Моральное удовлетворение

Аврор Поттер возвращался с работы усталый и до невозможности недовольный. Он шёл пешком в надежде проветриться и остудиться, но ничего такого не происходило. Хотелось наорать на прохожих, путающихся под ногами, или разбить витрину магазина, отражавшую усталую очкастую морду с синяками под глазами. С неба лил чёртов плотный дождь, мочил каменную мостовую, поросшую мхом, и Гарри еле держался на ногах, скользя подошвами тяжёлых ботинок по мокрым камням. Ещё болела рука, вся израненная, шитая-перешитая, никак не желающая заживать — задели Сектумсемпрой на прошлой неделе; колдомедики разводили руками и говорили, что ничего не могут сделать. Снейп мог, а они, квалифицированные специалисты, не могут. В таком ворчливо-яростном, мрачном настроении, насквозь мокрый, Гарри ввалился в дом на Площади Гриммо, 12. Вода стекала с волос, с одежды, текла по внутренним сторонам бедёр, потому что даже трусы были насквозь мокрые, хлюпала в обуви, вынуждала часто моргать, стекая на ресницы, чертила водопады-дорожки на линзах очков, смачивала губы и лезла в рот. Вода не оживляющая — отравленная лондонская вода, содержащая, наверное, всю таблицу Менделеева. Дождь не стучал по крыше, а бил каплями беспрерывно, создавая шумовую завесу, сквозь которую лишь изредка прорывался гром. Но здесь, в помещении, эти звуки были чуть приглушены, а на первый план вышел отвратительный смачный хруст. Сняв куртку, Гарри прошёл в гостиную. Драко валялся на диване и читал что-то, держа в одной руке книгу, в другой — яблоко. — Явился не запылился! Я уж обрадовался, думал, что тебя убили, — он чуть отвлёкся. Гарри проигнорировал саркастический тон Малфоя. — Вечно дома сидишь, мог бы хоть ужин мне приготовить! Бездельник! — рявкнул он, стягивая противную мокрую футболку. — Ой, извини, я не виноват, что я наследник чистокровного, уважаемого и богатого рода, а не какой-нибудь нищий полукровка, — с этими словами он снова уткнулся в книгу. Гарри чуть не разорвал футболку, сжав её в кулаках и зачем-то потянув в разные стороны. Ему стало жарко, как в адском пламени, от собственной ярости. На больной руке разошёлся один из швов, а по пальцу потекла тонкая струйка крови. — Малфой, после войны твой сраный род потерял всё, начиная с уважения, а ты сам ещё не сдох от голода только потому, что тебя кормлю я и предки время от времени дают тебе деньги, вырученные с продажи фамильных драгоценностей. Ты лузер, смирись. Драко швырнул книгу на диван и решительно встал, поставив обгрызенное яблоко на отполированный журнальный столик. Он приблизился к Поттеру вплотную, глядя в глаза с холодной ненавистью. — То, что я с тобой сплю, ещё не даёт тебе право нести всякую херь о моих родителях, — он, как рычащий лев, вздёргивал верхнюю губу и с угрозой обнажал ровные мелкие зубы. — Запомни, Поттер, Малфои ещё вернут себе былое величие. И лузер здесь только ты. Всё, на что ты способен — оскорбить меня. Ты жалок. — Он было развернулся, чтобы гордо уйти, но был остановлен мощным ударом кулаком в челюсть. Реакция последовала незамедлительно: тычок тремя пальцами пришелся точно в солнечное сплетение Поттера; он согнулся, но это не помешало ему ещё раз ударить, на этот раз другой рукой, в красивое лицо с точёными чертами. Малфою показалось, что у него хрустнул зуб. Краем глаза он отметил, что у Поттера разошлось уже несколько швов, и ухмыльнулся. Следующий удар Малфой получил в живот. Его сложило пополам, мелькнула мысль о том, что с