***
— Так почему вы должны были передумать? — поинтересовался Максим, пока они с Кисегач стояли на вокзале и ждали прибытия поезда. — Нет, я совсем не против, все-таки я — один из выдающихся студентов... Кисегач снисходительно посмотрела на него и многозначительно ткнула пальцем в билеты: — Не потеряй и... — Не болтай, да-да, я помню. Но все-таки? — Вот поэтому я и должна была передумать, — пробормотала Кисегач себе под нос, а громче заметила: — Наш поезд подходит. Когда Максим, пыхтя от напряжения, втащил свой чемодан в купе и устало плюхнулся на сиденье, Кисегач с любопытством посмотрела на его багаж, а затем с оттенком изумления полюбопытствовала: — Максим, не уверена, что хочу это знать, но... Зачем тебе столько вещей? Даже у меня гораздо меньше. Тот улыбнулся и вытянулся на койке, заложив руки за голову. — Мы же в Питер едем. Культурная столица, как-никак. Кисегач хмыкнула в ответ, а затем указала пальцем на дверь купе. — Брысь. Максим с тяжким вздохом поднялся на ноги и выскользнул в коридор. Кисегач быстро переоделась в свободный спортивный костюм, купленный два года назад именно для занятий спортом, но так ни разу и не примененный по назначению, и собрала волосы в небрежный пучок на затылке. — Можешь входить, — слега повысив голос, позвала она. Максим ужом проскользнул в купе и, как-то странно посмотрев на Кисегач, произнес: — А вы теперь не хотите дать мне возможность уединиться? Она пожала плечами и вышла, прихватив телефон. Через несколько гудков на том конце сняли трубку. — Настя, — сонным голосом отозвался Быков и душераздирающе зевнул, — ты вообще в курсе, который час? — Илюшенька сыт? Он уже спит? А где Глеб, он сказал тебе, куда пошел? — вопросы посыпались из Кисегач с пулеметной скоростью. — Сыт, спит, нет, не сказал, — скороговоркой ответил Быков. — Но если ты позвонишь еще раз, то промежуточное звено исчезнет. — А? — Разбудишь ребенка, горгулья ты моя ненаглядная. Иди спи уже, а? И он повесил трубку. Когда Кисегач вернулась в купе, Максим лежал, вытянув длиннющие ноги, и мечтательно улыбался. — Вы бывали в Питере, Анастасия Константиновна? Кисегач тяжело вздохнула: — Объясню единственный раз. Три ночи у меня над ухом не будет плакать маленький ребенок, три ночи меня не будут поднимать ни свет, ни заря только потому, что механический паровозик застрял под шкафом и не вытаскивается, три ночи Быков не будет раскидывать на меня свои конечности и... — Стоп-стоп-стоп, – Максим шутливо приложил ладони к ушам. — Я совершенно точно уверен, что проживу без этой информации, особенно про Андрея Евгеньевича. — Тогда заткнись и спи, — беззлобно фыркнула Кисегач, отвернулась к стене и мгновенно провалилась в сон.***
Питер встретил их белыми ночами, туманом и достаточно промозглым для середины июня ветром. Кисегач вздрагивала от его порывов и куталась в тонкий пиджак, а вот Максим, казалось, даже не замечал холода. Он стоял рядом, разглядывая полупустую привокзальную площадь, и с видимым наслаждением вдыхал сырой воздух, слабо пахнущий морем и почему-то не то кофе, не то шоколадом. — Вам не кажется, — Максим нарушил молчание и оглушительно чихнул, — что здесь пахнет шоколадом? Завод далеко, но запахи порою разносятся на весь город. Многих это раздражает. Кисегач кивнула, задумчиво поглядывая на циферблат наручных часов. Начало шестого утра, и даже самые заядлые путешественники предпочитают проводить это время в кроватях или, на крайний случай, любуясь рассветом над Невой. — Такси, — Максим помахал рукой, и желтый автомобиль затормозил перед ними, оглушительно взвизгнув тормозами. — Отель «Введенский». Любоваться красотами еще спящего Петербурга не было сил. Кисегач, засыпая на ходу, вспомнила, как много лет назад