help me connect the dots

Бикон Хиллз должен был стать для Пэрриша небольшой передышкой, перед тем, как снова вступить в схватку за лучшее место, за долгожданное повышение. Махони ему так и сказал долгий месяц назад: — Городок тихий, я бы даже сказал, тухлый, тебе, возможно, придется разъезжать по вызовам с единственной целью — помочь снять с дерева котенка, — он тогда еще так мерзко рассмеялся, Пэрриш с трудом не сжал зубы до скрипа: — Хотя, погоди, этим копы не занимаются. Этот его прогноз, человека, привыкшего сидеть на месте и не поднимать задницe никуда, кроме как на обеденный перерыв и домой — провалился. В участок залетает парень, футболка, сверху рубашка в клетку, взгляд не отрывается от телефона. Срочное сообщение, видимо, очень срочное и очень больше, продолжает печататься, пока парень не походит к столу Пэрриша. — У меня для тебя новость, — без тени эмоций на лице, только сосредоточенность. — Даже не смей, — слабо отбивается Мэтт, он все-таки откладывает в сторону журнал. Удивительное внимание для человека, с таким характером. — Финсток звонил, продолжает вспоминать твой бросок. — Лучше вали отсюда, — резко ощетинивается Мэтт, что ж, не стоило ждать от него ничего другого. Их разговор заканчивается, а Пэрриш все еще пялится на посетителя (знакомого Мэтта), когда тот смотрит на Пэриша в ответ. На лице теперь удивление, взгляд уходит левее, туда, где сидит Дерек. — Хейл, — здоровается парень. Дерек ничего не отвечает (своему знакомому). — Дерек, — пробует еще раз. И опять никакого ответа, тогда парень просто пожимает плечами, никак больше не выказывая разочарования, внимание все еще сосредоточено на телефоне. — Ладно, просто проверяю, — Пэрриш думает, может Хейл и телефоном не пользуется, и на вызовы не приезжает, хотя второе противозаконно. Но не отвечать на звонки по своему личному телефону ему никто не мешает. В воображении Пэрриша на лице Дерека расцветает настоящая улыбка, когда он не берет трубку и следит за мигающим экраном. Просто идеально. Он медленно отходит от стола Мэтта и подходит к Пэрришу (тот не знает его имени, в отличии от Мэтта и Дерека, те, похоже, более осведомлены о том, кто же стоит рядом и продолжает печатать сообщение, пальцы почти беспорядочно движутся по экрану, пока улыбающиеся губы выпускают слова), и думает, что, черт, он попал, он очень серьезно попал. На щеках румянец, по всей коже разбросаны родинки, брови то выразительно поднимаются, то хмурятся. Пэрриш заставляет себя вслушаться: — Это у нас не так часто происходит, ладно, кому я рассказываю, этого у нас вообще не происходит, даже элементарных аварий на дороге, но, смею заверить, что возле участка сейчас настоящий детский утренник, — он замолкает, смотрит на Пэрриша, проверяя, слушает ли тот, потом кивает и продолжает, еще с большим весельем: — Детское счастье прямо хлещет из земли. — Что это значит? — его первые слова выходит сухими, как шелест бумаги. — К примеру, то, что у вас украли пожарный гидрант, — смеется парень и смотрит на Пэрриша еще раз, потом переводит взгляд на Дерека, который резко поднимается из-за стола. За ним следует Мэтт, со всей поспешностью, на которую только способен, и Пэрришу ничего другого не остается — он молча следует за двумя такими же как он (если не считать стажа) помощниками шерифа Стилински. — Это не шутка, — облегченно выдыхает Пэрриш, когда видит бьющий в воздух фонтан воды, детей вокруг действительно много, а их родители только снимают происходящее на телефоны. Добро пожаловать в самый скучный город на свете. — Стайлз никогда не шутит над подобными вещами, — замечает Мэтт, он толкает Дерека, который сложив руки на груди, и не собирается двигаться с места. — Давай. — Давай сам, Мэтт, ты у нас взрослый мальчик, — звучит тихо и грозно, не самый дружелюбный тон для Дерека, но как успел понять Пэрриш — это неплохо. Лучше, чем когда он скалит зубы и выплевывает слова. — Позвольте мне, — он набирает номер, вызывает пожарных, если за это ответственны не они, то ребята, как минимум, смогу временно перекрыть воду, дети будут недовольны, но они могут и в центральном парке повеселиться, возле полицейского участка лучше не галдеть. Приехавшая бригада долго смеется, потом делает несколько снимков на память (без летящей вверх воды выглядит не так эффектно), а после