Асфальт

      Как тебя зовут?       Пушистая пыль холодит и не скользит под пальцами. Глоток воздуха — шаг, и снова глоток воздуха. Сегодня он синий: наудачу и наконец. Весенняя сепия, глядящая в небеса; цветные пятна других неназванных и незваных. И жидкий камень щекочет пятки. Ступай и чувствуй.       Гул и возгласы. Тихо тут не бывает. Жаль — заглушили весь плеск и шёпот. Если мир начинает дышать, даже слушать больно — хрипы, всхлипы да рваный кашель. Вот отдышится — всё пройдёт, а пока молчи, учись ходить босиком. Может пригодиться.       Светила ползут вниз, освещая всё сине-жёлтым цветом. Наступишь на тёплые пятна — и тащит вдаль, на холодные — можно застыть, ныряя в голый лазурный блеск. В каждой луже сверкают отсветы, повторяя беспечный танец. Лучше там, где оба невысоко — и на этой совершенно своей планете мало мест, где нельзя ни сгореть, ни вымерзнуть.       Когда кожу тревожит ветер, он улыбается. За одеждой, теплом и светом можно, кажется, не следить. Мир живой, и он лучше знает, что нужно делать. Просто не забывай дышать: каждый шаг на короткий вдох, после — тёплый и долгий выдох в узкий отсвет между ладоней. Воздух не зря вкусный, и ветер не зря кутает охраняя. Да и путь этот слишком долгий, чтоб вести в никуда, и приметы подскажут: останется разгадать.       Реки асфальта расходятся в шаткий крест. Если б просто разжать ладони, нащупать ветер… Он щурится и ворчит, отвернувшись от жёлтого к синеве, а потом назад. И дорогу не спросишь: никто не запомнил, куда идти. Проще лечь на траву и ждать, когда всё зальёт чёрной краской. Слух не может обманывать — он не настолько чуток. Только стоит ли рисковать? А с асфальта сойти нельзя. Ничего ещё не просохло. И захочешь, а не дойдёшь. Лишь весёлые пятна танцуют, стучат вокруг…       Пара вдохов и тёплый выдох.       Наугад — самый верный способ.       Рисковать — так не этим всем.       Он шагает вперёд мягким, но верным шагом. Мир плывёт вокруг, замирая, и будто пятится, отступив. Каждый шаг наполняет холодом, всякий вдох — потаённой силой, и асфальт отрастает заново там, где вдоволь цветных пятен.       Стены растут вдали, поражая мощью и чистотой. Все скользящие мимо не видят их — то ли ходят сквозь, то ли некогда приглядеться. Только колкая пыль; мягкость прошлого; ярко-бензиновый выплеск радостного «теперь». Оба глаза мигают и закрываются, и приходит ночь, и приходится наугад.

****

      Двери настежь. Он входит без стука и впопыхах. Ясно слышно, что тут никого нет. Если есть, все забыли, кто он такой, и не выйдут встретить. Но всё неважно.       Это место не любит тайны и тишину. От жестокого гула гонга тянет спрятаться, только купол, летящий вверх, и весёлая поступь стен не дают и шагу ступить без страха.       Он в последний раз выдыхает и плавно разводит руки. Гул в ушах и хмельной барабан сердца.       Жёлто-синий комок света вибрирует в темноте, а блики вьются легко и близко, хватая из тени его лицо: ласковый взгляд и усталость, и напряжённо закрытый рот, и брови, взлетевшие выжидающе-высоко. Отвернуться, согнуться, сесть на колени здесь, прям на тёплый картонный пол.       Пламя и свет завиваются вихрем и разлетаются в пустоту. Открывается лёгкая поступь золота с серебром, мягкий шорох рельефной вязи на гулко-синем, влажный мир на упрямо-жёлтых полотнах фресок. Расцветают, прорезаясь из тьмы, и седой зелёный, и ярко-красный, и просто буйство и торжество. Замереть и глазами слушать, как множатся горы и города. Если выдох коснётся стен, они выгнутся и воскреснут. И к утру будет новый мир, новый ветер и новый день.       Он выходит навстречу всем остальным, шатается и смеётся.       Я не помню имя, но смотрите, что я принёс.