Ненужные вопросы

Годы обходили Сильвера стороной. Я смотрел, как он приминает в трубке табак мозолистым, темным от загара пальцем, усмехается уголком рта, поглядывая на меня, и казалось, будто за соседним столом сейчас развалится, вытянув ноги, Джордж Мерри, Израэль Хендс поднесет к губам кружку эля, а в углу вдруг вскочит Черный Пес – точь-в-точь как вспугнутая в амбаре крыса – и метнется к дверям, на ходу опрокидывая стулья. А совсем рядом в порту будет качаться на волнах красавица «Испаньола», и флаг на ее мачте задрожит на ветру – словно неопытный птенец захлопает крыльями на краю гнезда. Приключения прошлого сами собой оживали возле Долговязого Джона. Но Джордж Мерри остался на далеком острове, и яма, несколько лет служившая тайником для сокровищ Флинта, сделалась его могилой. Израэля Хендса я сам отправил на морское дно, хотя, видит Бог, это случилось не по моей воле. Что сталось с Черным Псом, не знаю: наши пути никогда больше не пересекались, и я даже не был уверен, что он до сих пор бродит по земле. Что до «Испаньолы», то больше я ни разу не поднимался на ее палубу. Не знаю, над какими морями раздуваются теперь ее паруса. Но до сих пор я не могу забыть прикосновения к ее шершавым канатам и нагретому солнечными лучами фальшборту. За минувшие годы мне много раз доводилось совершать путешествия по морю, но ни одно из них не оставило в памяти такого следа, как плавание на «Испаньоле». Сильвер, случайно встреченный мной в таверне портового городка, весьма удаленного от Бристоля, привалился к стойке, смотрел на меня с веселой искоркой в глазах, и, без сомнения, вспоминал то же, что и я. Как я сказал? «Случайно встреченный»? Зачем кривить душой? В каждом городе, куда меня заносила судьба, я расспрашивал местных, не содержит ли здесь таверну бывший моряк на деревянной ноге. И однажды, настроившись было на привычное «не слыхал про такого», вздрогнул при словах: «Вы не о хозяине «Подзорной трубы», сэр?». Да, Сильвер почти не изменился, чего нельзя было сказать о Дике. Тем не менее, когда он вышел в зал, нервно поглядывая по сторонам и втягивая кулаки в рукава, я сразу узнал его. Охватившее меня чувство являло собой странную смесь радости, сочувствия и тревоги. Да, передо мной стоял человек, преступивший законы моей страны. Но не относилось ли это и к Сильверу? Годы, миновавшие со времен нашего плавания на «Испаньоле», научили меня, что непреклонность хороша лишь до тех пор, пока не расходится с человечностью. И я с искренним дружелюбием шагнул навстречу замершему Дику. – Я уж не чаял увидеть тебя снова, – сказал я, окидывая взглядом его исхудалую фигуру. – Как… Внезапно что-то твердое толкнуло меня в спину. Я обернулся и с удивлением увидел, как Сильвер убирает в мешочек свою трубку. – У Дика все в порядке, – невозмутимо сказал он, затягивая кожаные тесемки мешочка. – И будет в порядке, покуда мы находимся под моим кровом. Дик вымученно улыбнулся. На его лице, изборожденном преждевременными морщинами, улыбка скорее походила на нервную судорогу. Он пробормотал какое-то невнятное приветствие, уставился на мою руку, словно гадая, приму ли я его рукопожатие, и, окончательно смешавшись, скрылся в глубине дома. – Видишь, Джим, я здесь давно уже обосновался, – сказал Сильвер, как ни в чем не бывало продолжая говорить о своем. Он взмахнул рукой, указывая на зал таверны. – И название оставил то же, что было в Бристоле. – По нему я вас и нашел, – заметил я. Мне подумалось, что название «Подзорная труба» выбрано было не случайно. Сильвер сидел в своем логове, зорко следя за происходящим вокруг, и выжидал своего часа. Я не