этого пожимают руки и Пэрришу и Мэтту с Дереком (последний выглядит взбешенным подобной вещью), и говорят, что теперь здесь делать нечего, новый гидрант доставят только к концу недели. Шериф вызывает его к себе ближе к концу рабочего дня, когда Пэрриш хочет вернуться домой и лечь спать. Или вернуться домой и вспомнить этого парня, его родинки и улыбку, и то, как он нелепо влетел во входную дверь, так стукнувшись плечом, что было слишком тихое шипение. Пэрриш еще не определился, что именно он будет делать, когда переступит порог своей новой (на самом деле довольно древней, судя по обстановке) квартиры, но он с каждой минутой все больше склоняется ко второму варианту развития событий. — Как тебе второй день? — Неплохо, сэр, происшествие с гидрантом немного разнообразило послеобеденное время. — Верю, думаю, что Стайлз только рад был заглянуть сюда, давно не приходил в участок, — шериф вертит в руках кружку, в той что-то шумит. — Стайлз? — уточняет Пэрриш. Это так зовут того парня? — О, да, я еще не успел тебе сказать, но ровно половину проблем в этом городе устраивает ровно один человек — мой сын. Это он сегодня сообщил вам о гидранте, до этого успел позвонить мне, сказал, что теперь "моим ребятам не отвертеться от работы", — добрая усмешка замирает на губах шерифа, Пэрриш не может сдержаться и тоже усмехается. А потом его как током бьет мысль — он ведь собирался вернуться домой и... — Ваш сын, он учится в местном колледже? — Рано еще, пусть сначала закончит школу, — шериф достает из кружки ключи от машины. Интересно. Еще более интересно, что Стайлз школьник. Это "интересно" находится где-то на уровне "неловкий нервный смех, заканчивающийся общим кашлем". — Ладно, я просто хотел сказать, что сегодня ты можешь быть свободен, не думаю, что за следующие полчаса может случиться что-то... Вообще хоть что-то, — он устало подмигивает Пэрришу. — Спасибо, сэр. — До завтра, — прощается шериф и снова закидывает ключи в кружку, прежде, чем открыть одну из папок, что лежат в коробке возле его стола. Старые дела, вот, чем он занимается, пока не подвернется что-то новое. Ему больше нечем заняться, только перечитывать раз за разом давние записи и пытаться отыскать в них ответ. — Только не говори, что он тебя отпустил, — молит Мэтт. — Он меня не отпустил, я сам ухожу. — Что?! — Да заткнись ты, разве сам не знаешь, что Стилински всех отпускает во второй день. — Это традиция? — спрашивает Пэрриш, но ответ (предсказуемо) получает не от Дерека, а от Мэтта. — Ладно, можно считать и так, но учти, что после тебе придется высиживать свои смены от начала и до конца. — Не слушай его. — Тебе давно не делали ринопластику при помощи степлера, — угрожает из-за своего места Мэтт. Какой же он злющий под конец смены, Пэрриш старается не улыбаться. Он все еще думает о Стайлзе. О Стайлзе Стилински. Сыне шефа. Хорошо устроился. И все-таки думать меньше о пальцах того же самого Стайлза у Пэрриша не получается, он выходит из участка, смотрит на так и не высохший до конца асфальт и вздыхает глубоко влажных запах лета, на улице жарко, очень жарко, хочется стянуть с себя форму прямо сейчас, но он добирается до квартиры и там, едва заперев за собой дверь идет в ванную. Прохладная вода — спасение, зато погибель — не останавливающиеся мысли всего об одном человеке, о его глаза, губах, пальцах. Пэрриш даже не старается побороть себя — нет сил, от безделья на работе он устает еще быстрее, чем от постоянного загруженного графика. Он кончает так, что с трудом держится на ногах. Ты отдохнешь, сынок, — сказал Махони, и серьезно ошибся. — — У нас новенький помощник, а мне никто не сказал? — с Лидией Пэрриш знакомится спустя неделю работы, он уже успел найти несколько подходящих сайтов, где можно развлекать себя чтением, чем и занят, когда к его столу подходит рыжая девушка, и привлекает к себе внимание аккуратным кашлем. Или не привлекает, Пэрриш поднимает голову и видит... Он оборачивает к Мэтту, даже не здороваясь с посетительницей. — Мартин, ты можешь заходить сюда хоть каждый час, но более совершеннолетней от этого ты не станешь. — Очень надо, — фыркает она и аккуратно присаживается на стул для посетителей, закидывает ногу на ногу и обращается к Пэрришу: — И как к вам обращаться? — Пэрриш, — он открывает новую вкладку. — Очень