На следующий день он извиняется, просит прощения, театрально хватает себя за волосы. Я имитирую сострадание и доброту и делаю вид, что прощаю. Но я всё ещё хочу, чтобы он сдох. Весь оставшийся день мы ведём себя так, будто ничего не произошло. Он скрывает все чувства под холодной маской собранности — такой уж у него образ брутального мачо-мэна, ну, знаете, такие ещё трусы поверх одежды надевают. А я просто имитирую безразличие, хотя уже который раз представляю, как со всей силой избиваю их всех, ударяю о стену, столы, все возможные предметы, а потом просто всё сжигаю к чертям. Наверное, в этом мой косяк — не слежу за мыслями. Хотя в жизни всегда всё контролирую. Или пытаюсь. Не принципиально ни разу. Пока мне верят, что уже не может не радовать. Глупые-глупые-глупые. Доверчивые-доверчивые-доверчивые. Дальше всё шло по наклонной. Как и ожидалось. Быть пешкой Клауса — продумывать всё заранее и любыми способами устранять малейшие препятствия. Только отец не догадывался, что эту преданность ему и нашему делу — проще говоря, соблазнению и убийству невинных людей за просто так — я тоже имитирую. Такой же дурак. Такой же доверчивый. Убийство — или как это назвать — Клауса далось легко: отключаешь себя настоящую и имитируешь нежные отношения к своей жертве, ради которой готов на всё. Стокгольмский синдром, не находите? Только с обратной стороны. Не жертва оправдывает убийцу, а убийца жертву. Ой, он же такой несчастный, ни в чём не виноват. Только есть одно правило. И его нельзя изменить. Жертва никогда не забудет предательства. Что бы она ни говорила. В один из вечеров мы сидели вчетвером. Обсуждали планы на будущее, какие миссии ещё пройдём, каких титанов заполучим. Я знаю — это всё очень большая и несправедливая ложь просто так. Ради удовлетворения самих себя. Но я имитирую заинтересованность. Полулежу на диване, положив ноги на колени Данте, и задумчиво наблюдаю за тем, как они все с улыбкой радуются победе. И даже не замечают, как каждый раз при упоминании Клауса я сжимаю кулаки до боли. Я прекрасно знаю, что им наплевать. Они не лучше меня. Не хуже. Такие же, как я. Они лживее меня. Злее. Ненавистнее. Одна из причин, почему я здесь. Если уж подыхать, то с чувством того, что есть люди противнее меня. Они ведь тоже врут. Как и я. Данте — что он сильный. Софи — что не маленькая. Лок — что всё хорошо. Черит — что не скучает по амулету. Я — что живая. Для всех друзей я мертва, только ребята не знают об этом. Не знают о моей прошлой жизни. И не хотят. Их интересует другое. Мои способности, силы, навыки. Отнюдь не моральные устои или религиозные убеждения. Я по-прежнему хочу их убить. Хоть и имитирую дружелюбие. То же самое произошло и с Данте — в какой-то момент я отключилась от реального мира и дала ему повод думать, что действительно влюблена в этого мужчину. Ха-ха, смешно. Девушка, давящая все чувства и живущая от имитации к имитации даже в мелких вещах, влюбилась в идеала, по которому "сохнут" все девушки Венеции? Чёрт побери, это вообще реально?! Но я молчу. Просто всегда молчу. Затыкаю все мысли и молчу. И имитирую любовь. При первом поцелуе меня чуть не вырвало. Не от Вейла, а от самой себя. До жути противно, хоть сделала вид, что нравится. Просто продолжила всё это безумие, ответила. Но так было надо. Для самой себя. Потому что я привыкла жить так, и это не исправишь. Поэтому я снова молчу. И имитирую наслаждение. Это было вполне ожидаемо, так зачем сопротивляться тому, что должно случиться? Мы же все знали это. Чувствовали. Догадывались. По сюжету все плохие девочки влюбляются в прекрасных принцев и становятся хорошими. Только сюжет не всегда совпадает с реальностью. А моя реальность жестока. Это касалось и Данте. Он берёт меня чуть ли не силой, видимо, иначе не может. Руки за голову, надавливает всем телом. Мне и противно, и приятно одновременно. Но первое чувство вскоре затмевает второе, и я невольно сжимаю зубы. И имитирую страсть. На следующий день мы оба счастливые, по крайней мере, он. Я лишь заглушаю и так тихий внутренний голос и тоже улыбаюсь, давлю слёзы. Я хочу его убить. В конце концов, всё это мне надоело. В очередной раз. Просто пришло напоминание, что реальная жизнь тоже есть. Но в тот момент я просто усмехнулась в одиночестве. И сымитировала саму себя.