они с Быковым приезжали сюда на неделю приобщиться к культурным ценностям. Стоит ли говорить, что в город они выбирались дважды — когда приезжали и когда уезжали, а работники гостинцы все время их пребывания недобро косились им вслед. — Ты помнишь расписание конференции? — спросила Кисегач, пытаясь подавить зевок и разлепить слипающиеся веки. Максим в ответ пробурчал что-то невразумительное и пристроил голову ей на плечо. В другой ситуации Кисегач непременно возмутилась бы столь вопиющей фамильярностью, но сейчас ужасно хотелось спать, поэтому она, для приличия дернув плечом, улеглась щекой на белобрысую макушку и прикрыла глаза. Спала она, как ей показалось, минут пять-десять. Машина резко затормозила у гостиницы, и хмурый таксист неопределенной внешности и национальности, получив оплату за поезд, почти что выкинул их чемоданы из багажника. — И это знаменитое питерское гостеприимство, — фыркнула Кисегач, направляясь ко входу в отель. — Никакого уважения. На ресепшн их уже ждали. Заполнив формы регистрации, Кисегач и Максим направились к лифту. Уже у двери, ведущей в номер подопечного, она придержала того за локоть и строго произнесла: — Без фокусов, ясно? Максим расплылся в улыбке: — Что вы, Анастасия Константиновна, как можно? Я буду неотразим, неподражаем и уж точно вас не подведу. Кисегач сделала вид, будто не заметила нахального подмигивания, и направилась в свой номер. Едва она захлопнула дверь, как раздался телефонный звонок — звонила няня. Разговор с ней немного успокоил Кисегач: в ее отсутствие ничего экстраординарного не произошло, все были живы и относительно здоровы, а Илюшенька бодр и весел. Через два часа телефон зазвонил снова. Купитман на том конце провода что-то возмущенно и не очень внятно пыхтел в трубку, выделяя слова «Быков», «совсем озверел» и «хорошо тебе там». Настя согласно угукала в ответ, краем глаза смотрела в доклад, подготовленный для второго дня конференции и, когда Купитман на мгновение прервался, чтобы набрать побольше воздуха для очередной обличительной тирады, отключилась. Угрызения совести не мучили ее ни на йоту.***
Конференц-зал Военно-медицинской академии Санкт-Петербурга был полон. Студенты, аспиранты, интерны, их научные руководители рассаживались по местам, тихо переговаривались, шуршали программками. В общем, делали все то, что и положено делать на таких мероприятиях. Саму Кисегач не раз окликали коллеги. Она вежливо улыбалась и порою перекидывалась парой слов. — Настенька! — глубокий мужской голос прозвучал прямо над ухом Максима, отчего тот нервно вздрогнул, покосился на говорившего и как можно вежливее произнес: — Простите, но при всем уважении к вам, я — не Настенька. — Да не вы, молодой человек, — царственным жестом отмахнулся мужчина. — Я вижу, что вы ни в коей мере не можете быть Настенькой. Разве что ваши родители большие оригиналы. — Здравствуйте, Валерий Николаевич, — Кисегач широко улыбнулась и чуть подтолкнула Максима вперед. — Максим Леонидович, познакомьтесь, профессор Валерий Николаевич Таланов. — Рад знакомству, — Таланов крепко пожал ладонь Максима. — Судя по тому, что Настя выбрала именно вас, вы одаренный молодой человек. — Стараюсь, — Максим сверкнул в ответ голливудской улыбкой. — Настенька, — Валерий Николаевич перешел на театральный шепот, — не хочу поставить тебя в неловкое положение, поэтому спрошу сразу. Этот молодой человек — твой протеже или?.. — Или что? — несколько нервно переспросила Кисегач. Максим, уже было собравшийся покинуть их, навострил уши и прислушался к разговору. — Ну, как же? Как нехорошо-то получилось в тот раз, когда вы ввели меня в заблуждение, — мужчина взял Кисегач за руки, — молодым любовником. Вы красивая женщина, неужели Андрей