Танец жестокости

Хольгер с некоторым усилием повернул ключ – старый замок громко щелкнул и дверь открылась. В прихожей было темно и холодно; из ванной тянуло запахом мокнущих уже вторую неделю тряпок. "Домохозяйка из Варни никакая, - подумал Хольгер, швыряя в угол тяжелые ботинки, - Хотя, бессмысленно делать уборку в почти полной темноте". На кухне в раковине мокла грязная посуда, облепленная клочьями вонючей пены; под потолком жужжало несколько мух. Хольгер включил свет; загорелась тусклая лампочка без абажура. Хрустнули под ногами рассыпанные макароны – пустая пачка валяется рядом. На полке – только отломанные куски черствого хлеба. Хольгер пожал плечами, вгрызся зубами в сухарь, захлопнул дверцу и сунул руку в карман. Всего несколько марок; завтра придется как-то решать этот вопрос, или они с Варни просто загнутся с голоду. Квартиранты заплатят только десятого, как продержаться еще неделю? Одалживать уже не у кого. На родителей рассчитывать не приходится: с тех пор как они узнали, что их сын живет с мужчиной, они и пальцем не пошевелят, чтобы ему помочь... Хольгер заглянул в общую комнату, потом в спальню – кромешная темнота, окна занавешены плотной тканью. - Эй, Варни, ты здесь? Из спальни донеслось невнятное мычание. - Я могу включить свет? – молчание, - Эй? – раздраженно. - А?.. да. Вспыхнула лампочка, такая же тусклая, как на кухне, осветила беспорядок – разбросанные грязные вещи, смятые бумаги, покрытые каракулями. На широкой кровати – изогнувшееся под каким-то неестественным углом тело, в порванной мятой рубашке и разодранных на коленях джинсах. Оба глаза человека закрыты сложенным в несколько слоев бинтом и заклеены крест-накрест кусками черной клейкой ленты. - Жрать хочешь? Не дождавшись ответа, Хольгер выругался, вернулся в коридор и стал натягивать свои ботинки. Надо было сразу зайти в магазин, какая дома может быть еда, лишенному глаз Варни опасно даже близко подходить к плите. Хольгер давно уже спрятал все спички, а также колющие и режущие предметы, которые могли попасться под руку Варни – даже консервные банки он не ленился каждый раз вышвыривать в мусоропровод на лестничной площадке. Безопасные бритвы хранились под ванной в самом дальнем углу, за трубой, опасные – в еще более надежном месте – для "особых случаев" (которые – Хольгер ощутил укол совести – в последнее время наступали все чаще и чаще). Пластмассовые ножи и вилки лежали в шкафу, но ими никто не пользовался – кусок хлеба проще отломить руками. Девушка на кассе неприязненно пялилась на высокого, болезненно худого молодого человека с длинными нечесаными волосами и лицом мрачнее, чем у гробовщика. "Дура", - подумал Хольгер, "Урод", - подумала кассирша. В магазине слишком светло – сверкают пластиковые и металлические поверхности, ряды блестящих упаковок на полках, глянцевые журналы на стойке недалеко от кассы. Хольгер подхватил небольшой пакет с едой и вышел на улицу. Уже почти стемнело – повеяло прохладой. Хольгер медленно добрел до своего подъезда и снова поднялся на второй этаж, вправо по длинному коридору – последняя дверь. Возле нее он с удивлением обнаружил плотного сложения девушку с таким же, как у него, Хольгера, пакетом, только больше в два раза. Она тяжело стучала кулаком по двери, сосредоточенно глядя в одну точку – дверной глазок. - Роз? Девушка обернулась. Светло-русые жидкие волосы собраны в хвост, серо-зеленые глаза, без следа туши и теней, раздраженно уставились на Хольгера. - Так вот ты где. Хольгер с досадой заглянул в принесенный девушкой пакет. "Можно было сэкономить деньги, но кто ж знал?" - Ага. Проходи. Он посторонился, пропуская ее первой. - Черт возьми, в прошлый раз я подумала, что изгадить эту квартиру сильнее невозможно! – донесся голос Роз с кухни, - Кто, по-твоему, должен убираться здесь? Я? - Варни, - честно ответил Хольгер. Роз передернуло. - Как он? – напряженность в голосе. - По-прежнему,- пожал плечами Хольгер. - Ты