приятно, меня зовут... — Лидия Мартин, о ней может рассказать любой горожанин, не включая тебя, Пэрриш, но это временно. — Да ты хоть когда-нибудь не встреваешь в чужие разговоры? — Когда тебя рядом нет, — беспечно отвечает Мэтт. — Учти, Лидия любит заезжать сюда, но только по двум причинам. Первая — здесь работаем мы с Дереком, вторая — кондиционер. Так что не трать на нее дольше положенных десяти минут, за это время достаточно узнать как хорошо она написала контрольную, которых у них сейчас нет, ведь лето, и послушать про проведение нового благотворительного мероприятия. Лидия является одной из немногих в городе, кому небезразличны жизни опавших с деревьев листьев, больных щенков или сирот. Звучит это откровенно грубо, Пэрриш понимает, что если вмешается, то хуже точно не станет. — И еще она сможет рассказать мне, как отшила тебя, — он прищуривается, всматриваясь в якобы безразличное лицо Лидии: — Примерно полгода назад, да? Со стола у Мэтта что-то громко падает, звякая, но не разбиваясь, Лидия улыбается и сразу встает. — О, программа минимум на сегодня выполнена, — она поправляет юбку, кивает Дереку (который, вряд ли кивнул ей в ответ) и прощается с Пэрришем взмахом руки, останавливается в дверях и добавляет: — Теперь у меня действительно есть две причины приезжать сюда. Фамилия первой — Пэрриш. Вторая так и осталась кондиционером. Лидия уходит, и оставляет Дерека в первоначальном до ее прихода состоянии, Мэтта в бешенстве, и Пэрриша в том, чему он еще не может найти определение. Если у них тут все школьники такие, то это будет забавно, то есть, это уже забавно (даже слишком, если вспомнить Стайлза), значит, свобода от скуки будет заключаться именно в людях, а не в самой работе. Хотя, стоит спросить у шерифа о старых делах. Пэрриш делает это сразу же после обеда, и уже после того, как начинает чувствовать себя человеком, после посещения границы, переступив через которую, можно получить солнечный удар. — Тебе это интересно? Я ведь так понимаю, что ты у нас долго сидеть не будешь, — шериф откладывает папку в сторону и опирается руками на стол, кивком головы показывает на небольшую карту города, которая утыкана кнопками. — Будет ли толк тебе читать про нераскрытые дела? — А как же свежий взгляд? — Свежий взгляд, — повторяет шериф: — Хотя, что я теряю, верно? Ничего. Ногой он пододвигает коробку ближе к Пэрришу. — Держи, все ее содержимое в твоем распоряжении. Пэрриш выбирает одну папку, хоть и очень хочется взять с собой две или три, сначала он читает за своим местом, а потом забирает дело домой. — В клубе нечем дышать, Пэрриш только успевает смотреть за тем, как быстро напивается Мэтт, а сам старается тянуть содержимое стакана так долго, как это возможно, но у барменши явно другие планы. — За счет заведения, — она ставит новую порцию на стойку и пододвигает ее ближе к Пэрришу, позволяя разглядывать свое декольте на долгих десять секунд дольше, чем положено минимальными правилами приличия. — Ты впервые здесь, а уже получил халяву, да что не так с этими людьми? — кричит Мэтт, думая, что музыка заглушает каждое его слово, иначе, как еще объяснить, что он выжимает из своих легких весь максимум. Пэрриш невесело усмехается и пьет. Ему кажется, что все происходит медленно, но к моменту, когда он начинает заметно пошатываться (от усталости, — уговаривает себя самого, — а не от количества выпитого), Мэтт едва стоит на ногах, пьяно привалившись к стойке, и старательно печатает кому-то сообщение. — Ты в курсе, что пьяные сообщения это жалко? — кладет руку ему на шею, отвлекая от телефона. Мэтт расфокусированным взглядом пялится Пэрришу куда-то в подбородок, потом облизывает губы, выдыхает, еще раз облизывает губы, и начинает смеяться. — Не уверен, что нажал "отправить", — он так смеется, что приваливается ближе, теплым дыханием давит на кожу шеи Пэрриша, заставляя того вздрогнуть. Слишком жарко, невозможно жарко тут. И хочется спать, или хотя бы тишины. Надо выйти на улицу. Он подталкивает Мэтта, пока не понимает, что так ничего не добьешься, так что тащит его на себе, едва шевелящего ногами, но все-таки, находящегося в сознании. Хоть так. — Пэрриш, верни меня обратно. — Только под барную стойку, — он хочет усадить Мэтта прямо на асфальт, нельзя одновременно и вызвать такси и держать при