такой силой можно все внутренние органы разорвать нахрен. А у Гарри всё внутри и без того рвалось, кровоточило и превращалось в кровавое месиво от клокотавшей ярости, кипящей в котле вечно сдерживаемого раздражения, напряжения, застарелой гниющей ненависти к Малфою, злости на весь мир и желания убивать. Всех! Всех без разбору! Сбросим ядерные бомбы, запустим маньяков в города, расчленим, расстреляем из пулемёта, сожжем на костре и десять раз проедемся танком! Гарри казалось, что в таком состоянии он бы ударил кого угодно. Но воображение услужливо нарисовало картину плачущей Джинни, и он отказался от этой мысли. Как же хорошо, что рядом с ним Малфой, этот ублюдок, которого можно без зазрения совести ударить, избить, оскорбить, изнасиловать. Хороший, красивый, любимый Малфой, в данный момент бьющий Гарри по лицу. В ответ он снова врезал ему здоровой рукой в живот. Малфой слабо вскрикнул и зажмурился от боли. — Одно и то же, Поттер! Едва он схватился руками за живот и нагнулся, Гарри воспользовался преимуществом: вцепился в отросшие волосы, поднял его за голову. Малфой уже не сопротивлялся, только смотрел зло и обиженно, смешно морща нос и вздернув верхнюю губу от боли. И из-за этого держать его вот так было особенно приятно. Гарри почувствовал необъяснимое облегчение, как курильщик — от первой затяжки после долгого перерыва. Несколько ударов в живот, парочка — по груди, по выступающим рёбрам; пальцы все ещё в волосах. Малфой податливый и издаёт какие-то тихие звуки, как будто хочет что-то сказать, но язык не слушается его. Гарри оттащил его к стене и приложил об неё головой. Всё так быстро — доли секунды, однако тогда казалось, что это замедленная съёмка, а не реальная драка. Ну ладно, не драка, избиение. Хруст. Сломанный нос. Наконец-то кровь. Короткий отчаянный вопль, Малфой дёрнул головой и попытался ударить Гарри в солнечное сплетение локтём. Навалился спиной, пытаясь налечь на Поттера, чтобы свалить его на пол, ну или чтобы он хотя бы немного ослабил хватку и дал возможность двигать шеей. И вот — в картинках и ощущениях, неторопливо, 10-15 кадров в секунду. Тело к телу; Поттер пытается устоять на ногах и приструнить Малфоя, как непослушного коня, дёргая за волосы, как за поводья; Малфой брыкается, бьёт его под колени голыми пятками, давит всем телом. Оба дышат тяжело, воздух спёртый и густой, хотя комната достаточно большая. Поттер почти потерял равновесие, переставил ноги и поставил Малфою подножку, одновременно толкнув его голову вниз раскрытой ладонью. И снова как в кино. На платиновых волосах Малфоя остаются красные мазки крови с пальцев Гарри. Драко упал на пол ничком, больно ударившись подбородком и локтями. Перед глазами искры, как в американских мультиках; болит челюсть. Всё тело кажется увесистым мешком с картошкой, на нём всюду ноющие углы и изгибы. Он - слизняк без мышц, не способный двигаться, но почему-то набитый тяжёлыми острыми костями, каждую из которых он теперь чувствует. Поттер ударил ещё влажным аврорским ботинком на огромной тяжёлой подошве по рёбрам, и Драко стало нечем дышать. Ударов много, с разных сторон, каждый больнее предыдущего. Малфой молится про себя, чтобы ни одно сломанное ребро не задело лёгкое, и старается вдыхать поменьше, чтобы грудная клетка почти не раскрывалась и болело не так сильно. Но параноик внутри упорно кричит, что лёгкое уже задето. — Лежачего не бьют, Поттер! — выкрикнул Малфой из последних сил, почти плача. — Тебя, суку, бью и буду