Twenty years has gone so fast...

- Ты ранен! Падай! - деревянный клинок моего семилетнего сына таки преодолел мою защиту и распорол кожу между большим и указательным пальцем. - Э, нет, дружок, от ранения в руку ещё никто не умирал, - возразил я. - Так нечестно! – буркнул Джозеф. – Кровь-то идёт! Я не успел ничего ответить, потому что с кухни донёсся голос Эдриенн: - Мальчики, прекращайте громить дом и идите ужинать! - Хорошо, Эйти, мы уже идём! – крикнул я и, отбросив игрушечный меч, сказал сынишке: – Всё, Джоз, сражение на сегодня окончено, пошли мыть руки. Но не тут-то было: стоило мне утратить бдительность, как Джоз прыгнул на меня и приставил меч к горлу: - Всё! Вот теперь точно я выиграл! - Всё, сдаюсь, Джоз, признаю, ты победил! – с хохотом отозвался я. - А теперь – пошли есть, - с этими словами я подхватил мальчика на плечо. Он засмеялся и принялся изображать самолёт. Я выключил воду, и малыш Джейкоб опустился в подставленное мной махровое полотенце. - Пааап, ты ведь пойдёшь завтра с нами в зоопарк? – спросил он ещё нетвёрдым детским голоском. - Малыш, завтра я не смогу никак, - виновато улыбнулся я, вытирая маленькие ручки сына. – Завтра годовщина смерти моего отца, твоего деда… Это значит, что мне непременно надо будет вернуться к бабушке Олли в Бёркли и быть там. - Но почему? Неужели это так важно? – надулся Джейкоб. - Это очень важно для меня, Джейк, - я прикоснулся к крошечному носику мальчика. – Но когда я вернусь, мы обязательно погуляем все вместе. И я привезу вам подарки, хорошо?- я завернул Джейка в полотенце и поднял на руки. Он обхватил ручонками мою шею и прильнул ко мне всем своим существом. Когда я, наконец, уложил детей, на ночь поцеловав каждого в лобик, и вернулся в нашу спальню, Эд сидела на кровати с книгой в руках. - Спят, как суслики, оба, - сообщил я на её вопросительный взгляд и улёгся на кровать рядом с женой. - Би, с тобой всё хорошо? – спросила она после минуты молчания, в которую косилась на меня боковым взглядом. – Ты какой-то невесёлый. - Джейк напомнил мне кое о чём, – негромко произнёс я, глядя в потолок. – Ведь завтра годовщина со смерти отца… Двадцать лет! Представляешь, Эд, целых двадцать лет! Как же быстро они пролетели… Я положил голову на бедро Эдриенн, и она стала ласково поглаживать мои волосы. - Время порой мчится так быстро, что мы вообще ничего не замечаем, - вздохнула она. - Я очень хорошо его помню... Как будто только вчера он стоял передо мной и разговаривал со мной! Я замолчал, понимая, что если продолжу цепочку воспоминаний, могу сдать и расплакаться. Эд тоже молчала, продолжая поглаживать меня голове. - Ложился бы ты спать. Завтра у тебя будет непростой день, - произнесла она наконец. - Ты права, - вздохнул я. Поднявшись, поцеловал жену на ночь, переоделся и улёгся под одеяло. Заснуть удалось не сразу. Я проснулся в четыре часа утра и понял, что весь дрожу, а на лбу выступила испарина. Я глубоко вдохнул и попытался расслабиться. Закрыл глаза. Сон, который мне приснился, был очень странным. Я совсем не помнил, что именно там происходило, но это явно было что-то сверхъестественное. Я только помнил, что там играла скрипка. Это было поразительной красоты, просто душераздирающая мелодия, из тех, что будто прошивают тебя насквозь, заставляя ощущать её всеми фибрами души и покрываться мурашками. Из тех, что пробирают до слёз. А в голове у меня навязчиво стучала та фраза, которую я сказал маме, сбежав с похорон. «Разбуди меня, когда закончиться сентябрь!..» Я попытался её напеть, но получилось совсем не то. Я никак не мог вспомнить ту мелодию. Заснуть я больше не