этом пьяного человека, порывающегося продолжить напиваться. — Если не прекратишь, то у тебя будет алкогольная кома. — Хорошая идея, — Мэтт перестает дергаться, обреченно вздыхает, он уже готов сам опуститься вниз. Видимо, силы кончились. Оно и к лучшему, Пэрриш уже тянется за телефоном, когда прямо перед ними останавливается знакомый джип. Два часа ночи, окраина города, задрипаный клуб и из окна джипа выглядывает Стайлз Стилински. — Бурная ночка? Подвезти? — Стайлз? — Что? Хотя еще не поздно сделать вид, что я вас не видел, а вы не видели меня, — он пристально смотрит на Мэтта, подозрительно спокойного и беззвучного: — Про него, думаю, даже придумывать не придется. Он уже спит с открытыми глазами. — Отец твой тоже спит? — язвит Мэтт. — Или знает, что ты опять вылезаешь из дома на ночь? — Это было все пару раз, — по лицу Стайлз видно, как тяжело ему дается не закатить глаза. — Так что, — он обращается только к Пэрришу, причем, без какой-либо улыбки на лице, совершенно серьезно. — Подвезти? — Пусть спросит в третий раз, — не унимается Мэтт, кто только за язык тянет? — Да, пожалуйста, боюсь, нас сейчас не подберет ни одно такси. — Ты серьезно недооцениваешь местных водителей, — Стайлз помогает Мэтту забраться на заднее сидение. — Только, будь добр, не заставляй себя же платить за чистку салона. — Если будешь молчать. — Могу вытолкать тебя обратно, посмотрим, что дальше придумаешь, — вопреки словам Стайлз заводит мотор, и они уезжают от клуба. Пэрриш не успевает поймать момент, когда усталость отступает, он слушает музыку, гремящую по всему салону, и косится на Стайлза — тот постукивает в такт музыке по рулю и беззвучно шевелит губами. Мэтт не выдерживает, опять, он даже в пьяном состоянии не может не огрызаться на Стайлза. У них и получается, не встреча, а снятие с паузы предыдущей язвительной перепалки, которая перетекает в следующую. — Если бы мне хотелось оглохнуть, я бы предпочел что-то более мелодичное. Стайлз смотрит на Пэрриша, потом переводит взгляд на красный сигнал светофора, и лишь после отвечает Мэтту. — Музыку выбирает водитель, знаешь такое правило? — Мы не в долгой дороге. — С тобой любая минута растягивается в час, — загорается зеленый и машине резко дергается вперед. Позади себя Пэрриш слышит сдавленный стон. Следом за этим его щеки касаются пальцы Мэтта, поскольку, оба они пьяные, то Пэрриш не может никак отреагировать, тем более, быстро. Он чувствует прикосновение, опускающееся рваными движениями ниже, до шеи, задержавшись там, а потом остановившись на плече. Мэтт держится за него, притягивает себя ближе к переднему сидению. — Заставь его выключить это. Они не должны находиться в машине Стайлза в два часа ночи по пути домой. Они не должны быть пьяными, не должны вести себя как полные придурки, но Пэрриш тянется сделать музыку тише, Стайлз перехватывает его руку. Получается, что с одной стороны он держит Пэрриша, а с другой — Мэтт. И оба они хотят совсем разного. — Давай, — жалобно просит Мэтт. — Тебе не нравится? — удивляется Стайлз. — Не знаю, сейчас мне понравится заснуть на ближайший день. — Ладно, — Стайлз больше не держит его, а Мэтт продолжает. Пэрриш опускает руку, начинает выводить круги на своем колене. — Но, с другой стороны, он ведь не замолчит, да? — и Стайлз не просто делает музыку тише, он выключает ее, салон сразу же наполняет другой звук — шум ветра. А вместе с ним, появляется и запах ночного леса. — Спасибо, — непонятно к кому обращается Мэтт, сжимает напоследок плечо Пэрриша и снова садится нормально, перестает жаловаться и говорить. К моменту, когда Стайлз подъезжает к дому Дэлеха, становится понятно — тот просто вырубился, сделал то, чего хотел Пэрриш. — Теперь еще тащить его до дверей, — ворчит Стайлз. — Не обязательно, я могу и сам справиться. — Да видел я, не пойми меня неправильно, но лучше уж я присмотрю за вами, раз наши добропорядочные помощники шерифа решили так накидаться, да еще и без видимого повода. Пэрриш будит Мэтта, даже бьет его по щеке один раз, а в ответ получает полный сонливости, ненависти и непонимания происходящего взгляд. — Какого хрена? — Вставай, солнышко, — поет Стайлз, он правда поет, настолько ему доставляет удовольствие доставать Мэтта. Равно, как и наоборот. Идеальные враги. — Стилински. — Нет, твой ангел