Выбор

       Выбор. У каждого человека в этом мире есть выбор. Какие бы обстоятельства не давили на нас, каким бы темным не казалось наше будущее, изменить свою жизнь можем только мы сами. Ни кто-то другой: ни родители, которые, конечно же, хотят сделать как лучше, хотят дать нам все, кроме желанной для подростков свободы; ни друзья, которые безвозмездно будут терпеть все наши вспышки гнева или истерические проявления беспричинной радости. Только мы. К сожалению, не все так думают.        Произошло это 10 лет назад. В тот вечер я возвращался из колледжа на метро. Было поздно, и я не рискнул отправиться пешком, ведь идти нужно было практически через весь город. Всю дорогу я наблюдал за маленькой озорной девочкой, которая всеми возможными способами старалась довести свою маму до нервного срыва. Но всем остальным пассажирам она казалась довольно забавной маленькой особой. Ее милые черные кудряшки подпрыгивали всякий раз, когда она, как маленький кузнечик, прыгала с сидения на пол, поджимая худые ножки. Я не мог больше прятать улыбку, потому что это забавное зрелище здоровски отвлекало от серых студенческих будней. Я пошарил в кармане в поисках шоколадной конфеты, но не обнаружил ни одной. «Когда это я успел съесть их все?», – подумалось мне. Но учитывая то, что я их просто обожаю, то не мудрено. Вдруг девочка ненароком посмотрела на меня своими огромными черными глазами и весело засмеялась. Затем она подбежала ко мне вплотную, долго рассматривала, а потом, бросившись к маме и не удосужившись понизить голосю заявила на весь вагон.        – Мама, у него так много веснушек! Это так круто. И его губы такие же пухлые, прямо как у меня, – и она продемонстрировала свои действительно пухленькие губы.        Люди, сидящие вокруг нас и так же, как и я, наблюдающие за маленькой проказницей, заулыбались, не в силах устоять перед врожденной смекалкой и обаятельной мордашкой. Ее мать закрыла пылающие от стыда щеки и попыталась объяснить ей, что так вести себя по меньшей мере неприлично. Но девочка даже не слушала ее, она ехидно поглядывала на меня и, заметив мою улыбку, которую я пытался спрятать, вдруг весело закатилась. Объявили мою станцию, но я не хотел уходить, я хотел поговорить с ней, угостить ее чем-нибудь вкусным. Но поезд уже остановился, открылись двери. Я помахал ей рукой, но она нахмурила брови, всем своим видом показывая, что недовольна моим внезапным уходом. Я пожал плечами, как бы извиняясь, и шагнул на платформу. Сделав несколько шагов к выходу, я услышала как трогается поезд и не смог побороть желание обернуться. Та самая девочка стояла на сидении и обеими руками упиралась на стекло, следя за мной. В ее глазах читалась обида. Но эта картинка быстро сменилась размытым пятном сливающихся лиц других людей и вихрем холодного ветра. Помню, в голове у меня тогда мелькнула странная мысль: «Я еще увижу эту девочку».        Дальше моя жизнь текла своим чередом. Я закончил Тринити-колледж при Кембридже, получил несколько успешных ролей в кино. В общем, жизнь вроде бы удалась, вот только не все бывает так безоблачно. Я помню это лишенное ярких красок утро очень четко. Дождь барабанил по серым крышам, оставляя после себя лишь холодные струйки прозрачной воды, стекающие вниз на мостовую. Зонт я, конечно же, не прихватил, поэтому, уже с ног до головы промокший, я все спешил добраться до метро. Наконец преодолев относительно небольшое расстояние от моей новой квартиры до ближайшей станции, я с радостной улыбкой скользнул в укрытие. Стряхнув с волос воду, я огляделся по сторонам. Вокруг кружили такие же мокрые, как и я, люди в ожидании поезда. Было так интересно наблюдать за их, по-смешному, разными реакциями на совершенно одинаковые, казалось бы, даже банальные вещи. И тут я заметил ее. Она не стояла, как все остальные, не ходила туда-сюда, чтобы скрыть недовольство тем, что поезд опаздывает, она сидела на очень, готов поклясться, холодном бетонном полу, облокотившись на не менее холодную стену. Из одежды на ней были лишь джинсы, порванные на коленках, потрепанные черные кеды и серая толстовка с капюшоном, который она натянула, скрывая от окружающих свое лицо. Никто не обращал на нее внимание, кроме меня. Помявшись немного, я сначала не решался к ней подойти, но не мог же я вот так просто отвернуться и забыть увиденное. Поэтому, отбросив все сомнения, я решительно направился к ней.        – Эй, ты в порядке? – подойдя к ней вплотную, я увидел ее дрожащие, перепачканные то ли сажей, то ли грязью руки. Ее длинные пальцы сжимали догорающую сигарету. Я ждал. Но она так и не ответила. Я присел на корточки справа от нее и попытался взглянуть в ее лицо. – Ты слышишь?        – Ну чего тебе? – прозвучал охрипший слабый голос. Вот она стряхивает пепел и резко поднимает голову.        «О, Боже», – подумал я. Что же с ней случилось? На меня смотрели два огромных черных глаза, ярко выделяющиеся на фоне бледного, очень худого лица. Под заплаканными глазами проявились темно-фиолетовые синяки, на впалых щеках виднелись тонкие черные полоски от туши. Ее пухлые синеватые губы, с запекшейся на них кровью, дрожали. Заметив мое обеспокоенное выражение лица, она изогнула потрескавшиеся губы, но тут же скривилась от боли. Из свежей ранки показалась капелька темно-алой крови, которую она быстро слизала.        Дар речи наконец вернулся ко мне.        – Что с тобой случилось? – встревоженно спросил я.        – Я больше не вижу красок этого мира, – отрешенно произнесла она, наблюдая за тлеющей сигаретой.        – Ты, наверное, замерзла, – я уже начал стягивать с себя пальто, но она лишь покачала головой, из-под капюшона наблюдая за моими действиями. Я замер. Эти глаза показались мне очень знакомыми.        – Вовсе нет, я не чувствую холода, не чувствую боли, больше ничего не чувствую.        – О чем ты говоришь? – внезапно разозлился я. Услышав звук приближающегося поезда, я встал. Он с еле слышным визгом остановился, двери распахнулись, как огромный ненасытный рот, поглощающий в себя невзрачных людишек, по собственной воле шагающих внутрь. Я все стоял, вглядываясь в открытые двери, вагон потихоньку заполнился, и я услышал, как бесчувственный женский голос объявил: «Осторожно, двери закрываются». И даже тогда я продолжал стоять, не двигаясь, наблюдая, как поезд отправляется на следующую станцию.        – Ты упустил его, – услышал я сзади голос ненормальной.        Я резко обернулся. Мне вдруг очень захотелось сесть рядом с ней, обнять ее, чтобы хоть немного согреть ее озябшее тело, пусть она и говорит, что не нуждается в этом.        – Не против, если я составлю тебе компанию?        Она лишь пожала плечами, и я, положив рядом с ней папку со сценарием на пол, уселся на нее. Беда в том, что я не знал, как начать разговор, минуту кусая губу, я глядел перед собой, но внезапно она произнесла.        – Какого черта?        – Ты о чем? – не понял я.        – Какого черта ты сидишь тут рядом со мной, а не едешь по своим делам?        Хороший вопрос. Что заставило меня наплевать на репетицию и остаться с этой непонятной девушкой-подростком?        – Не знаю, – честно признался я и наткнулся на ее изучающий взгляд. Мне даже как-то не по себе стало.        – Я тебя знаю... – протянула она. – Веснушки, пухлые губы... Это ведь ты, так?        Я все продолжал сверлить ее непонимающим взглядом.        – Ты был тогда в вагоне. Прошло уже 10 лет, но я помню твои нелепые губы, – ее взгляд задержался на моем рте. – Ты бросил меня тогда.        – Была моя остановка, я не мог ничего сделать, – начал оправдываться я. – Как тебя зовут?        – Ева.        – А я Эдди, Эдди Редмейн, – не знаю, чего я ожидал, называя ей свою фамилию, наверное, думал, что она сейчас поймет, что перед ней известный человек, бросится к нему со словами: «Можно ваш автограф?». Но она вообще никак не отреагировала на мои слова.        – Если ты сейчас таким образом заглаживаешь вину за то, что бросил меня тогда, то у тебя не выйдет. Мне уже давно наплевать.        – Но ведь я подсел к тебе еще до того, как узнал, кто ты. Ты, знаешь ли, очень изменилась, — и это было сущей правдой. Где та веселая кучерявая девочка? Что с ней стало? Но задавать ей эти вопросы сейчас было глупо.        – Я сегодня похоронила своего кота, - неожиданно вымолвила она.        – Мне жаль.       Она лишь хмыкнула.        – Я серьезно. Почему ты здесь сидишь? Почему не пойдешь домой?        – Не хочу. Мне и здесь неплохо.        Ее безразличный тон пугал меня. Разговаривать с ней было все равно что со стеной, за исключением того, что она все же произносила сухие, одной ей понятные фразы.        – Ты ведь заболеешь.        – Ну и что? Кого это волнует? Заболею пневмонией и умру в страшных муках, не оставив после себя ничего, – в этот момент, она бросила окурок и резко повернула ко мне свое осунувшееся лицо. Я протянул ей руку, предлагая уйти отсюда, я готов был проводить ее куда бы она не сказала. Но ее реакция одновременно и напугала, и разозлила меня.        – Иди один. Ты все равно не исправишь того, что сделал тогда.        – 10 лет назад? Что я такого сделал?        – Ты бросил меня. Оставил там.        Этот бессмысленный разговор уже изрядно мне надоел, да и окружающая нас атмосфера не помогала. Я не понимал чего она хочет, почему она вспомнила о том, что произошло очень давно. Неужели она затаила на меня обиду и до сих пор хранит ее, как люди хранят старые письма в сундуке, вот только сундуком являлось ее сердце.        – Уйди, просто уйди. Я же вижу, что тебе до сих пор плевать. Иди, как ты сделал это в прошлый раз. Уйди из моей жизни, как все остальные. Обещаю, что не расстроюсь, потому что я разучилась это делать, – ее губа продолжала кровоточить. Она потянулась, чтобы дотронуться до нее своей грязной рукой, но я успел перехватить ее. И то, что произошло потом, я вижу в одном и том же кошмаре практически каждую ночь. Ее искаженное злобой, ненавистью и болью лицо, ее кровоточащие, все в ранах губы, ее огромные черные глаза с навернувшимися на них слезами и ее громкий хриплый крик.        – Отвали! Ты мне не нужен. Катись отсюда! Пошел! – закричала она, вырывая руку.        – Я тебе не собачка, – озлобился я.        В тот момент я должен был справиться со своими эмоциями и силой потащить ее неважно куда, главное – подальше отсюда, куда-нибудь, где есть теплый плед и горячий чай, но я сплоховал. В порыве ярости я вскочил на ноги, резким движением поднял свой помятый сценарий и, кинув последний взгляд на ее жалкое лицо, так понравившееся мне тогда, десять лет назад, пошел прочь. Тогда я не знал, что вижу ее в последний раз. Всю ночь меня мучила совесть. Перед глазами стояла она с посеревшим лицом и с сигаретой в окровавленных губах. Я отчетливо слышал ее голос, который шептал: «Ты снова оставил меня». Дождавшись первых лучей солнца, ворвавшихся сквозь приоткрытые жалюзи, я вскочил и, заметив на столе свежую газету, развернул ее. Мое внимание сразу же привлекла статья о девушке-самоубийце, которая сбросилась с крыши многоэтажки вчера вечером. Почувствовав слабость в ногах, я присел на кресло, не отрывая глаз от черно-белой фотографии Евы. На ней она весело улыбалась, в ее глазах был виден блеск, жажда жизни, так что же так надломило ее? Прочитав статью до конца, я кое-что понял. После смерти отца, ее мать вышла замуж за известного психиатра, который быстренько признал ее непутевую дочь невменяемой. Пять лет она провела в психиатрической клинике, где ее все время пичкали разными транквилизаторам, и вот вчера она смогла сбежать оттуда, но ради чего? Ради того, чтобы забраться на крышу высотки и распрощаться с жизнью? Они довели ее до безумства. Они убили в ней все живое, отбили желание жить. Теперь ее отчима ждет суд. Но ведь это ничего не изменит. Ее ведь не вернуть. Я был жутко зол, но в голове мелькала одна единственная мысль: «Я ведь ничуть не лучше их. Я только усугубил дело».        Сейчас я оглядываюсь назад и понимаю, что сделал все не так: я был глуп, не смог понять, помочь ее, не смог разубедить. Эта ноша, эта неописуемая тяжесть будет вечно докучать мне, следовать за мной, как черный монстр, живший под моей кроватью. Ее смерть теперь и на моих руках, а ведь нужно было всего лишь проявить терпение.