смог, только крутился всё оставшееся время, силясь вытащить её из своего подсознания. В итоге я встал в семь часов, не выспавшийся и разбитый, чтобы сесть за руль автомобиля и отправится в Бёркли. Ещё не оказавшись на месте, я и так точно знал, что мне сегодня предстоит. Опять мы долго будем стоять на могиле, держась за руки, и молчать, а потом вернёмся домой, и мама, выдав каждому кружку горячего какао, будет рассказывать истории о папе. Потом каждый из нас начнёт что-нибудь вспоминать о нём. Это казалось нереальным, каким-то неправильным, что его нет с нами уже целых двадцать лет! Домой я вернулся к вечеру. Мне почему-то совсем не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому я уселся на крыльце и закурил. Это давало хоть какую-то возможность хотя бы недолго побыть в себе – а ведь это непросто в доме, где живут два маленьких ребёнка. Потом мне захотелось прогуляться, и я сообщил о своём намерении Эдриенн. Жена положила руку мне на плечо. - Би, ты точно в порядке? Может, мне пойти с тобой? - Спасибо, Эйти, но мне просто нужно немного побыть одному, - я прижал руку любимой к своей груди. – Всё будет хорошо. - Хорошо, - девушка попыталась улыбнуться. – Тогда не буду тебя удерживать. Я привлёк её к себе. - Ты такая милая, Эдриенн. Ты единственный человек, который всегда меня понимает, - сказав это, я поцеловал Эд, развернулся и шагнул на улицу, под хлещущий в лицо проливной дождь. Этот сентябрьский дождь был очень злой и холодный. Все кутались в куртки и капюшоны, ныряли под зонтики, прячась от него. Никто его не любил. Он был очень одинок, и как будто злился из-за этого: больно хлестал прохожих по щекам, словно укалывая острыми иглами, лил всё сильнее. Но я не прятался от дождя, наоборот, я задрал голову, подставляя ему своё лицо. Мне было очень приятно, когда холодные струи касались разгорячённой кожи и стекали по щекам, скулам, волосам. Так становилось легче - казалось, что я очищаюсь. Не только снаружи, но и изнутри. Я неторопливо шлёпал по лужам, глядя на умытый город, посвежевшую, ожившую зелень, тяжёлые тёмно-серые тучи. Не соображая, куда иду, просто шагал и пытался заглянуть поглубже в себя, предаваясь воспоминаниям и отчаянно силился вспомнить ту песню, которую услышал во сне. Она была прекрасна, и я почему-то точно знал, что должен её вспомнить, но никак не мог. Я сам не мог понять, почему это так важно. Вдруг я поймал себя на том, что напеваю себе под нос как раз ту самую мелодию. Она просто вдруг резко всплыла в моей голове! Я даже не сочинил её, не придумал, нет, - она словно бы просто взяла и вырвалась прямо из моего сердца, а теперь вылетала на свободу с моих губ! Я бегом припустил домой, разбрызгивая вокруг себя воду с мокрого асфальта. Сердце билось часто-часто, дыхание срывалось. Я продолжал бежать всё дальше и дальше, преследуя только одну цель: записать это как можно быстрее, пока опять не забылось. Пока я бежал, успел найти слова, которые сами собой легли на музыку. Не знаю, почему это так получилось. Я ворвался в дом, моментально скинул насквозь мокрую куртку и кеды, быстро поцеловал Эдриенн и помчался наверх, на бегу крикнув ей: - Я вспомнил! Похоже, она ничего не поняла и очень удивилась, хотя и привыкла к подобным моим выходкам за восемь лет совместной жизни и три года, что мы встречались. Схватив гитару, я принялся наигрывать мелодию. Это получилось легко и просто. Правда, не так мелодично и нежно, как звучала скрипка в моём сне, но всё равно… Я начал петь. Тут я почувствовал, что дыхание спёрло, мне приходилось делать короткие вдохи и выдохи, песня рождалась на свет, отдаваясь ужасной