хранитель, поднимай уже свою задницу, — он хлопает дверью со своей стороны, оставляя Мэтта и Пэрриша наедине. — У тебя есть ровно тридцать секунд. — Ты бы еще понял почему он нас встретил. У Пэрриша нет времени пытаться понять, что именно сказал Мэтт. Картинка начинает смазываться, а в голове появляется тяжесть, как будто его нагоняет давно выпитый алкоголь. — Вставай, — он тянет Мэтта на себя, и они далеко не грациозно, но вполне прилично, для пьяных, вылезают из джипа. До Стайлза, с его эффектными выпрыгиваниями с водительского места, конечно, не дотягивают, но Пэрриш рад, что Мэтт не проломил себе голову. Стайлз не выглядит впечатленным. Мэтт коротко смеется, а потом запрокидывает голову, ударяясь ей о стекло окна и начинает сползать вниз. — Я мог бы и не платить за мойку на этой неделе, кто бы знал, — с этими словами Стайлз быстро подходит к Мэтту и подхватывает его, потом кивает Пэрришу: — Давай, считай это благотворительной акцией. Ненавижу эти чертовы ступеньки к его дому, сейчас он туда даже на четвереньках не доползет. Под пальцами у Пэрриша не футболка Мэтта — та задралась, — кожа, горячая, чуть влажная. Рука Мэтта на плече висит беспомощно, да и за Стайлза никто не держится. Самый пьяный среди них — Мэтт, и именно за него они схватились, как за спасательный круг. — Большую нелепость еще долго придется придумывать, — их руки сталкиваются за спиной Мэтта, касаются друг друга, Пэрриш резко начинает ощущать себя еще более пьяным, чем пару минут назад. Ему нужно домой, просто сбежать, но сперва дотащить это тело до дома, а еще лучше, до кровати. Можно было бы даже остаться там, не тащиться к себе, но лучше обойтись без такого. — С-стайлз, — заикается Мэтт, Пэрриш наклоняет голову и видит, как едва соображающий Мэтт уткнулся носом Стайлзу куда-то в ухо. Глаза Мэтта закрыты, а язык, проходящийся по губам, находится в опасной близости от шеи Стайлза. Абсолютно спокойного Стайлза. — Такой заботливый. — О таких как ты лучше заботиться, а то потом еще боком встанет, — по лицу Стайлза нельзя ничего сказать, он отвечает с эмоцией, но Пэрриш не может ее поймать, а если и поймает, то не разберет. Не сейчас, когда в ушах уже начинает шуметь, а взгляд каждую секунду сползает вниз по лицу Стайлза, с волос на глаза, от них на нос, губы, шею, ключицы, майку, а потом приходится моргнуть. Пэрриш не может понять, чего он хочет больше — смотреть на Стайлза, пока они медленно поднимаются по ступенькам, или сделать вид, что это не происходит, и ему просто снится дурной сон. Когда он подходят к двери, Стайлз совсем не аккуратно толкает Мэтта. — Ключи. Тот послушно опускает руку вниз и лезет в карман. Все они слышат (за исключением Мэтта, вряд ли он в состоянии сконцентрироваться больше, чем на одном действии сейчас) звон ключей, но Мэтту не удается достать их из кармана. — Надо было так напиться, никогда не поверю, что это было просто так. Стайлз выдергивает его руку из кармана и залезает туда сам, Мэтт негромко ойкает (как если бы его ущипнули), и Стайлз наконец-то достает ключи. Все сильнее оседая на Пэррише, Мэтт теперь утыкается лицом ему в грудь. — Стайлз, — зовет Пэрриш, он пытается намекнуть, что нужно поторопиться, долго он его вряд ли продержит. Колени наполняются противной слабостью. Очень вовремя. — Оставить бы вас тут так, и свалить с ключами, — цокает языком Стайлз и оглядывает их, и только потом начинает открывать дверь. В этот момент Мэтт в поисках дополнительной опоры цепляется за ремень Пэрриша. Оттягивает его пальцами, а вместе с ним и штаны. И все это вроде как происходит медленно, но одновременно с этим Пэрриш чувствует быстротечность каждого момента. Его бьет хуже, чем током, когда Мэтт касается пальцами голого живота, заставляя мышцы непроизвольно сократиться. Для такого я недостаточно пьян, — успевает подумать Пэрриш, когда Стайлз снова оказывается рядом, закидывает руку Мэтта себе на плечо (и совсем не обращает внимания на то, как неохотно пальцы Мэтта отпускают джинсовую ткань). Свет они не включают, находят спальню со второго раза, Стайлз оставляет их, говорит, что нужно разведать обстановку. Пэрриш еще хочется спросить какую к черту обстановку, они должны уйти уже, но Мэтт рядом, уже почти спит, но делает это в положении стоя, прижимаясь к Пэрришу. — Давай-ка положим