К морю

— Я вытащу тебя к морю, — шепчу я. Кажется, Майк не слышит. Он молчит последние пару часов, только тяжело сглатывает — это единственные звуки, которые он издаёт. Его светлые волосы остаются клочьями на моих пальцах, кожа шелушится, губы обветрены. Я думал, он умер. Хотел закопать его там, недалеко от бункера, а Майк выпучил глаза, захрипел и выблевал желчь пополам с желудочным соком. Этот кислый запах так и не выветрился. Я тащу Майка второй день: то на руках там, где безопасно и можно не ждать нападений, то на спине. Он висит тихо-тихо и почти ничего не весит. Когда он в моих руках, я оглядываюсь по сторонам, но больше пялюсь на его лицо. Глаз он не открывает, только под ресницами нет-нет да влажно блеснёт. Щенок кривится, еле-еле морща нос или лоб, и опять сглатывает. — Я вытащу тебя к морю, Майк, — обещаю я. Мы движемся почти без остановок. Местность меняется, но я помню, что далеко-далеко на востоке должно быть море. Большое, сильное, солёное море. Там бьют целебные источники, и почти нет радиации. Там могут быть люди, способные помочь моему щенку. Я сбавляю шаг: за полосой чахлого кустарника видно поле, значит, Майка надо напоить и закинуть на спину. Воды остаётся всё меньше, но фильтры пока есть, а впереди должен быть родник — я помню. Пока он делает крошечные глотки, я понимаю, что в следующий раз придётся смачивать тряпку, чтобы он сосал её: пить ему труднее и труднее. Воды мало, и я слизываю пару капель с его подбородка. Щенок тихо стонет и морщит нос. — Держись, Майк, чуть-чуть осталось, — вру я. Он молчит. Горячая кожа внушает опасения, но я убираю фляжку, закидываю Майка за спину и иду вперёд. До моря остаётся дней десять пути. Майку становится хуже с каждым днём, но пока есть надежда, я иду.