In the Cold Light of Morning

В холодном утреннем свете серые шторы прозрачно расплываются голубовато-белым. В глубине гостиничного номера еще темно, и на кровати неслышно дышит спящий – светловолосый малознакомый человек. Накануне его губы, скользкие от красного вина и руки, влажные от пота, обещали хорошее времяпровождение, а сегодня треснувшая голова Брайана едва соображает, как можно было так наебнуться. Брайан стоит у окна: сине-белые тени лежат на изгибах голого тела, руки сложены на груди, а пальцы на ногах поджимаются от холода и неуюта гостиничного номера, куда накануне привел его незапланированный спутник. Такой разумный, такой галантный, такой деликатный, что смог кончить только после того, как Брайан отхлестал его по ягодицам ремнем со стальной пряжкой. Брайан ждал телесного удовольствия и поддержки для своего израненного эго, которое едва-едва успело подлечиться в первые годы их завидного успеха. Но очень скоро наступило привыкание: фанаток-антидепрессантов для утоления страха и сомнений стало требоваться больше, чем он мог принять в пределах одной дозы и одной ночи. Серьезные женщины с золотыми волосами и мужчины с ироничными глазами – те, кто никогда в жизни не слышали Пласибо, были на этот период жизни его надеждой, которая - грустно - не спешила себя оправдать. Этот, что лежит сейчас на кровати – успешен, зарабатывает немногим меньше чем Молко-рок-звезда; заманивает неподдельным интересом, сочувствием и интеллектом, который мешает жить не менее, чем невроз Брайана. Слишком серьезный в постели, он не дает ни расслабиться, ни отдаться в свое распоряжение; он слишком часто спрашивает разрешения и глубоко интересуется чувствами и предпочтениями Брайана, он плохо выбирает вино и совершает признания, от которых Молко становится скучно и тошно. Он отказывается от белых таблеток, которые, в отличие от людей, никогда Брайана не разочаровывали; потом не понимает и не хочет понять, что любой сильный нуждается иногда в возможности стать слабым и именно этого просит от него Брайан, заливая лекарство глотками сладкого красного вина, при этом зная, что после не будет способен к каким-то активным действиям. И оба не получают того, что им действительно было нужно: в руках полуобморочного Брайана оказывается кожаный ремень, а на члене гостя – презерватив и смазка. И утром кажется очевидным, что все должно и могло быть не так; или не совсем так, или этак, или чуть менее интенсивно, или не столь расчетливо, или еще черт знает… Но Молко бил от злости и досады, а не от страсти, а тело партнера двигалось, чтобы сделать приятное Брайану, а не себе, и в итоге никто не уснул довольным. И чем светлее становилась занавеска на блеклом окне, и чем чаще скользили машины в просвете между высотками на противоположной стороне улицы – тем сильнее становилась боль в затылке, тем гаже ощущались липкие прикосновения вчерашних пальцев на обнаженной коже, и тем меньше Брайан понимал, как мог он оказаться здесь, и пить, и давать, и брать, и уснуть потом, в хлам пьяный и одурманенный, на груди этого нелепого человека, и почему бы, черт возьми, не выпить кофе – в полном одиночестве, конечно же. Футболка пахнет потом, одеколоном и освежителем воздуха, волосы сальные, лицо горит, а гвоздь в голове медленно, но верно продвигается к центру мозга. Проснувшийся ненавистный блондин серьезен и заботлив, благодарит и порывается провожать. Брайан врет, потом грубит, потом извиняется, потом припечатывает к порогу оскорбительными словами и спешит к лифту. Солнце встает над серым городом, заливая его золотом, ярким и радостным. Автомобили не успели распылить в прозрачном воздухе частицы свинца и пепла, кафе не успело открыться, кофе – согреть руки и пересохшее горло, а официантки – узнать английского рок-музыканта. Брайану плевать на кулон, подаренный кем-то любящим и забытый ночью на крючке в душевой гостиницы, плевать на озабоченного поиском смысла жизни блондина и забытые на его тумбе таблетки. Самолет через шесть часов; скоро принесут кофе – слышно как свистит на кухне чайник; под пронзительно голубым небом, над белыми клубами облаков сияет холодное беспощадное солнце.