регулярно даешь ему лекарства? – строго спросила Роз. Хольгер на пару секунд замешкался. - Да, конечно, "Редко забываю, но кто, в конце концов, должен следить за этим?" - Мне бы хотелось его видеть. Хольгер задумался, а хотелось бы самому Варни видеть сестру, и если да, то он все равно ее увидеть не сможет, а если нет, то само ее присутствие не доставит ему удовольствия... "Не стоит", - подумал Хольгер, но вслух сказал только: - Он в спальне. Лучше не включай свет. - Он без повязки? - С повязкой, но... Роз, не дослушав, направилась в спальню. Хольгер стал разбирать принесенные ею продукты и лекарства – это в холодильник, это в шкаф, а это – можно сожрать прямо сейчас, - желудок Хольгера внезапно свело от голода. Из комнаты не доносилось ни звука – сколько Хольгер не прислушивался. Приготовив несколько бутербродов, он позволил себе постучать в дверь и несильно толкнуть ее ногой – не заперто. Варни все так же лежал на кровати, только немного в другой позе, Роз сидела на стуле рядом, подтянув ноги, и смотрела на него. - Жалкое зрелище, - пробормотала она, когда Хольгер вошел. - Варни, вот еда. Больной не пошевелился. - И никакой благодарности, - громко вздохнула Роз, - И зачем он тебе нужен, Хольгер? С трудом могу предположить, что... – ее взгляд скользнул по смятым простыням на широкой кровати, и губы искривились в отвращении. - Не лезь не в свое дело! – буркнул Хольгер. Вышло грубее, чем хотелось. - Даже ТЫ мог бы отыскать кого-нибудь получше, - сказала Роз, вставая. Хольгер вышел, чтобы закрыть за ней дверь. - Капли в глаза – три раза в день, - вместо прощания сказала Роз. Хольгер помог Варни принять сидячее положение и вложил в его руки бутерброд. Сыр и ветчина подняли настроение и сгладили неприятное впечатление после визита Роз. - Жратвы нам теперь до конца недели хватит. Бледное лицо с заклеенными черным глазами повернулось к нему и кивнуло. - Стемнело, - сказал Хольгер, - Давай, я погашу свет, и ты сможешь снять бинты. - Потом, - ответил Варни и опять отвернулся. После ужина – дешевое пиво для Хольгера, дешевый чай в пакетах – для Варни. Хольгер распихал валяющуюся под ногами одежду – что в шкаф, что под кровать, где пол не мыли уже больше года. "О да, я сам буду все делать по дому – а ты, если хочешь, можешь зарабатывать деньги" – и Варни действительно что-то делал, он был неравнодушен к комфорту – пока боль и резь в глазах от яркого света не стали невыносимыми. "Он может совсем потерять зрение, - сказал врач, - Почему вы обратились так поздно?". Постоянную работу Хольгер так и не нашел; они жили в квартире Варни, сдавая в наем квартиру Хольгера (ту, что получше); таскались по клубам и по кладбищам, записывали в студии приятелей музыку собственного сочинения. Когда Варни заболел, за помощью пришлось обратиться к его семье, отношения с которой у Варни были хуже, чем просто ужасные. - Тебе, наверно, скучно валяться здесь в одиночестве? – спросил Хольгер, поднимая с пола смятый лист и разглаживая бумагу. Он заранее знал ответ – но тупо надеялся, что Варни ответит "да". - Вовсе нет, - сказал Варни. Хольгер покачал головой – его бедный приятель, похоже, совсем съехал с катушек. Хольгер, как ни пытался, не мог понять, верит ли сам Варни в то, что рассказывает. "Ты хочешь сказать, тебе это приснилось". "Нет, я не спал". И, помолчав: "Я видел ИХ". Парень, ты просто жутко боишься ослепнуть – я тебя понимаю. Ты сам себя убедил, что слышишь потусторонние голоса и видишь цветные картинки, чтобы не было так страшно лежать целыми днями – неделя за неделей, месяц за месяцем – в полной темноте. По листу расползались кривые строчки – почти не читаемые – выцарапанное на бумаге отчаяние последних шести месяцев жизни Варни. Или всех двадцати с лишним лет. Казалось, боль – естественное состояние этого странного существа; и естественным казалось сделать ему еще больнее. Хольгер не мог иногда устоять перед искушением – тем более Варни сам просил об