Спасти Шерхана

Солнечным утром стройный смуглый молодой человек в элегантном белом костюме легко взбежал по трапу на борт корабля в порту Бомбея. Если вы уже представили себе вальяжную грациозность светского льва, возвращающегося в туманы Альбиона из экстравагантного путешествия к богатому дядюшке-колонисту, то скорее отвлекитесь от этой картины, чтобы не поддаваться иллюзиям. Пассажиры, стоявшие на палубе, подтвердили бы вам, что костюм и его обладатель как будто подчеркнуто игнорировали друг друга. Юноша двигался так, словно аристократический наряд не обязывал его ни к каким условностям, а фрак будто норовил развернуться в сторону, обратную движению своего владельца – ни дать, ни взять, нос воротил от неотесанного хозяина. В состязании за симпатии публики победу поделили поровну: чванливые господа и сухопарые дамы, ощетинившиеся пенсне и лорнетами, чопорно поджимали губы, осуждая столь явный мезальянс и сочувствуя костюму. Военные же и дамы не столь почтенного возраста и темперамента с одобрением поглядывали на молодого человека, энергия и порывистость которого напоминали упрямую силу древесных побегов, пробивающуюся сквозь крошащиеся каменные стены. Его импульсивность не имела ничего общего с развязностью - это была живая, естественная непосредственность юного и сильного создания дикой природы. Сколь тяжкий удар получили бы сторонники белого костюма, если бы увидели, какая участь его постигла, едва молодой человек уединился в своей каюте! Да, представьте, у этого загадочного дикаря была своя каюта, причем первого класса! Он путешествовал как лорд, но мы покривим душой, если скажем, что он ценил доставшиеся ему блага. А если будем совсем честны, то признаем, что комфорт и роскошь предоставленной ему каюты повергли его в полное недоумение. Юноша потрогал стены, обитые панелями из древесины, поискал у них ветки или хотя бы корни и, ничего не найдя, озадаченно пожал плечами. Иллюминатор поначалу понравился ему, но он огорчился, обнаружив, что в него невозможно пролезть. Зеркало вызвало у молодого человека взрыв хохота, после чего нарядный костюм и постигла печальная участь. Его сбросили, варварски скомкали и безжалостно оставили валяться на полу. После этого зеркальное отражение снискало, наконец, одобрение у молодого путешественника. Он подмигнул себе с довольным видом и отправился к кровати. Попробовал оторвать у нее ножки, но они не поддались. Тогда он попросту скинул на пол белье, взбил его и улегся, словно в белое пуховое гнездо. По нижней палубе суетливо бегали матросы, и капитан выкрикивал с мостика команды, готовясь к отплытию. Двое элегантно одетых господ с загорелыми лицами недавних каторжников переглянулись друг с другом. - Можно ли оставлять его одного? – спросил первый из них. – Как бы с ним какой-нибудь беды не приключилось. - Беда приключится, если кто-нибудь вздумает путаться у него под ногами, - ответил второй. – Наше дело – приглядывать, чтобы он высадился в Лондоне, как хозяин велел – и только. Так что не бери лишних хлопот на свою шею. Последние слова заглушил грохот поднимаемой якорной цепи. Корабль качнулся. Молодой человек, свернувшийся на полу в своей каюте, улыбнулся, не открывая глаз, подсунул себе под голову скомканный фрак и продолжал спать дальше. *** - Сегодняшние газеты! – объявила миссис Хадсон, заглядывая в комнату. «Таймс» тотчас оказалась в цепких руках Холмса. Уотсон некоторое время наблюдал за другом, пытаясь его же методом вычислить по выражению лица, хорошие или дурные новости приехали сегодня в сумке почтальона. Исследования ничего не дали: сведенные брови и напряженный взгляд могли свидетельствовать как о похищении премьер-министра, так и о бытовой перепалке, в которой внимание Холмса привлекла какая-нибудь деталь вроде стельки от туфли. Не преуспев в дедукции, Уотсон не удержался: - Есть что-нибудь? - Вы о чем-нибудь новом или о чем-нибудь интересном? – уточнил Холмс, не отрывая взгляд от страницы. – Иногда это не одно и то же. Как, например, сегодня. В понимании Уотсона это означало, что новости хорошие, а толкование Холмса зависело от того, было ли ему чем заняться. - Нового – ровным счетом ничего, если, разумеется, не считать увлекательным событием бракосочетание