бить, — спокойно ответил Поттер, нанося контрольный в лицо по разбитому носу. Возникли ассоциации с шестым курсом, и вспомнилось то чувство животного страха, что его никто не найдёт и он в таком состоянии доедет до Лондона. А что, если по пути он задохнётся? Гарри прошипел что-то на парселтанге, который почти не помнит после смерти Волдеморта, — шрам чуть кольнуло, — и ударил обутой ногой по лицу ещё раз. Не удержался и придавил голову Малфоя ботинком к полу. Унизительно и больно. Малфой плачет, стараясь сдержать слёзы, и сворачивается в позу эмбриона. Глаза на Гарри он не поднимает. Он закрыл лицо руками, когда Поттер прицелился ударить его ещё раз, и тот, кажется, сломал ему палец. Удар за ударом по аристократичному лицу, тонким ладоням и длинным пальцам. Кости хрупкие и ломаются легко, кажется, что это для Поттера как веточку дерева пополам сложить. Но это не веточка. Это больно, кроваво и с хрустом. Месить Малфоя ногами стало неинтересно, и Гарри опустился на колени — посмотреть. Лицо обезображено: нос смещён, губы разбиты, под глазами и на щеках наливаются синяки. Весь в крови, слёзы льются потоком, стекают по лицу и образуют лужицу на полу. За окном гремит гром. Это всё слишком беспомощно, слишком беспросветно, слишком невыносимо и совсем не так, как должно быть в его малфоевской жизни. Драко рыдает, и его рёбра рыдают вместе с ним. Жалко? Удивительно, но нет. Потерпит, не впервой. И вновь — ботинки. На этот раз по рукам, по ногам, по бёдрам, по животу и даже один раз в пах. Он пинком перевернул его на живот и спустил его штаны до колен. Малфой лежит бревном, всхлипывая и слизывая с губ кровь. Гарри смазал его зад кровью из его же разбитого носа. Можно было бы обойтись минетом и размазать всё это безобразие по его наглой слизеринской морде, но он сейчас в таком состоянии, что и откусить может. Гарри не готовил его пальцами — и без того растраханный. Но всё равно входить в такой любимый зад без приличной смазки было не очень приятно. Кажется, таким тугим Малфой никогда не был. Заметно, что он старался расслабиться, но всё безуспешно. Сексуальные сдавленные стоны Малфоя и какие-то умоляющие слова, получавшиеся, как сказала бы миссис Уизли, «гундящими» и «в нос», компенсировали небольшой дискомфорт. Осознание того, что он сделал ему больно, что он может сделать ему больно — величайшее наслаждение на свете. Движения Гарри торопливые и грубые, он не попадает в простату и натягивает по самые яйца, большими пальцами раздвигая ягодицы в стороны так, что кожа между ними больно натягивается. Кровь из носа в ложбинке, на растянутом сфинктере и на члене Гарри поблескивает, бликуя в отсветах молний за окном. Для Гарри воздух становится чуть легче, но не врезается, а течёт в лёгкие, наполняя жизнью, удовольствием, феерией, вселенской любовью. Ко всем, кроме Малфоя, конечно. Драко дышать решительно нечем. Он раскрывает рот и глотает воздух, хватается за него, как утопающий — за спасательный круг; тот попадает в лёгкие, но в нём словно нет кислорода, или его настолько мало, что нет даже смысла дышать. Поттер наконец-то кончил, и вытекающая сперма смешалась снаружи с ярко-красной артериальной кровью. Он ухмыльнулся, застёгивая ширинку, и дал Драко пинок под зад. Поттер поднимается наверх, а Драко остаётся лежать на холодном полу, свернувшись калачиком и всхлипывая. Униженный, избитый, изнасилованный, он воет и скулит, как собачонка. Вместо дыхания — хрипы, в которых и боль, и обида, и ненависть.