этом – тихим, едва слышным шепотом; или просто – прикосновениями рук, взглядом – раньше. Оживший мертвец – потрескавшиеся сухие губы не очень-то хочется целовать, и холодные пальцы на собственной груди – не самое приятное ощущение. Хольгер знал, как, при необходимости, взбодрить Варни, но это было, кажется, чересчур жестоко. Вернуть румянец на бледные щеки могли две-три крепких пощечины; согреть-обжечь руки над пламенем свечи, или вскрыть старую рану и заставить теплую кровь вновь струиться по сгибу локтя, а потом слизывать ее языком. Такими вещами легко увлечься, даже если раньше тебе казалось, что склонности к садизму у тебя нет. Хольгер и сам позволял, дрожа от удовольствия и страха, вырезать на своем предплечье цветы, звезды и символы планет – лезвие в руке Варни движется восхитительно медленно, глубоко вспарывая кожу. Хольгер быстро перенял у него эту манеру – шея, грудь и особенно руки Варни были постоянно покрыты свежими шрамами. Последние месяцы Хольгеру было его откровенно жаль и вовсе не хотелось причинять лишнюю боль, но Варни, казалось, нуждался в ней как никогда прежде. Да и сам Хольгер слишком привык – вид и вкус крови, искаженное страданием лицо Варни действовали на него возбуждающе; без этого заниматься сексом со своим несчастным любовником он уже не мог. Холодные пальцы потянулись прямо к нему – Хольгер знал, что Варни слышит его дыхание. Оба замерли. Хольгер закрыл глаза и на несколько секунд погрузился в свои ощущения, потом пожал плечами и, подхватив легкое тело Варни с кровати, отвел его в ванную. Свет включать он не стал – это было бы как-то нечестно по отношению к Варни, вынужденному постоянно находиться в темноте; да и по правде, смотреть здесь было не на что - только болезненная худоба и раны, нанесенные самим Варни и Хольгером. Впрочем, то же самое можно было сказать и про тело Хольгера. В спальне горели две широкие, оплавленные свечи – иллюзия тепла и уюта. Истории про вампиров – слабость Варни; отсюда все эти игры с кровопитием и укусами в шею. Не так просто прокусить кожу – сам Хольгер такое испытание не выдержал бы. Осторожно прихватить зубами под подбородком, сбоку, вдавить клык в нежную плоть, сжать зубы – медленно, чтобы не упустить ни вздох, ни стон жертвы. Сначала Варни лишь прерывисто дышит, потом начинает биться под ним, еще сильнее – крик-плач в ушах Хольгера, соленая жидкость на губах. Если бы не бинты на глазах Варни, Хольгер увидел бы там слезы. Жертва все еще всхлипывает – Хольгер вытер измазанный кровью рот, приложил к ране (здесь останется самый некрасивый шрам) кусочек бинта и приклеил его все той же черной лентой. - Чшш, все хорошо, - прошептал он в ухо прижавшегося к нему Варни. Губы находят губы – Варни жадно слизывал с лица Хольгера свою кровь. В глазах Хольгера загорелся мрачный огонек. Поколебавшись несколько секунд, он смочил слюной большой и указательный палец и быстро погасил стоящую ближе свечу. Под черным фитилем – озерцо расплавленного парафина. - Выпей это, - прошептал Хольгер, поднимая свечу. - Что? Хольгер не ответил, просто поднес свечу к полуоткрытым губам Варни и опрокинул ее. Эффект был замечателен – Варни с криком отпрянул, прижал руки к горлу, пытаясь выплюнуть застывший во рту и на губах парафин. Из горла вырвался только хрип – склонившись над спинкой кровати, Варни выплевывал обжигающую мягкую гадость. Он не сказал ни слова упрека – отплевавшись, застыл, тяжело дыша. Хольгер снял с его щеки застывший потек и кратко поцеловал в распухшие губы. Определенно, разнообразие в их жестокой игре. Он старался не смотреть в лицо Варни - вбивая его в кровать короткими, сильными толчками, - невозможно было сейчас угадать его чувства – черная лента превратила лицо в маску, искривившиеся (в муке? в удовольствии? в отчаянии?) губы лишали эту маску красоты. Но так плотно тело Варни охватывало Хольгера – что он не мог остановиться, какие бы жуткие мысли ни теснились в затуманенном