болью в моей груди, как будто там что-то горит. От боли на моих глазах выступили слёзы. Эдриенн, взволнованная моим состоянием, вошла в комнату, да так и застыла на пороге, увидев происходящее. Её руки непроизвольно дёрнулась ко рту, немного посмотрев и послушав, она тоже не выдержала, и по её щекам покатились слёзы. Я бросился к столу и принялся лихорадочно писать, то и дело смахивая с ресниц затуманивающие обзор слёзы. Потом, немного успокоившись, вернулся к гитаре. Эди подошла ко мне и крепко обняла за шею. Я улыбнулся и поднял руку, чтобы погладить её по щеке. Мы помолчали. В некоторых ситуациях совсем не нужно слов, чтобы понять друг друга. Эту мирную сцену прервал Джозеф, который вошёл в комнату, со стуком раскрыв дверь. - Мам, я сделал математику! – радостно объявил мальчик, помахивая тетрадкой, и только тут заметил, как мы сидим. – Ой… Я немного не вовремя? - Всё хорошо, Джоз, - со смехом отозвалась Эд, утирая остатки влаги с глаз. – Сейчас проверим твою математику, – она обняла меня крепче поцеловала в щёку и прошептала на ухо: - Это замечательная песня, Билли. Я таких ещё не слышала. Я лишь слабо улыбнулся в ответ и откинулся на спину: говорить что-то сил больше не было. На следующий день я стоял в студии и играл новую пеню перед друзьями. С первых аккордов она оказала на них просто поразительное действие: они все застыли и смотрели на меня завороженными взглядами, впитывая в себя каждую ноту. Никто не издавал ни звука. Даже весёлый и задиристый Тре спрятал свою вечную улыбку, а всегда молчаливый Уайт подсел поближе ко всем и тоже слушал меня во все уши. Они прекрасно чувствовали, сколько боли мне причиняет эта музыка, я точно знали. Закончив, я опустил гитару, зажмурился на секунду и прикусил нижнюю губу. Никто из ребят не начал аплодировать, никто не завопил радостно, поздравляя с очередной отличной песней, не начал хлопать меня по плечам. - Билли, это великолепно, - произнёс Майк негромко, положив руку мне на плечо. – Очень трогательная песня. - Спасибо, дружище, - улыбнулся я. - Я считаю, что мы должны внести её в альбом,- выдал предложение Дёрнт. Я вздохнул и опустил глаза. - Знаешь, я не уверен в том, что готов её записывать. Мне очень тяжело её петь. -Я понимаю, - друг сжал моё плечо ещё сильнее. – Но ведь ты хотел увековечить память о своём отце, верно? Я кивнул. - Эта песня просто безумно красивая, и я уверен, что она очень полюбится фанатам. Она просто не может оставить равнодушным. А это значит, что каждый из них будет знать, кому она посвящена. Значит, будут знать имя Эндрю Армстронга. - Хорошо, мы попробуем. И мы попробовали. Запись песни распланировали на неделю: первые три дня Майк и Тре подбирали свои партии, в четвёртый день мы записали ударные, на пятый – басы. На шестой день я, собравшись с силами, записал партию гитары. Но в последний день, когда оставалось только записать вокал, я сдал уже на четвёртой строчке. Поняв, что не смогу заставить себя допеть до конца, я просто снял наушники и вышел из кабинки звукозаписи. - Нет, я не могу, - выдохнул я, - Я не могу сделать это сейчас. Но мы обязательно включим эту песню в один из следующих альбомов. Я был уверен, что однажды час настанет. И это случилось. Через два года я сумел преодолеть себя и закончить запись песни. Тогда я был уже готов к тому, что её услышат множество людей, поэтому “Wake Me Up When September Ends” вошла в альбом “American Idiot”. Как и предсказывал Майк, она очень полюбилась нашим фанатам, да и просто сторонним слушателям. Но далеко не каждый из них понимает, что скрывает эта простая и, казалось бы, даже шуточная фраза.