В аду сейчас холодно

Ночь. Ветер мирно посапывает в ветвях деревьев, а те не прогоняют его, храня сон нежданного гостя. Листья едва слышно шуршат, но в такую ночь слышен любой шаг, даже такой лёгкой ножки. Она не боится. Немного безумная, немного взбалмошная. Её боготворили многие из этой бесполезной армии, бесполезной толпы людей. Все чего-то от неё хотели, а ей бы всё так же развлекаться, спорить с полногрудой подругой, у которой ясный взгляд и такие же желания, об очередной жертве их забав. Кого из них помолвят первой, они не знали. Впрочем, не было желания это обсуждать. Ясноглазая всегда с дикой злобой смотрела на тех, кто заводил речь о предстоящем торжестве. Несколько слуг из их дома получили оплеухи. Нервы были натянуты струнами. Вторая умела держать лицо, но и она особого желания не проявляла. Впрочем, ей было легче... - Тебя выдадут замуж, девчонка, и будешь жить в доме мужа. - тело было расслаблено, разум затуманен. Даже привычные подколки выдавались на подсознательном уровне. Что-то вроде привычки, рефлекса. И всё же, ей было хорошо. Тёмноволосая голова, прикорнувшая было у неё на плече, вяло дёрнулась, и полусонный парнишка забормотал привычный ответ: - Если за тебя, то я согласен. Под её белыми одеждами - ничего, да и сами они похожи на капустный кочан, прикрывают смуглое тело. В таком наряде она гордо пойдет по улицам, и никто не заподозрит, что она вообще была в этом поместье. - Стоп! Замуж?! Чтобы он не завопил на всё поместье, приходится зажимать ему рот. Наследник великого клана мычит, сопит, возмущённо протестует против такого обращения с собой. Когда затихает, снова доверчиво прижимается к своей учительнице и впадает в полусонное состояние. - Ну и дрянь же ты... - бормочет он напоследок, а Йоруичи молча смотрит на звёзды. Отсчитывает время - скоро идти в омницукидо, где уже наверняка с вечера ждёт Сой Фон - греет молоко, кружит по залу, иногда оставляет на вещах отпечатки своих маленьких ладоней. Шуршит бумагами, и эти незавершённые звуки повисают в воздухе как вопросы. - Пора. - сухо говорит наследница другой великой семьи, бережно отодвигая от себя своего ученика. Поднимается с крыльца и идёт по саду в своих белых одеждах, которые так ненавидит, но приходит к нему только так, зная, что белое ей к лицу. Она не боится - Гинрей и Союн уже спят, а им не впервые уже встречаться в огромном поместье. Успевает, впрочем, сделать лишь пару шагов, когда шлепки босых ног по камням заставляют обернуться - Бьякуя, наспех запахнувший на теле домашнюю юкату, догоняет её и обнимает со спины, жмётся, словно удержать пытается. - Люблю учительницу. - насупившись, бормочет он, а смуглая девушка в белых одеждах молчит. Потом понимает, что нельзя больше молчать под взглядом в спину. - Люблю. - коротко отвечает она, разворачивается и, чуть наклонившись, целует его в лоб. - Мне пора. И только у самой стены слышит тихое, упрямое - но такое его, потому что в этом юнце всегда было желание идти поперёк. - Скорее ад замёрзнет, чем я тебя разлюблю, химе. Кофе в кружке, и кофе на её коже. Чёрный, горький, крепкий - другого она не пьёт. Раньше пила элитный чай из специальных кружек, приготовление которого было долгой церемонией. Теперь наливает кофе в разномастные кружки, зачастую даже не утруждая себя тем, чтобы вымыть свою - какая разница, куда потом новое наливать. Урахара смотрит на неё с какой-то своей печалью, когда она ставит на стол его кружку и качает в ладони свою. Потом тянется за коробкой с молоком, доливает в кружку, чтоб притупить горький вкус. Подвигает коробку к ней, но Йоруичи лишь молча качает головой. Её молоко осталось там, за стенами поместья, выкрикнув в последний раз обещание любви. Другого ей не нужно. Даже белые одежды она больше не носит... Полосатая