все-таки прошляпил свое счастье? — Ах, это... — Кисегач неожиданно смущенно покачала головой. — Максим всего лишь интерн. А у нас с Андреем, — она закусила губу, словно раздумывая над ответом, — растет сын. — О, это чудесно, — Таланов церемонно поднес ее руку к губам. — Я очень рад и за тебя, Настенька, и за Андрея. Он, конечно, раздолбай, каких свет не видывал, но талантливый врач. — Валерий Николаевич, не при интерне же, — шепотом заметила Кисегач, косясь на Максима. — Да что же тут такого? — пожал плечами профессор. — Не возражаете, если мы сядем рядом? Ежегодная всероссийская конференция, посвященная разнообразным медицинским вопросам, проходила в Петербурге уже не первый год. Особенно ее любили за то, что на конференции могли выступать не только именитые профессора и заслуженные врачи, но и их будущие коллеги. Впрочем, более веселой это конференцию не делало. Максим отчаянно скучал и боролся с зевотой. Не будь здесь так некстати возникшего бывшего учителя начальства, он бы ничтоже сумняшеся вытащил телефон с кучей шикарных развлекательных вещей. Кисегач сидела прямая, словно палку проглотила, и улыбалась натянуто и неискренне. Когда назвали его фамилию, Максим даже обрадовался. Сам доклад оказался чрезвычайно коротким, вопросы к нему — легкими, а аплодисменты — не впечатляющими. Пробравшись обратно на свое место, он заглянул в список участников и едва не взвыл: выступающих оставалось еще чуть менее половины. Заговорщицкого шепота над своим ухом он совсем не ожидал. — Не переживайте, молодой человек, — едва заметно подмигнул ему Таланов. — Настя шикарная женщина, но вам она не по зубам. — Простите, — также шепотом ответил ему Максим, полный искреннего изумления, — вы о чем? — Вот молодежь пошла, — с притворным огорчением покачал головой заслуженный академик, — даже любовь признавать не хотят. Максим в ответ на это заявление несколько раз хлопнул ресницами и, кажется, еще больше убедил Таланова в правоте его предположений. Когда конференция, тянувшаяся мучительно долго, наконец закончилась, Максим под предлогом общения с родней улизнул от Кисегач. Впрочем, та была занята бурной беседой по телефону, и на его слова обратила ровно столько же внимания, как и на снующую вокруг толпу.***
Второй день конференции был посвящен выступлению научных руководителей. Максим какое-то время раздумывал, идти ли ему туда, но Кисегач решила за него, ткнув пальцем в буклет, где мелкими буквами было написано, что после конференции запланирован фуршет для участников. — Уговорили, Анастасия Константиновна, — хмыкнул Максим, придерживая перед ней дверь на выходе из отеля. — Разве я могу пропустить фуршет? Кисегач едва заметно улыбнулась в ответ. — Хотел сказать вам, — продолжил он, — вы сегодня выглядите просто волшебно. Кстати, что там за неловкая история с молодым любовником? Настя гневно сверкнула глазами. — Понял, заткнулся и не задаю вопросов. — Именно. Эта часть конференции была заметно короче и гораздо интереснее. Пока Кисегач выступала с докладом, Максим, неожиданно для себя, стал ее разглядывать. «Ну, она симпатичная, хотя и не первой молодости. Стройная такая, как девчонка вообще, умная. Характер, правда, вредный, и нос длинноват, но это ее не портит. А вот характер... Да чтобы с Быковым жить, нужны вообще титановые нервы, так что я ее понимаю. Нет, все-таки красивая». За этими размышлениями он не заметил, когда Кисегач закончила доклад и, слегка раскрасневшаяся, вернулась на свое место. — О чем размечтался, Максим? — чуть погодя спросила она, наклоняясь к нему. — Ты все мое выступление просидел с блаженно-отсутствующим видом, что на тебя совсем не похоже. Что ты задумал? — Ничего такого, — он помотал головой и мгновенно вернулся в реальность. — Кстати, вы и правда выглядите волшебно. Отдых от Андрея Евгеньевича пошел вам на пользу. Кисегач закусила губу, стараясь сдержать улыбку. — Неплохой комплимент, — после недолгого молчания ответила она, — спасибо.***