тебя, да? — Нет, — быстро отвечает, но глаза закрыты, руки опущены, держится только за счет Пэрриша. Который уже, если честно, задолбался и хочет просто оставить Мэтта так — сползать на пол, а самому лечь в удобную уютную и такую долгожданную кровать. — Нет, — снова говорит Мэтт, говорит в шею Пэрриша. Эта ночь просто переполнена чужими прикосновениями на грани фола, и чужими пьяными прикосновениями тем более. Так что Пэрриш помогает Мэтту лечь, поправляет подушку, стаскивает ботинки на пол. Думает еще, стоит ли расстегнуть рубашку или снять ее, но в комнату возвращается Стайлз. Он застает Пэрриша сидящим рядом со спящим Мэттом. Почти сидящим рядом — привалившимся спиной к кровати. — Слишком много драматизма для обычной попойки, — на тумбочке у кровати теперь стоит стакан до краев наполненный водой. На удивленный взгляд Пэрриша Стайлз отвечает: — Что? Думаю, это ему не сильно поможет, можешь не считать меня доброй душой. Или считай. Господи, я уже ничего не понимаю, ты остаешься тут? Ему стоит остаться тут, у Мэтта есть диван, Пэрриш видел. Явно не нужно выходить отсюда со Стайлзом, и позволять отвезти домой и себя. Или можно... — Нет, пойдем. Он резко встает, так, что голова начинает кружиться. Примерно в такие моменты люди обычно обещают себе перестать пить, или хотя бы контролировать количество выпитого. Или они делают это уже извивая душу унитазу? Не так и важно, Пэрриш делает неровный шаг вперед, а Стайлз тянет рубашку у него на спине, удерживая от падения. Ткань натягивается, Пэрриш, не совсем улавливая суть происходящего, качается назад, упираясь в Стайлза. Позади раздается смешок, выше лопатки ощущается теплое прикосновение. — Только не говори, что теперь тебя придется нести вниз. Ему трудно говорить, слова застревают в горле, щекотное, почти неприятное ощущение. — Нет, я в порядке, — ему хочется сказать совсем не это, и сделать уж тем более. — Хорошо, — помедлив, Стайлз отпускает его рубашку и они выходят на улицу. Подъем не выглядел таким бесконечным, даже с Мэттом в качестве дополнительного груза. Но спускается Пэрриш как будто в три раза дольше, и все по одной причине — Стайлз теперь идет позади, и его не видно, только слышно. — Надо было сделать пару фото, для компромата, — на этих словах Пэрриш едва не оступается, но вовремя передвигает левую ногу вперед и вниз — на следующую ступеньку. Стайлз продолжает, в голосе сплошное веселье: — Забраться к нему раздеть немного, положить в нужную позу. Почти никаких затрат, он ведь в отключке. Только не говори, что тебе хочется вернуться. — Но возвращаться уже поздно, — читая его мысли, заканчивает Стайлз. — Да, лучше этого не делать. — А ты волнуешься? Он ведь доставил тебе немного хлопот. — Я сам согласился пойти с ним. — В следующий раз спрашивай заранее в какой именно клуб он хочет. И никогда не тащи его домой сам. Предупреждение, оно остается горечью на языке Пэрриша. — Что это значит? — О, прости, тебе понравилось его поведение? Все это прижимая поближе, да шепотки в ухо, — не сарказм, Стайлз улыбается, стоя у своей машины. — Мне лучше пойти домой пешком, — все, о чем думает Пэрриш — Стайлз уже подвозил пьяного Мэтта домой. — Нет-нет-нет, — он тянет его за рукав, и опять Пэрришу не удается устоять на ногах. Они со Стайлзом опасно близко, как некоторое время назад с Мэттом. Чудесно. Как еще Пэрриш понимает хоть что-то? — Нет, — зачем-то еще раз говорит Стайлз, смотрит на Пэрриша, на его рот. Пэрриш старается смотреть только Стайлзу в глаза. Его хочется поцеловать, прямо сейчас, прихватить верхнюю губу зубами, заставить задохнуться не от смеха, а от стона, от желания получить больше, сильнее, быстрее. — Да, — Пэрриш прижимается ладонями в машине и отталкивается. Он называет себя героем. Бухим героем, но поправка роли не играет. Он преодолел сейчас самого себя и свое желание (которое ест его изнутри уже слишком долго). — Ладно, я просто не могу позволить тебе идти домой. Ты пьян, не отрицай, это не самый лучший район, и... Уже три часа ночи, ты серьезно хочешь вот так кинуть меня, а я ведь помог тебе и этому придурку? Если бы он не написал сообщение, я бы и не подумал как-то влезать в ваш досуг... — Что? — Досуг? — Нет, — опять на него наваливается усталость. — Он написал тебе смс? — Да, думаешь, я просто так там оказался? В