***

Поттер лежал на кровати, согревшийся после душа и в сухой одежде, положив одну руку под голову, а вторую вытянув на соседней подушке. Очки на тумбочке, но какая-то печать печальных размышлений всё равно осела на напряжённом лице. Драко знал: самокопание. Драко лёг на кровать рядом с Поттером, по-кошачьи тихо и осторожно: по всему телу гематомы, сломано несколько костей, и при каждом движении, даже плавном, они недвусмысленно напоминают о себе — подъём по лестнице дался ему с огромным трудом. Он снова почувствовал себя мешком, но набитым уже острыми ножами. В душе то же самое — ножи, молнии, колющая ярость. Снаружи Драко спокоен. Он лёг на бок и положил голову на вытянутую руку Гарри, спокойно и неотрывно глядя на него. Поттер повернул голову, но ему было тяжело выдержать взгляд Драко: грустные зелёные глаза увлажнились, а губы сложились в изогнуто-виноватую линию. — Так что такое? На работе что-то случилось? — спросил Драко, еле разлепляя губы из-за запёкшейся крови. — Да, — Поттер звучал хрипло, как помехи на радио, — на работе. Опять эти Пожиратели. Вот чего им не спится? Активизировались что-то, никак не успокоятся, как будто Лорд не умер и не в горстку пепла на их глазах не превратился. Одно нападение в Кардиффе, одно в Сассексе, а сегодня вообще в Лондоне. Опять мост Миллениум, представляешь? Его только восстановили. С Премьер-Министром магглов пришлось разговаривать, а он у них опять новый, истерил, чуть с кулаками не набросился. Новобранцев к нам закинули. Один другого тупее. Блин, если бы ты знал, какие они все идиоты! Драко протянул руку — ту, на которой все пальцы чудом остались целы, — и невесомо погладил Поттера по как всегда взъерошенным смоляным волосам. — Боже мой, Драко, как хорошо, что у меня есть ты! — от избытка чувств Гарри вдруг решил его обнять, притянув к себе. Драко взвыл. — Бля, аккуратнее! — Ой, прости, прости меня, пожалуйста, — Поттер выглядел ещё более виноватым, чем в начале. Он отпустил Драко и поднял руки так, как поднимают в кино, когда хотят показать, что оружия нет. — Сколько в этот раз сломал? Пять? Шесть? «Семь». — Да четыре максимум, — отмахнулся Драко. Гарри ещё раз, уже без злорадства, оглядел его. Глаз поплыл, нос почти на щеке и уродует лицо, в углах потерявших форму губ — капли застывшей крови, а что во взгляде — не прочитать. Наваждение прошло, и это уже не казалось красивым и совершенно не подтверждало, что он, Гарри, триумфатор. Скорее, моральный урод. — Блин, Драко, прости меня, прости! Я… я бессовестный, я просто чудовище, я не должен был так делать, я ужасный урод, редкостный бесчеловечный придурок, я… — он тянулся руками, чтобы обнять его, но вовремя останавливал себя. Чувство вины затопило изнутри, и все внутренние органы плавали в этом кислом соку, всплывая к горлу и заставляя задыхаться и давиться подступающими слезами. — ЗАТКНИСЬ, ПОТТЕР! Я тебя сколько раз просил не извиняться?! Мне это не нужно! — Драко увидел, что Поттер слушает, и продолжил тише. — Запомни уже, ты можешь делать со мной всё, что угодно. Я это заслужил. Я жестоко измывался над тобой шесть лет подряд, и ты вполне имеешь право меня бить. Серьёзно. — Драко, это же… — Не забывай: я мазохист. Мне это даже нравится. — Мазохизм предполагает получение сексуального удовлетворения, — в очередной раз говорил Поттер с безнадёгой в голосе. — А я получаю моральное удовлетворение, — произнёс он тоном, не допускающим возражений. — И всё-таки это неправильно… — Гарри отвернулся и уставился в потолок. Малфой не отвечал, тоже смотрел вверх. Он видел на потолке ответ на все вопросы, а Гарри… Гарри слеп даже в очках. Как слепой котёнок, он неспособен ни закрыть свои мысли от других, ни проникнуть в их. Но более того — он совершенно не разбирается в людях, в упор не понимает их и даже не может разобрать, что чувствует человек, что намешано в коктейле, отражающихся на их