Король умер. Да здравствует Король.

Боги забываются, когда связь с природой угасает. Наука на языке математики записывала музыку Айнур, некогда творивших этот мир. Люди разложили на ноты мелодии, чтобы понять замысел, люди собрали ноты, чтобы подчинить себе музыку и создали какофонию. Весна Арды давно прошла. Она была так давно, что сама Арда об этом забыла. Люди видят кошмары, потому что Ирмо уже не из чего творить для них сны, они не видели света, их память пуста. Варда забылась в работе. Все вышивает и вышивает. Она видела - последнее слово Эру, обращенное к ней, - о Владыка, как он был давно - люди попытаются выйти за Эа, но это убьет их. Значит нужно сделать так, чтобы Эа не кончалась. Нужно вышивать звезды на небосклоне, даже если никто не видит, никто не смотрит. Ведь потом они возжелают их, память о звездах. Потом. Когда? Ульмо бесконечно черен от липкой пленки нефти, в его волосах запутались корабли – жестяные банки, покрытые бесконечным налетом ржи. Его кожа покрылась язвами от яда, он ослеп. Его майяр плачут солеными ядовитыми каплями, заливая память о мертвых рыбах. Йаванна уже не в силах ходить. Смерть хоббитов, смерть целой расы, скосила ее окончательно. Остатки гномов догнивают в своих пещерах, давно ставшие слепыми, ибо не видят света с рождения. На планете остались люди да орки, одни поработили других. Спустя поколения – орки не более чем слуги, без прав и средств. Расы смешались. И вместе в своей бесконечной жажде выжить уничтожают. Ежесекундно. Тулкас похож на скелет. Доблесть и отвага вымерли на планете. Железо и огонь решают исход поединка. А те, кто мог бы быть героями, сражаются, неподвижно сидя в тепле и уюте. Некому больше драться ради отрады и воевать по дружбе - даже дети играют в подковерные игры. Лишь Мандос вырос, стал больше. Количество помощников его растет, как и помощников Вайрэ. Им нужно вышивать гобелены истории. Им нужно, ныне в масках чумных докторов, чтобы не задохнуться от смога, заботиться о душах, проводить их до края, отпустить, вручить последний дар Эру. Манвэ задыхается. Его орлы давным-давно умерли. Все до единого. Но у него уже тогда не было сил их оплакать. Его мир говорит миллиардами голосов, его мир дышит ядовитым туманом, его мир стал Мордором, хотя владыки этого царства нет в пределах Эа. Манвэ умирает, истончается и плотнеет одновременно. Он боле не может ходить – бесконечная тяжесть навалилась на него. Он не может дышать – он слишком тонок. Он лежит неподвижно, сквозь зубы вдыхая, шипя, ждет, когда на теле появиться первая брешь - первый корабль в небо. Ждет, когда он будет весь уже в дырах. Он весь полупрозрачная изуродованная плоть, навеки слившиеся воедино образы эльфа и птицы. Эльфы давно все в чертогах Мандоса, погибли от чувства отчаяния. Птицы уже не в силах летать как прежде. И в этот миг, растянувшийся на века, тысячелетия, в мир врывается Тьма. Входит, беспечно роняя плащ у самых ворот. Мир, Средиземье, уже не кажется черным. Он сер, как глаза у тысячи душ мертвецов, что приходят сюда каждый день. Черный Ульмо преграждает дорогу Тьме. В его позе больше отчаяния и боли, чем желания защищать. Но потухший взор из-под тяжелых бровей говорит о желании драться. По правую руку от него становиться тонкий Тулкас, что не в силах поднять уже кулак, но помнит о своем долге. Огромная волна, что темнее самой черноты накрывает их, как некогда накрыла Нуменор. Но в отличие от воды, Тьма обняла их, укрыла от дикого, вопящего солнца, от колючего воздуха. Тьма напомнила им о доме. И прошла мимо. Тьма спешила. Варда не отвлеклась от работы. Она давно уже не знала, каково это – делать что-то иное. Иные Валар не смогли подняться. Кто-то так обессилел, что даже не услышал мягкие, но властные шаги Тьмы по некогда белоснежным берегам Амана. Но Он почувствовал. Владыка и пленник маленькой музыкальной шкатулки плакал и улыбался. Тьма подобралась к постели, медленно, неспешно и остановилась. Тьма молчала, и в этом молчании было все. Манвэ, не в силах изменить свой облик - то ли брошенная на берегу птица со сломанным крылом, то ли Перворожденный со смертельной раною – тихо, на языке эльфов, что не звучал здесь уже - Сколько? Вечность? – очень долго, позвал Тьму по имени. Тьма вздохнула, и Мелькор ответил, вспоминая зачем-то все песни о детях Финве – Я здесь, брат. Морозные прикосновения к своему лбу Манвэ встретил легким вскриком, но с наслаждением, как люди на смертном одре принимают воду с чужих рук. Болезненным стоном ему откликнулся Мелькор и вторили ему несколько голосов, - кто это был уже не разгадать - и в смеси голосов их была гармония Мира. Звучала она как музыка Айнур, которой они творили мир, но и она оборвалась, как оборвалось когда-то видение. На несколько долгих секунд в мире наступила тишина. Повелитель воздуха боялся вздохнуть, но теперь он мог открыть глаза, не в силах озвучить вопрос. Тьма смотрела на него глазами брата. - Даже из жалости – у меня не поднимется рука. – Мелькор молчал, он был спокоен, но полон решимости – Чего? Что он опять хотел? - думалось Манвэ - Моргот держал ледяную свою ладонь на лбу Повелителя Ветра и смотрел. – Я сделаю лучше – сказал он - и хуже. Тьма навалилась на Владыку мира ощущением невозможной легкости полета и тяжести того, что значить «быть». Огромный цветок пламени и смерти - Атомный гриб, но в этой маленькой вселенной никто не знал таких слов - расцвел над Ардой. Манвэ кричал от боли. Ему вторили другие Валар. Он умирал. Вместе с ним гибли все Валар. Мелькор грубо вскрывал коробку, не в силах совладать с замком. Он рушил саму суть маленькой музыкальной шкатулки. - Мы создадим мир заново, брат. Попробуем снова. С начала. Выстроим мир из пыли и пепла. – Шептала Тьма сиянием пустоты и красками видений. Он собирал ее заново по кусочкам. Он возрождал распыляющееся, становившееся первородным светом, проникающее в его мысли, тело и разум брата, вместе с ним, едва успев смешаться, разделялись и снова возрождались Айнур. Где-то Ниэнна, неизменная, в отличие от других, Ниэнна, дитя Эру, знающая несбывшиеся и предрешенное, самою сутью которой стало несбывшееся и предрешенное, оплакивала гибель и рождение мира. И песня была ее нежнее, чем все, что слышала когда-то Арда. Это была первая песня нового мира.