городе значительно больше мест, чем паршивая окраина, где стоило бы оказаться поздно ночью одному и на тачке. Мэтт, какой же ты мудак, — думает Пэрриш. Ему не легчает от этого факта. Он все-таки нажал "отправить". — Ладно, поехали. Но только из-за Мэтта. — Хорошо-хорошо, если тебе нужна действительно веская причина, — он выглядит рассерженным, но мгновенно рушит этот вид улыбкой. — Запрыгивай уже. Пэрриш садится в машину и не замечает, момента, когда засыпает. — Музыка играет едва слышно, но каждый из них сосредоточен на чем-то своем, и в то же время общем, на том, что еще каких-то десять минут назад было слишком пошлой шуткой, а сейчас вот-вот произойдет. Выплестнется, как бесполезный шум из динамиков. Стайлз сидит на заднем сидении, подогнув левую ногу под себя, на него облокачивается Мэтт. Руки его закованы в наручники. Его или Пэрриша? Никто не помнит, они уже не скажут как все началось. Со смеха, или очередной язвы в адрес друг друга. Стайлз сидит там, едва дышит, потому что перед ним голый по пояс Мэтт, можно ощутить тепло его тела, беспокойное биение сердце (как и у Стайлза). Но завершает картину Пэрриш, согнувшийся над сидением, над Мэттом. Пэрришу неудобно, но хрена с два он скажет об этом. Его руки почти трясутся, когда он кладет их на бедра Мэтта. Никто из них не говорит ни слова, тут любое слово будет лишним. Сейчас — лишним настолько, что будет в состоянии разрушить момент, создать после себя маленький космос неловкости, а ее уже не сможет погубить ничто. Поэтому Пэрриш облизывает губы, Мэтт от этого движение двигается назад — ближе к Стайлзу, тот чувствует, что нужно сделать хоть что-то. Оставляет осторожный поцелуй на плече, на едва покрытой загаром коже. Он прижимается к ней губами и остается так, застывает. Мэтт закрывает глаза, Пэрришу отлично видно, как плотно смыкаются веки, рот тоже сжимается, почти судорогой. А потом Мэтт снова открывает глаза, чуть поворачивает голову, и его рот встречает рот Стайлза. Слишком медленное, мягкое касание. Так дети целуются в детском саду, так целуют, когда не знают точно, что будет после. Так Мэтт прикасается к Стайлзу, он дает им двоим сигнал — можно, сейчас можно, нужно. Они соединены втроем, пока есть время, пока тела поддаются желанию и оно на троих, но бьет в голову так, как если бы на каждого было во много раз больше. Как холодная вода по всему телу — волной, смывает все против, все стоп-краны, все, что могло бы отпугнуть и позволить остановиться, а теперь уже поздно. Стайлз гладит его по щеке, пока его пальцы скользят по лицу Мэтта, Пэрриш поднимается, придвигается ближе, расстегивает пуговицу, ведет раскрытой ладонью, не касаясь пока молнии, ему хочется насладиться, ему хочется запереть машину, чтобы никакой запах, звук, никакое случайное движение не проникло на свободу, где сможет раствориться без следа. Стайлз приоткрывает рот, лижет губы Мэтта, это у него тоже получается медленно и тягуче. У них не так много времени, у них его вообще нет, господи, думает Пэрриш, они сейчас делают что-то настолько запретное, что где-то глубоко в груди появляется небольшая боль, и она пульсирует с каждым вдохом, становится немного больше, ярче. Она прекрасна, и Пэрриш продолжает смотреть на Мэтта, моргающего, смотрящего на Стайлза, во взгляде недоверие, в нем желание в нем очень много, в нем все, что никогда Мэтт не сможет сказать. Или сможет, но должно произойти что-то из ряда вон выходящее. Что-то вроде того, что происходит сейчас. Они целуются глубже, губы прикасаются друг к другу, Пэрриш хорошо видит, как языки скользят, оставляя после себя полоски слюны. Стайлз держит уже руку на шее Мэтта. Им не может быть удобно в таких позах, слишком мало места, слишком многого хочется, и Пэрриш двигает ладонью, он чувствует возбуждение Мэтта. Он чувствует его скованность и много того, что не хочется описывать, оставить только при себе, да при них троих. Больше никому, никогда. Он расстегивает и молнию, ведет ногтями вдоль края трусов, слышит тихий стон, тонущий во рту у Стайлза. Стайлз, он целует Мэтта и улыбается, он не может перестать улыбаться. Губы касаются уголка рта Мэтта, щеки, носа, куда только Стайлз может дотянуться, неловко выгнув шею. Мэтт позволяет, у него уже сбилось дыхание, взгляд больше не как у трезвого человека. Пэрриш его