особы королевских кровей… а я его таковым не считаю, - продолжал Холмс, не дожидаясь ответа Уотсона. – Интересным я бы мог назвать то, что следователи объявили духовое ружье единственным веским доказательством вины Морана. Уотсон невольно оглянулся на гипсовый бюст, коронованный дыркой от пули. - А вы? – спросил он. - И еще этот бюст, разумеется, но вы ведь обращались ко мне, а не к нему? - Конечно! - А я, как уже было доведено до сведения инспектора Лестрейда, не собираюсь фигурировать в этом деле, - объявил Холмс, сворачивая газету и бросая ее на журнальный столик, усыпанный табачными крошками. – Ну что ж… - Он бросил взгляд на часы, тикавшие на каминной полке. – Сегодня нас ждут у министра, и из уважения к нему я прощу лондонской жизни уныние и однообразие. Но с завтрашнего дня я начну задумываться, есть ли смысл ловить преступников, если их отсутствие грозит хандрой. *** Профессор Мориарти и смуглый молодой человек в мятом костюме разглядывали друг друга почти с равным интересом. Почти – потому что часть внимания юноши отнимал кабинет профессора, заставленный самыми необычными с его точки зрения вещами. Особенно его восхитила грифельная доска, исчерченная формулами. - Картина? – со знающим видом осведомился молодой человек, кивая на доску. - В некотором роде, - согласился Мориарти, немного поразмыслив. - О, вы знаете наш язык! – обрадовался юноша. Он подошел к доске и заметил лежащий возле нее кусок мела. Посмотрел на цифры, выведенные белым, смекнул что-то и, схватив мелок, провел им линию по грифельной поверхности. При виде результата у него вырвался радостный возглас, и он тотчас украсил алгебраическое уравнение виньеткой, отдаленно напоминающей оскаленную волчью морду. - Это замечательно, - продолжал он, любуясь своим художеством. И тотчас уточнил: - Я про язык. За всю дорогу я выучил у матросов несколько слов на вашем языке, но ваши друзья не разрешили мне произносить половину из них. - На всякий случай не забывайте, - утешил его Мориарти. – Никогда не знаешь, какие умения тебе могут понадобиться в жизни. Что же до языка, то мой язык отчасти является и вашим, насколько мне известно. Молодой человек посмотрел на него с удивлением. - И я бы сказал, - продолжал Мориарти, словно не замечая его озадаченности, - что этот язык для вас не менее родной, чем вот этот. И он кивнул на изображение волка. - Вы и об этом знаете? – изумился юноша. - Разумеется, мистер… - Маугли. - Маугли. Еще одна буква «М», - с улыбкой произнес профессор. - Так вот, мой юный друг, мне бы очень хотелось познакомить вас с одним господином, чье имя начинается на эту же замечательную букву. Но мне может понадобиться ваша помощь. *** Инспектор Лестрейд, видимо, тоже читал последний выпуск «Таймс». Сообщение об отсутствии дополнительных улик вряд ли стало для него новостью, но он расценил его как бестактность со стороны газетчиков. Еще большую бестактность он усматривал в упорном нежелании Холмса пополнить число доказательств своими показаниями. Во время визита в загородную резиденцию министра он мало обращал внимания на красоту огромного парка и на изысканный вкус поданного чая. Он сидел в кресле в гостиной, то и дело бросая на Холмса пристальный и не слишком одобрительный взгляд. Тот же будто и не замечал недовольства Лестрейда. Он вдохновенно рассказывал министру о традициях выращивания чая в колониях, благодушно улыбался и время от времени поглядывал на цветущую лужайку за окном. Уотсон тоже улыбался, наслаждаясь идиллией. Наконец кислая мина инспектора привлекла внимание хозяина. – Вас что-то беспокоит, мистер Лестрейд? – спросил он. – Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать торжество справедливости, потому что именно так можно назвать и возвращение мистера Холмса, и арест опаснейшего из сподвижников Мориарти. Казалось бы, вы должны быть в числе тех, кто особенно рад такому событию. – Я – служитель закона, сэр, – с подчеркнутой сдержанностью откликнулся Лестрейд. – Я все время должен быть на страже. – И не удержался, прибавил, метнув выразительный взгляд на Холмса: – К тому же, арест – это еще не приговор. – Полно, – небрежно махнул рукой министр. – Доказательство против Морана неопровержимо: другого такого ружья в