сомневался, что подвернись случай – и старый пират легко снимется с места и пустится в новую авантюру, причем ни годы, ни деревянная нога не станут ему помехой. Да и Дика он явно держал при себе неспроста. О Дике, впрочем, Сильвер заговорил только после того, как из таверны ушел последний посетитель. В углу зала, где мы сидели, темноту кое-как разгоняла тусклая закопченная лампа. Достаточно было чуть отодвинуться от освещенного круга, чтобы стало видно мерцание звезд за приоткрытыми ставнями. Они сияли почти так же ярко, как в небе над одиноким островом, затерянным в океане. Я хотел расспросить Сильвера о многом, в том числе и о Дике – как тот выбрался с острова, какая прихоть судьбы снова свела их вместе. Памятуя о том, как Сильвер помешал мне заговорить об этом напрямую, я раздумывал, как бы завязать беседу. Однако, к моему удивлению, Долговязый Джон и дожидаться не стал, пока я начну его расспрашивать. – Коли ты хочешь знать насчет Дика, Джим, так это я его вызволил с острова. Проплывали мы в тех краях, ну, я и попросил приятелей отклониться от курса. Что это были за приятели, куда они потом делись и какова была участь оставшихся сокровищ Флинта, хранившихся на острове, Сильвер уточнять не стал, и я предпочел остаться в неведении. – Вовремя мы подоспели, я тебе скажу. Еще немного – и Дик наверняка отдал бы Богу душу. – А остальные? – неосторожно спросил я, припомнив Тома Моргана и Рыжего Фаулера. Сильвер помолчал, потом взял бутылку рома и подлил нам в кружки темного тягучего напитка. Я кивнул головой, давая знать, что все понял. – Он пару месяцев и разговаривать толком не мог, потом только оклемался, – продолжал Сильвер. – Мне показалось, вы не хотели, чтобы я его об этом спрашивал, – осторожно напомнил я. – Не совсем так, Джим. Просто есть всего пара вопросов, которые Дику задавать не следует, а мне показалось, будто ты именно об этом и собираешься спросить. – Об острове? – уточнил я. – Да нет, Джим, не об острове. Дик, видишь ли, не любит, когда его спрашивают о здоровье. *** Шорох листьев сливался с рокотом морских волн, и так же, как воды прибоя, он то накатывал, то отступал, когда Дик проваливался в зыбкое забытье. Сквозь покачивающиеся кроны пробивались солнечные лучи, и бабочка, севшая рядом на камень, грелась в пятне света. Весь мир вокруг нежился в тепле, и только Дика точил изнутри липкий холод, сотрясавший все тело и словно пытавшийся вырваться из его оболочки, уволакивая в когтях захваченную душу. Руки ослабели настолько, что не удерживали больше Библию, и она просто лежала рядом. Дик чувствовал, как упирается ему в плечо помятый корешок, и это прикосновение успокаивало его. Еще помогал Том Морган. Приносил то кусок копченого козьего мяса, то воду в свернутом пальмовом листе. Жевать мясо приходилось подолгу: слишком много сил уходило на эти простые движения. Дик только рад был, когда Морган все чаще стал притаскивать фрукты вместо мяса, пусть даже они не насыщали надолго. Появлялся и Рыжий Фаулер. Он еды не приносил, только вглядывался в лицо Дика и неизменно спрашивал одно и то же: – Как здоровье, Дик? Лучше себя чувствуешь? Слова долетали как будто издалека. Дик прикасался плечом к своей Библии и бормотал растрескавшимися, пересохшими губами, что все в порядке. Фаулер придвигался ближе, пристально разглядывая его, и удалялся, покачивая головой. Наконец холод отполз. Он отступал медленно, нехотя, и в отместку оставил после себя головокружение и слабость. Но Дик с невесть откуда взявшимся упрямством боролся с немощью. Он все чаще поднимался на ноги и с каждым разом совершал все более длительные