лице, если уж эмоции не совсем-совсем очевидные. Ну конечно, вся жизнь же крутится только вокруг его геройской персоны. Ему надо спасать мир, куда там до людишек и их чувств вкупе с мыслями. Чёртов гриффиндорец. — Я тебя люблю, — сказал Драко, даже не поворачивая головы. Удивительно, как эта волшебная фраза может разрядить обстановку! — Мы об этом сто раз говорили. Не надо так париться, со мной всё хорошо. — Поттер кивнул. Снова. — А ужин я тебе, кстати, приготовил. Тебе рыбу с рисом или жюльен погреть? — Лежи уже, горе ты луковое, — усмехнулся Поттер. — Сейчас найду палочку и будем тебя лечить. — Драко чуть улыбнулся, настолько, чтобы не было больно. Поттер вышел. Едва затворилась дверь, Драко рванул к шкафу, игнорируя боль. Старый пиджак, внутренний незаметный карман, молния. Снять Заклятие невидимого расширения, достать шкатулку, три Отпирающих заклятия — фамильные, чтоб их! — Заклятие увеличения, две трансфигурации. И всё это одной трясущейся левой рукой, потому что на правой сломаны мизинец и средний палец. После всех манипуляций Драко держал в руках стеклянную баночку, в которых магглы продают «зелёнку». — Акцио кровь Гарри Поттера. Кровь с волос Драко и ещё с разных мест, по которым Поттер попадал своей больной кровоточащей рукой, как воспоминания из Омута, перетекла по воздуху сначала к кончику палочки Драко, а от неё — в склянку. Ставшая ярче Метка горела огнём. Мало кто знал, что Драко Малфой — ещё один, наспех сделанный перед Великой Битвой крестраж Тёмного Лорда. После «смерти» Волдеморта все грёбаные грязнокровки почувствовали облегчение. Всё утихло на полгода, и казалось, что Лорда, который теперь снова стал меньше, чем призрак, уже не спасти. На этот раз ему приходилось особенно тяжело, он не смог вселиться даже в жалкого маггла на любой из улиц Лондона. В нём не осталось не то что волшебных — обычных человеческих сил. Он находился на грани между этим миром и загробным, и балансировать на ней было ужасно, однако деваться в такой ситуации просто некуда. И вот Люциус нашёл способ в одном из древних фолиантов в фамильной библиотеке, написанных каким-то пра-пра-пра-Малфоем. Это был долгий темномагический ритуал с зельем наподобие того, которое Лорд использовал, чтобы возродиться в первый раз, но из ингредиентов нужны были редкие травы, кровь преданного слуги и кровь врага. Добыть последнюю можно было любым путём. Драко решил взять эту миссию на себя. К Поттеру невозможно было подобраться: результаты анализов в Мунго охраняли тщательно, деньги там не брали, на оборотку проверяли на входе. Во время боёв Поттера было почти невозможно ранить, а «меченых» на работу в Министерство теперь не брали. Просто подойти и спросить, по-гриффиндорски? Нет, даже такой дебил, как он, догадается, зачем может понадобиться кровь. Спасение пришло, откуда не ждали. В «Пророке» мелькнул слушок, что Гарри Поттер — гей. В голове у Драко сразу созрел план. Соблазнить народного героя оказалось проще пареных златоглазок, а в постели он оказался просто прекрасен. Драко, честно говоря, не ожидал. Уже через месяц он переехал к нему, в его страшный дом с налётом увядшей роскоши и готики на стенах. Когда живёшь с человеком, можно «случайно» поранить его кухонным ножом или разбить вазу так, чтобы осколок впился в его кожу до крови. Это, определённо, был идеальный вариант, но удобного случая всё не представлялось. Через два месяца это случилось в первый раз. Гарри поругался с Роном и пришёл домой хорошо выпивши. Драко тогда хлопнул дверью и ушёл, прихрамывая, как ему казалось, навсегда. Но через два дня пришлось вернуться. Задание Лорда — превыше всего, и это оправданная жертва. В конце концов, что значит никчёмное тело Драко в сравнении с шансом Лорда снова возродиться? Поттер клялся, что это больше не повторится. Две недели спустя — ещё одно избиение, ещё более жестокое. Дементоры появились в одном из