сознании. Это надругательство над телом Варни – столь же неразрывно связанное с унижением и болью, как с наслаждением и восторгом. "Я впервые прочел статью о гомосексуализме в 16 лет, - признался Варни когда-то, - До этого я считал себя чудовищем". Но даже это не объясняло до конца его ненависть к себе и своему телу. Здесь было что-то еще, но Варни никогда не говорил об этом, и Хольгеру не оставалось ничего, кроме смутных догадок. *** Лучи сентябрьского солнца пробивались даже сквозь плотные шторы на окнах кухни. Хольгер, согнувшись, стоял над ванной и, тихо ругаясь, вытаскивал из нее склизкие тряпки. Каждая вещь осматривалась, и, если отвращение Хольгера оказывалось сильнее желания снова надеть ее, отправлялась в ведро. Таким образом половина одежды не пережила стирку и отправилась на помойку. Дольше всего Хольгер разглядывал бесформенный черный балахон Варни, который валялся в коридоре, обляпанный грязью, еще с весны – когда они облазили с фотоаппаратом все кладбище – то далекое время, когда Варни еще умел смеяться... В спальне позвякивали колокольчики – одно из немногих развлечений, доступных Варни – составлять мелодии "из ничего". Сам он уверял, что не "сочиняет" музыку, а "слышит" ее. Хольгер не комментировал. С посудой можно было поступить так же, как с одеждой. Двух-трех тарелок им хватит, а гостей в их жалком жилище все равно никогда не бывает, кроме Роз, которая не опускается до того чтобы разделить с ними трапезу... Будто вопреки рассуждениям Хольгера, со стороны двери раздался громкий стук. От неожиданности музыкант вздрогнул. Стучали настойчивее, чем обычно Роз – да она и навещала их не чаще раза в неделю. Открывая дверь, Хольгер испытывал неуместно волнующее любопытство, похожее на то, с каким открываешь коробку с подарком в день рождения. - При-вееет! – прямо в его объятия упал пьяный в ноль музыкант, с которым они иногда пересекались во Франкфуртском готик-клубе. - Давай, давай, заходи, - подталкивал приятеля его согруппник, стоящий на ногах чуть тверже, - Мы тут пили, ик, неподалеку, и вспомнили, что вы здесь тоже обитаете... - Я вспомнил! – тыча себя в грудь, сказал первый – кажется, его звали Свен. - Да, а где этот... твой... – оба захихикали, - Наш любимый вокалист? - Ммм... заперся в комнате, спит. Похмелье. - Аааа... Свен прошествовал на кухню. - Родная обстановочка! Эй, Холли, выпить не найдется? Хольгер покачал головой. - Тебе, конечно, интересно, почему мы пьем с утра пораньше, а, Холли? – Свен шлепнулся на табуретку, которая скрипнула и затрещала под его весом, - Смотри!!! И Свен с треском выложил на грязный стол прозрачную пластиковую коробочку с компакт-диском. - Эээ... На буклете было выдавлено название, которое Хольгер раньше встречал только на афишках клуба – выше или ниже их собственного имени "Sopor Aeternus". - Мы подписали контракт, и выпустили диск! – глаза Свена сияли. Радости Хольгер не почувствовал, только зависть. - Ну и с кем вы его подписали? – без всякого любопытства спросил он. - Apocalyptic Vision, - сообщил согруппник Свена потрезвее. Хольгер о таком лейбле не слышал. - Совсем молодая фирма... Чувак, увлеченный готикой... ищет таланты, - заплетающимся языком пояснил Свен, - Запиши телефон, Холли, его зовут Алекс Шторм... Парни ушли быстро – продолжать праздновать свою победу – первый шаг на пути из андеграундного болотца в широкие грязные воды шоу-бизнеса. Хольгер пересказал разговор Варни – тот отнесся к успеху коллег с еще большим равнодушием, чем сам Хольгер. - Ну ладно, я пошел, буду вечером, - сказал Хольгер с тяжелым вздохом. Где-то надо было достать сегодня деньги – пусть даже придется разгружать коробки и делать всю эту отстойную работу, от одной мысли о которой Хольгера тошнило. Бумажку с адресом и телефоном Шторма он сунул в карман куртки Варни. Однажды Хольгер – гораздо скорее, чем ему казалось в тот день – закроет за собой дверь этой квартиры, чтобы никогда не вернуться назад.