прогулки по берегу. Том Морган больше не появлялся. Фаулер пару раз притаскивал Дику какие-то плоды, а когда тот пожаловался, что ими не насытишься, развел руками: – Порох у нас кончился, а силки ставить я не умею. Докторишка кричал что-то с корабля, что они нам оставили кое-какие припасы, да видать, буря добралась до них быстрее, чем мы. Буря? Дик, свалившийся с лихорадкой, и не помнил ее. Впрочем, он даже не мог бы сказать наверняка, сколько дней провалялся в беспамятстве. А Фаулер снова заглядывал ему в глаза и озабоченно спрашивал: – Ты как себя чувствуешь, а? Тебе уже полегчало? – Поесть бы, – пожаловался Дик. – Тогда бы все живо прошло. Фаулер внимательно посмотрел на него и, не сказав больше ни слова, скрылся в чаще. А потом нашелся Том Морган. Нашелся случайно. Голод пригнал Дика на берег моря. Он брел по самой кромке, по песку, расползающемуся под ногами, и высматривал выброшенные волнами ракушки. Впереди лежало поваленное дерево, наполовину погрузившееся в воду. Дик заспешил туда в надежде, что на затопленном стволе могла найти себе прибежище морская живность. Шаря среди покрытых слизью, потемневших от влаги ветвей, он внезапно наткнулся на палку посветлее других, и к тому же прямую. А приглядевшись, увидел и другие «палки», такие же светлые. Маленький краб, спугнутый упавшей на него тенью, бочком пробежал по черепу с венчиком седых волос и шмыгнул в пустую глазницу. Ошеломленный Дик разглядывал кости, которые при всем желании нельзя было принять за звериные, и спрашивал себя, кто же это мог быть. Правая рука мертвеца, надломанная и зацепившаяся за ствол дерева, торчала над поверхностью воды, и Дик заметил на ней странные отметины. Наклонившись, он разглядел на оголенной кости следы зубов. И эти отметины тоже нельзя было принять за звериные. Дик молча смотрел на эти метки, слишком потрясенный, чтобы испугаться. Разум, сопротивлявшийся близкому безумию, отказывался признать, что найденный человек мог умереть совсем недавно. Тень, упавшая на воду, заставила Дика поднять голову. Рыжий Фаулер стоял перед ним, покусывая губы. – Ты пойми, Дик… – Он махнул рукой, указывая на скелет. – Порох… Порох у нас кончился. А тебя он мне не давал. «Хворый он», говорил. Дик молча смотрел на правую руку Фаулера, заведенную за спину, и не желал понимать смысл того, что слышал. – Говорил, я сам тогда заболею. – Ноги Фаулера слегка подогнулись, но не от слабости, как можно было предположить: так поджимает лапы дикий зверь, готовящийся к прыжку. – Но ты ведь выздоровел, да, Дик? Ты же хорошо себя чувствуешь? Он подался вперед, и тут Том Морган в последний раз пришел на выручку Дику, судорожно вцепившемуся в его исковерканную руку. Заостренный обломок кости пропорол живот Фаулера с такой же легкостью, с какой прорвал его серую от грязи рубаху. Тот зашатался, разбрызгивая вокруг что-то липкое, и Дик, закричав, наконец, во весь голос, успел метнуться в сторону до того, как умирающий рухнул в воду. Рука Моргана так и торчала у него из брюха, точно искала там собственное, сожранное Фаулером мясо. *** Вечерний холод пробежал по моим плечам, вызвав короткую скользкую дрожь. Теперь совсем не хотелось отодвигаться от лампы, каким бы тусклым не был ее свет. Обхватив себя за локти, я смотрел на Сильвера, снова принявшегося набивать свою трубку. – Сам понимаешь, – спокойно проговорил он, добавляя в чашечку табак, – почему Дика не стоит спрашивать, как он себя чувствует. – Вы сказали – пара вопросов, – напомнил я. Сильвер кивнул, поднес трубку ко рту и сделал затяжку. – Верно, – сказал он. – Еще никогда не спрашивай Дика, не хочет ли он мяса.