пригородов Лондона, и Поттеру пришлось с этим разбираться. Поттер плакал, корил себя и извинялся. Драко простил, но потом Поттер, мучаясь от чувства вины, решил, что им надо расстаться. Малфой протестовал, но он буквально выставил его за дверь, говоря, что в одном доме с ним нельзя находиться и что он опасен для общества. Тогда Малфой, подлечившись, решил немного поменять правила игры. Он заявился к Поттеру домой и буквально нарвался на драку. В себя он пришёл только в Мунго. Поттеру, сидящему у его кровати и глядящего трогательно-огромными глазами, он сообщил, что скучал. Потом состоялся долгий разговор, в ходе которого Драко пытался объяснить своему давнему школьному врагу, что ему нравится, когда его бьют. В следующий раз Поттер тоже долго мучался, но хотя бы не выгонял. Шли месяцы, Драко терпел срывы Поттера раз за разом. Это случалось почти каждые две недели, но привыкнуть к этому Малфой так и не смог. Ну невозможно привыкнуть к хрусту рёбер и тому, как сильно Поттер тянет за волосы, словно пытаясь выдрать. Невозможно слушать каждый раз оскорбления и ругательства. Гарри словно становился в такие моменты другим человеком. А Драко оставался тем же: не начинал внезапно любить боль, не мог не ответить на обидное слово, не мог не плакать и не кричать. Это становилось невыносимо, невыносимее и ещё невыносимее. И вроде бы всё заживало, затягивалось под палочкой Поттера, и не оставалось ни единой трещинки, но Драко чувствовал, что что-то где-то внутри ранено, тянет и ноет. Своими поступками Поттер с каждым разом оставлял какой-то невидимый болезненный шрам — в душе? В сердце? А ещё Волдеморт, его воспоминания, передавшиеся вместе с частью души, — Драко не знал, что в них, но остро чувствовал, что они ужасные, горькие и тяжелые. И иногда эта тяжесть наваливалась на него, и тогда хотелось бросить всё к чёртовой матери и пойти повеситься, лишь бы только не видеть поджатые губы отца в редкие визиты домой и осточертевшую очкастую морду на месте, как он надеялся, временного проживания. Периодически всплывала по-настоящему волдемортовская жестокость, и Драко еле сдерживался, чтобы не сделать с Поттером — пусть даже привычным, нормальным Поттером, — что-нибудь нехорошее. Но это его бремя — чувствовать своего господина. Он теперь всегда будет крестражем, хранителем души, всегда будет предан своему Тёмному Лорду, своему могущественному повелителю. И да, он поможет ему спастись. Все ингредиенты для зелья уже есть, осталось лишь доставить в Малфой-Мэнор кровь. Волдеморт возродится, будет его третье пришествие, и уж тогда Тёмная Сторона точно победит. И Малфои вернут себе былое величие. Они выкупят всё то, что продали; в Мэноре снова будет прислуга, а вместе с ней и большой сад с орхидеями, и белые африканские павлины, и будут бить в воздух струи Большого фонтана, сейчас такого отвратительно сухого и безжизненного. Мама снова наденет свои лучшие наряды и станет приглашать в гости подруг, а у отца разгладятся глубокие складки меж бровей, и он снова станет тем царственно-холодным аристократом, которого так боялась общественность в период после Первой и во время Второй Магической Войны. Малфои точно станут самыми важными действующими лицами Третьей Магической. Сразу же после Тёмного Лорда. И даже если он сам когда-нибудь умрёт, спустя много лет под портретом Драко Малфоя в холле Малфой-Мэнора будет подписано, что он — национальный герой Британии. И внуки будут долго стоять перед портретом статного блондина, гордиться им и рассказывать красивые истории о его приключениях, его по-настоящему слизеринской хитрости и о том, как всецело и искренне он был предан Великому Тёмному Лорду. Драко ликовал, накладывая на склянку чары и быстро убирая её обратно в пиджак. Ложась обратно на кровать, он блаженно улыбался и уже почти не замечал боли. Вот это моральное удовлетворение. Готовься, Поттер, завтра Война.