понимает, он заставляет приподнять бедра, стягивает джинсы чуть ниже. Он не дразнит, он распалят. Они вместе со Стайлзом. Вторая рука Стайлза, — Пэрришу не нужно проверять, — она поглаживает пальцы Мэтта. Может, он уже не чувствует руки до самых запястий или даже до локтей, но не жалуется. Стайлз дарит ему ласку, он дарит так, как принимает, полностью, выворачивая себя наизнанку, желая сделать приятно. Его покрытая родинками кожа контактирует с кожей Мэтта. Пальцы касаются волос, гладят кромку уха, подбородок, кадык. Стайлз целует Мэтта так, как тот в первый раз поцеловал Стайлза. Мягкий детский поцелуй, в то время, как Пэрриш сжимает член Мэтта, заставляя дернуться всем телом вперед, в поисках большего контакта. Ему хочется ухватиться за каждый миг, замедлить его, сделать так, что уже никогда не удастся забыть. Ему хочется успокоиться, но сердце бьется сильно, заставляя дыхание сбиваться. Стайлз целует Мэтта еще раз, и опять, он жадно прикасается к Мэтту, все, что у них есть — эти поцелуи, и Пэрриш двигается ближе, касается живота Мэтта, заставив его вздрогнуть. Снова. В груди разрастается жар, ему нет сил противиться. Губы сами тянутся к хлопковой ткани, язык оставляет влажный след, почти настоящее прикосновение, но еще нет. В тот момент, когда Стайлз, держа Мэтта, касается пальцами плеча Пэрриша — это еще один сигнал. Сейчас. Сейчас же. Пальцы у Пэрриша неловко подрагивают, когда он раздевает Мэтта, еще бы нет. Стайлз стонет сам, смотря на них двоих, а то время как Мэтт, тяжело дыша, откидывает голову ему на плечо, открывает рот, так что можно услышать тихие хрипы. Как будто он пытается сдержаться (ни шанса). Пэрриш облизывает губы, обхватывает член одной рукой, другой упираясь в бедро Мэтта и делает первое движение. Они все вместе с этим замирают. А потом начинают двигаться, каждый по своему, но синхронно, охренительно синхронно. Мэтт стонет, жалобно, старается быть и возле Стайлза и еще ближе, глубже во рту Пэрриша. Он опирается на свои руки, не может это быть удобно, но Стайлза помогает ему, прикасается губами и что-то говорит, Пэрриш, за шумом своей крови в ушах не может расслышать, а если бы и смог, постарался бы отключиться скорее. Все, что говорит Стайлз — только для Мэтта. И пока он говорит, пока он оставляет в памяти Мэтта происходящее, одновременно с этим Стайлз касается Пэрриша, его пальцев, сжимающих бедро Мэтта. Я здесь, я с тобой, мы вместе, для него. Всего слишком мало, и одновременно с этим — много. Уже не получается контролировать себя хотя бы малость. Приходится открыть рот шире, почувствовать всю тяжесть на языке, и Пэрриш рад этому, он раз, как через легкие касания Стайлз направляет его, помогает сообразить, когда нужно прихватить губами, а когда сильнее сжать рукой. Пальцы уже все мокрые, Пэрриш едва соображает, что сейчас делает, но смотрит на Мэтта, в последний раз лизнув головку. Ему хочется поцеловать Мэтта тоже, дать ему почувствовать все до конца. Но, судя по его виду, большего тут не нужно. Стайлз продолжает сжимать пальцы Пэрриша, пока целует Мэтта. И все, Мэтт кончает так, что его выгибает над сидением, тело тянется к потолку машины. Стайлз, заботливый и улыбчивый, сейчас его губы расслаблены, глаза блестят от обилия солнечного света (и от удовольствия?). Раскрасневшимся ртом он прижимается к скуле Мэтта, а свободной рукой касается его лба. Прикосновение, которым проверяют, есть ли у человека температура. Это прикосновение призвало успокоить Мэтта. И пока он отходит от оргазма, Пэрриш лезет перепачканной рукой в собственные брюки. Больше не может сдержаться. Стайлз смотрит на него, они с Мэттом смотрят. Влажное прикосновение пальцев Стайлза, жар от бедра Мэтта. Даже если бы Пэрриш хотел — не смог бы продержаться и полной минуты. Его рот горит без поцелуев, а пальцы беспорядочно двигаются. Раз, два, Стайлз, Мэтт. Они оба выглядят как обдолбаные, и Пэрриш знает, что сейчас очень похож на них. И ему хорошо, ему жарко, тепло, ему спокойно (и одновременно беспокойно) от все этого вместе. Он зажмуривается и до боли закусывает губу, а потом прижимается лбом к животу Мэтта, ему хочется еще ненадолго продлить контакт. Почувствовать их двоих рядом. Никто не говорит ни слова до того момента, пока не становится ясно — пора ехать, не нужно больше задерживаться.