панамка мог бы стать её нынешним мужем. Он тоже мил, и с ним даже проще, чем с Бьякуей, потому что они друзья. Он знает о ней почти всё, и не лезет в душу. Но она всё-таки обручена. Именно с тем, кого оставила в плену сейретейских белых стен. Семьи договорились об этом незадолго до инцидента с вайзардами. И, когда они остались в последний раз наедине, в глазах Бьякуи было... счастье? Ладно, просто так случилось. И в своей верности ему она больше не пьёт кофе с молоком. Горький напиток прогоняет сон, а в мысли лезет то, что ясноглазая подруга куда счастливее её. У неё был брат, был весь Руконгай в качестве маленького королевства, и была вся жизнь. А у Йоруичи были незавершённые звуки-вопросы, Сой с ясными, как у Куукаку, глазами, и молоко на коже её любимого ученика. И это молоко она сцеловывала ночами - пусть и не каждую ночь, иначе бы заметили, но достаточно часто. Потому и не хочет видеть, как в чёрную гущу льётся белое молоко, разбавляя его, и делая таким сладким, что становится безумно хорошо. Слишком сильно это будит её память. Она резко поднимается со стула, поправляет кофту и выходит. Урахара ни о чём не спрашивает, но просит Тессая не закрывать двери ночью. Вновь прокрасться в клетку, в которой она оставила своего ученика, а возможно, и мужа. Йору умела это делать. Даже больше - она, в своей простецкой рыжей кофте и чёрных штанах, остаётся незамеченной у стражи и полусонных слуг. Ночь снова накрыла поместье своим тёмным крылом и спрятала возвращение подлой предательницы. Он спит - на футоне, накрытый одеялом и в плохо подвязанной юкате, которая спадает с плеч. Тёмные волосы разметались по подушке, губы ловят воздух, а молоко на коже всё такое же. И кошка наклоняется, ищет поцелуя или прощения своему предательству. Тёмные омуты вместо глаз, запечатанные покровом льда. Тяжёлый взгляд - под ним химе замирает и чувствует себя нашкодившей кошкой. И смотрит на бывшего ученика почти умоляюще, наклонившись над ним, пытаясь прижаться вплотную. - Из уважения к твоему происхождению не буду поднимать тревогу. Уходи. Наверно, если бы она была чуть младше, то мир бы рухнул. А так... Взрослая Йору, почти старая. Тело внешне обманывает. По людским меркам она постарела - стремительно, почти сразу - после побега. Потому просто поднимается, бросает последний взгляд на того, кому пожалела когда-то слов любви. Любила, но не говорила об этом, считала, что у неё и так всё есть, и что он никуда от неё не денется, потому что любит. И так же быстро уходит, но в этот раз не в белых одеждах, и её не догоняет упрямый мальчишка, который бегает за ней босиком по холодным камням. На крыльце магазинчика того, кто мог бы стать её мужем, можно сидеть вечно. В руках - полупустая кружка с остывшим мерзостным пойлом, которое когда-то было кофе. Ночной холод лезет под оранжевую кофту, но Йору ничего не замечает. Плечи вдруг прикрывает чья-то лёгкая куртка, а Урахара выпрямляется и смотрит на звёзды - чудо, что они тут такие же, как в Сейретее. Ночь проходит как и сотню лет назад, разве что со сменой персонажей. Где-то на крае небо едва заметно светлеет и розовеет. - Откуда куртка? - Орихиме забыла. Короткое молчание. Потом, резким движением, смуглая химе выплёскивает остывший горький кофе на чисто выметенный двор и ставит кружку на крыльцо. - Погреть тебе молока? - Погорячее. Урахара прячет улыбку за веером, как делают это гейши. Он любит золото в её глазах, но давно женат на науке и торговле. Потому никогда не связал бы жизнь с ней - мучить не хочет. - Специально для тебя сделаю его горячим, как в аду. Йоруичи поднимает взгляд на звёзды, и золото в её глазах поблёскивает под их неярким светом. А потом усмехается над самой собой и лишь тогда говорит: - В аду сейчас холодно, Киске.