Англии не существует. А может, и во всем мире. Негромкий хлопок поставил точку в его речи. Министр обернулся, и выражение безмятежного дружелюбия плавно померкло на его лице. Чуть приоткрыв рот, он уставился на свой портрет, висевший на стене против окна. Холмс смотрел в ту же сторону, что и он, но совсем с другим выражением. Глаза его сузились и засверкали, словно у кошки, приметившей мышь. Лестрейд продолжал деловито хмурить брови. Уотсон недоуменно переводил взгляд с Холмса на министра и обратно. – Что-нибудь случилось? – спросил он. – Черт меня побери, – пробормотал министр, отирая пот, выступивший на лбу. Холмс поставил чашку на стол, подошел к окну и легким движением взвился на подоконник. Слуга, застывший возле двери в ожидании распоряжений, со сдавленным хрипом втянул в себя воздух. Не обращая на него внимания, Холмс спрыгнул с подоконника в сад и побежал к лужайке, окруженной зарослями аккуратно подстриженного кустарника. – Что произошло? – чуть не плача, взывал Уотсон. Зародившееся подозрение, что до торжества справедливости оказалось весьма далеко, крепло в нем с каждым мгновением, но он еще не мог сообразить, какие для этого были основания. Из глубины парка с лаем вырвались два огромных дога. При виде них Холмс, добежавший до середины лужайки, замер на месте. – Фу! – надрывался министр, высунувшись из окна, и махал на догов кусочком имбирного печенья. – Стоять! Сторож! Первыми команды послушались доги, покорно застывшие в нескольких ярдах от Холмса. Затем по садовой дорожке примчался запыхавшийся сторож. – Отведите собак в сторону и сами отойдите! – крикнул ему Холмс. – Осторожней, ничего здесь не трогайте. – Делайте как он велит, – распорядился министр. Сторож подозвал собак, для верности ухватил их за ошейники и отвел на несколько ярдов. Недовольно пыхтя, псы угрюмо смотрели, как Холмс бродит среди кустов, то высматривая что-то на земле, то, наоборот, разглядывая ветки. Тут, наконец, Лестрейд вышел из состояния медитативного бдения, огляделся по сторонам и довольно быстро высмотрел непорядок. – Силы небесные! – выдохнул он. – Как же это случилось? – О чем вы?! – возопил Уотсон. – Да вот же! – воскликнул Лестрейд, указывая на портрет владельца особняка. Уотсон обернулся и ахнул при виде аккуратной пробоины от пули, зиявшей в переносице нарисованного министра. *** Последние дни «Таймс» не была богата новостями из криминального мира. Единственная заметка, привлекшая внимание Холмса, сообщала, что ввиду недавнего злодейского нападения на загородную резиденцию министра, осуществленного при помощи духового ружья, заряженного револьверной пулей, улики против полковника Морана были признаны недостаточными для вынесения обвинительного приговора. Тем не менее, Холмс пребывал в прекрасном расположении духа, что с одной стороны радовало, а с другой – обескураживало Уотсона. – У меня такое ощущение, Холмс, что вас что-то веселит! – не выдержал он в тот день, когда полковник Моран был освобожден из-под стражи прямо в зале суда. – Но подумайте сами: у вас на глазах покушались на нашего министра, да еще из этого адского ружья… – Уотсон, дорогой мой, я больше не буду вас брать ни на один прием, куда приглашен инспектор Лестрейд, – объявил Холмс, доставая порцию табака из персидской туфли. – Он плохо на вас влияет. – При чем здесь Лестрейд? – удивился Уотсон. – При том, что только он мог принять револьвер за духовое ружье, а передачу послания – за покушение. Уотсон поерзал в кресле. – Что это вы хотите сказать? – подозрительно спросил он. – Что никакого покушения не было? – Разумеется, нет, – усмехнулся Холмс, набивая трубку. – Нам просто хотели сообщить, что духовое ружье Морана не было единственным в своем роде. Он чиркнул спичкой, поднес ее к чашке трубки и с удовольствием затянулся. – А при чем здесь тогда револьвер? – При том, что на самом деле это был револьвер. – Но с чего вы это взяли? – воскликнул Уотсон. – Вы же были там, в парке. Вы видели, что стрелять могли только с большого расстояния – из-за ограды, а из револьвера так выстрелить бы не удалось! – Разве я кому-нибудь говорил, что стреляли из-за ограды? – Глаза Холмса насмешливо блеснули. Уотсон уставился на него с таким несчастным видом, что Холмс счел