Фуршет удался на славу. Максим это понял тогда, когда вдруг отчаянно захотелось залезть на стол и начать декламировать что-нибудь серьезное. Есенина, возможно, или Ахматову. Или даже Цветаеву. Вместо этого он, скинув на телефон начальницы сообщение, что уходит, направился на улицу. Однако Кисегач обнаружилась там же. Она стояла на ступеньках университета и, глубокомысленно глядя в даже не думающее темнеть небо, курила. — В-вам же нельзя, — возмущенно воскликнул Максим, пытаясь совладать с заплетающимся языком и забывая о субординации, — у вас же Илья! — Во-первых, это не твое дело, — спокойно ответила Кисегач, — во-вторых, я его не кормлю. И, в-третьих, у нас через три часа поезд, а ты пьян. — Я не пьян, — он помотал головой. Голова закружилась и, чтобы не упасть, Максим обхватил Кисегач за талию, — разве что чуть-чуть. Она фыркнула и, тем не менее, мягко расцепила его руки. — Нам пора. — Вы вкусно пахнете, — нараспев проговорил Максим, уткнувшись носом в темные локоны, а затем захлопнул рот, с ужасом осознав, кому и что он сказал. — Да-да, — Кисегач, казалось, пропустила его признание мимо ушей, — я уже поняла, что ты немного не в себе. — Я в себе, — возразил Максим, — очень даже в себе и все контролирую. И, прежде чем Кисегач успела что-то сказать, он наклонился и немного неловко прижался губами к ее губам. От нее, как ни странно, почти не пахло сигаретами. — Что ты делаешь? — спросила она, отстраняясь. Глупее вопроса в своей жизни Максим еще не слышал. — Целую вас. — Почему? — Потому что мне так захотелось. Потому что вы мне понравились. Потому что я хочу узнать, как вы целуетесь. Какой вариант вам нравится больше? — Мне не... Положительно, от любой женщины больше толка, когда она молчит. И когда ее целуют. Кисегач даже под страхом смертной казни не смогла бы объяснить, какой черт дернул ее ответить на второй поцелуй. Максим был выше, он был молод, авантюрен и, чего греха таить, хорош собой. То ли от того, что после поцелуя глаза у него сверкали, а губы выглядели вызывающе яркими, то ли от того, что и сама она позволила себе на фуршете выпить что-то покрепче сока и чая, но поцелуй случился сам собой. — Это не должно повториться, молодой человек, — строго сказала Кисегач, отступая на всякий случай на пару шагов. — Никогда. Нигде. — И даже пока у нас есть время здесь? — Особенно здесь.***
Максим опаздывал. Лифт уже закрывался, и Максим с криком «эй, подожди-подожди!» рванул вперед, с трудом протискиваясь между дверей. Влетев в кабину, он едва не сшиб главврача, которая недоуменно посмотрела на него. Максим неловко повел плечами и стал рядом с ней. — Ой, Анастасия Константиновна, здравствуйте. — Здравствуй, — Кисегач ответила таким тоном, от которого замерз бы даже экватор, и чуть поджала губы. Максим жестом искреннего раскаяния приложил руку к груди. — Я дико извиняюсь, перепутал вас с одной молоденькой медсестричкой из педиатрии, — он прервался на мгновение, краем глаза уловив чуть заинтересованный взгляд Кисегач, — такая симпатичная. Поговаривают, даже в модельном агентстве подрабатывает... Она покачала головой и предельно ехидным тоном произнесла: — Я знаю всех своих сотрудников, Максим, — Кисегач в упор посмотрела на интерна, и тот с притворной пристыженностью закатил глаза. — У нас нет никого, кто работал бы в модельном агентстве, — и уже более мягким тоном добавила: — Но комплимент засчитан, так и быть. Удержать губы, самовольно расползающиеся в улыбке, Максиму было крайне сложно.