Говорят, боги получают свою силу из молитв смертных

Сия глава не несёт никакого развития сюжета, но, как мне кажется, раскрывает внутренний мир персонажей. Более того: данная часть является чем-то вроде приквела, и по таймлайну находится где-то между первой и второй частью. А если честно, то на автора просто вот такая трава напала :) Клинту снятся кошмары. Не так уж часто, если подумать… но снятся. И пусть прошло уже несколько лет, пусть под полуденным солнцем уже практически всё забылось, но иногда под душным покровом ночи прошлое накрывает с головой, унося в тот день, который хочется выжечь из памяти калёным железом. Он раз за разом окунается туда, где по лицу его Бога текли слёзы обиды, где он сам своими же руками и не только причинял боль тому, кого любит больше всех на свете… И следом атакуют другие образы, уже не бывшие реальностью, но в те моменты воспринимаемые именно так. Образы эти не связаны, но каждый из них врывается в сознание и остаётся тугой болью. Кричащий от боли Локи… Локи, отвергающий его, не принимающий извинений, смотрящий с презрением и ненавистью… Локи, навсегда ушедший, Локи, которого забрали в Асгард и приговорили к чему-то ужасному… И лучник просыпается от собственного крика, когда измученное сознание больше не в силах терпеть всей этой пытки. Он всё ещё чувствует липкие щупальца сна и текущие по спине капли мерзкого липкого пота. Первые секунды пробуждения даже хуже кошмаров, когда не осознаёшь, что было реальностью, а что - лишь наваждением. И вновь подступающая к горлу вина… Спасение приходит всегда одно и то же: Бартон внезапно ощущает себя в кольце прохладных рук, чувствует практически невесомый запах елового леса и таинственных трав, слышит тихий шёпот на ухо. В этих объятьях всегда спокойно, всегда безопасно, в этих объятьях его дом. И он вжимается как можно сильнее в это тело… Но иногда наваждение не уходит так быстро, иногда вина захватывает с головой, унося в свой тёмный омут. - Локи, почему, Локи? После всего того… Почему?.. Я ведь так с тобой, а ты меня так легко принял назад… - Тихо, сокол, тихо… Ты мой, слышишь? И я тебя никому не отдам, никому и ни за что. - Почему? Я ведь не заслуживаю… Я ведь предал тебя, почему ты простил? - Откажись я от тебя, наказал бы и себя. А я-то в чём виноват? Не могу без тебя… – усмехается Лофт, но как-то невесело. Клинт утыкается носом ему в шею, чувствуя размеренное биение жилки пульса. Он и правда не понимал, за что ему досталась такая милость. Ему позволили быть приближённым Бога, ему позволили касаться этого совершенства, а он предал оказанное ему доверие. Но почему после всего этого его вновь так ласково обнимают? Тогда, в камере, после осознания истины для самого себя, пределом мечтаний было просто позволение вновь служить своему божеству, не надеясь ни на что большее. Но такое ощущение, что для Лафейсона ничего не произошло… Он совершенно как раньше прижимал к себе свою птичку, даря свою милость в обжигающих прикосновениях. Бартон полагал, что если его и допустят до большего, чем формальное повелитель-подчинённый, то никогда больше не позволят взять инициативу в свои руки, но нет, Локи всё так же порой прогибался в чужих руках, позволяя делать с собой всё, что заблагорассудится. И лучник, не понимая, с чего на него свалилась такая благодать, сбивчиво клянётся в вечной верности, обещает, что никогда больше ничего подобного не повторится, благодарит и опять просит прощения… А Лофт мягко перебирает его короткие волосы, шепчет что-то успокаивающее, позволяя вновь провалиться в объятья сна. Локи тоже снятся кошмары. Всю его немалую жизнь самым страшным для младшего принца было одиночество, одиночество, которое его преследовало почти всегда. Отличный от других, маленький щуплый мальчик, кажущийся хлипким на фоне широкоплечих асов. Тихий и стеснительный ребёнок, страдающий от вечных насмешек. И ётун видит в своих кошмарах все эти моменты из детства, юности, уже взрослой жизни… Вновь видит обращённые к нему спины, чувствует холод ларца Лафея, окончательно давшего понять, что он другой… А ещё к нему тоже приходит тот день, когда его сокол предал его, когда он потерял самое дорогое существо в своей жизни, существо, которое его любило. И маг тоже просыпается в холодном поту, не понимая, где он и с кем. Холод разом атакует сердце, не давая глубоко вздохнуть, словно льдом, сковавшим всю грудную клетку до трещащих рёбер. Бог до безумия желает тепла, которое станет его спасением, и в эти первые годы за многие столетия оно приходит. Приходит сонным объятием, лёгкой колкостью чужой щетины под лопаткой и тихими нежными словами, именем, срывающимся с безумной любовью и заботой. Это тоже молитва, но она чувствуется не так, как тот стон страсти, проносящийся жаркой лавой по венам… Эта молитва словно омывает тёплым парным молоком, укутывает пуховым одеялом. В эти самые моменты отверженный бог чувствует себя самым счастливым существом во всех девяти мирах. И дело совсем не в силе, что несёт собой этот голос, хотя нет, не так: сила - только показатель, ведь такую мощь молитва обретает лишь в том случае, если смертный предан тебе до конца, если любит тебя по-настоящему, если ты – центр его мира. И эта волна тепла лучше всех слов и действий доказывает, что он не один, что кошмары – просто сны, не более, они не станут реальностью…