бесчеловечным доставать карты из рукава по одной. – Стреляли из кустов, окаймляющих лужайку, – сказал он. – Из обычного револьвера, но использовали какой-то механизм, который заглушает звук выстрела. Не сомневаюсь, что это очередное изобретение Мориарти, который еще наладит выпуск подобных вещиц. Мы выстрела не услышали, зато увидели результат: револьверная пуля, обошедшаяся с портретом министра не менее жестоко, чем с моим бюстом. Я проверил тот путь, который проделала бы пуля, будь она выпущена из-за ограды. Ветки деревьев в этом участке парка обязательно попались бы ей на лету. Но нигде не было ни сбитых листьев, ни расщепленной коры. – А собаки?! – спохватился Уотсон. Он победно заулыбался, радуясь собственной смекалке. – Почему чужака не разорвали собаки? Холмс улыбнулся и встал с кресла. – А вот это, дорогой мой Уотсон, и есть то самое обстоятельство, которое вселяет в меня надежду на то, что приключения, ждущие впереди, будут не менее увлекательны, чем прежние подвиги. Помните дикаря с Андаманских островов? – Еще бы! – Уотсона передернуло. – Так вот, даже он представляется мне не таким интригующим объектом для наблюдений, как человек, осуществивший этот план. Он подошел к ящикам, где хранилась его картотека, и принялся ворошить свои архивы. – Вот! – провозгласил он, предъявляя Уотсону пачку газетных вырезок. – Здесь идет речь о найденном некоторое время тому назад мальчике-индусе, который в раннем детстве потерялся в джунглях и был воспитан волками. Об этом мальчике пишут, что он способен находить общий язык практически с любыми животными. – Это уже просто фантастика, – запротестовал Уотсон. Холмс бросил вырезки на стол и уселся обратно в кресло. – Фантастика, – согласился он, делая новую затяжку. – Но не забывайте, что полковник Моран долгое время прожил в Индии. И я скорее поверю в фантастику, чем в случайное совпадение. Уотсон задумался. – Это невероятно, – пробормотал он, зябко кутаясь в халат. – И все же… все же… Внезапно он встрепенулся и обратил на друга взгляд, полный тревоги. – Холмс! А вы не оговорились? – Когда? – Когда сказали, что Мориарти наладит выпуск своих изобретений. Холмс… Вы не забыли? Мориарти ведь… – Он живехонек, Уотсон, – заверил его Холмс, в глазах которого плясали озорные огоньки. – Только он мог отыскать этого парня и дать ему подобное поручение. *** – Вы уверены? Вопрос был задан полковником Мораном в третий или четвертый раз, но Мориарти отнесся к этому снисходительно. Он достаточно хорошо знал человеческую природу, чтобы понять: его помощнику было от чего растеряться. – Разумеется, уверен, – сказал он, с самодовольным видом поигрывая гусиным пером. – Я навел все справки, получил свидетельства от жителей той местности. Правда, родня матери этого мальчика не очень-то охотно рассказывала, как унесла в джунгли малютку, прижитого легкомысленной девушкой от английского полковника – охотника на тигров. Моран потер лоб тыльной стороной ладони, тщетно подыскивая слова. – Я рассудил, что неплохо будет попробовать себя в новом амплуа и сделать сразу два добрых дела, – продолжал Мориарти. – Вытащить из тюрьмы матерого убийцу и дать ему встретиться с собственным, не обессудьте за прямоту, бастардом-дикарем. – Вы поручили ему выстрелить в портрет, зная, что собаки его не тронут. Но как вы могли знать, что он попадет в цель?! Не мог же он научиться стрелять в волчьей стае?! – Он стрельнул у нас в подвале пару раз. Не промахнулся по двойке пик. И потом… – Мориарти улыбнулся. – Я же знал, чей он сын. – А… а я… – Да, – кивнул Мориарти. – Вы можете на него посмотреть. Правда, он сейчас спит – ему больше нравится бодрствовать в темноте, когда вокруг не так много людей. Так что со знакомством придется повременить пару часов. Он подвел Морана к двери в одну из спален и осторожно толкнул ее. Полковник заглянул в комнату. Несколько мгновений он стоял неподвижно, а потом оглянулся на профессора. Восторг на его лице смешивался с растерянностью. – Если вы про то, что он спит на шкафу, – сказал Мориарти вполголоса, – то это еще одно подтверждение тому, чья у него наследственность. Поскольку до Маугли, дорогой мой полковник, я еще не встречал человека, который бы хуже, чем вы, поддавался цивилизации.