Однажды в «сказке»

— Нет. Он мог практически слышать, как бьется загнанной птицей о ребра ее сердце, но никогда не мог разобрать, какие эмоции скрывала эта янтарная поволока частичного гипер-режима. Это завораживало, что даже он порой терялся в этом золотом взгляде. Это раздражало. Раньше. Аркобалено Солнца привык, что он всегда все знает, но вот его ученица… Она давно засела в его мыслях под графой «загадка, которую хочется разгадать». Кто бы мог подумать, что из «никчемной Тсуны» она так быстро вырастет в прекраснейшую Дечимо Вонголу, которая еще полностью не приняла пост, а главы семей уже расшаркиваются перед ней в предложениях руки и сердца. Не только из-за статуса. И это заставляет неимоверно злиться. И в первую очередь на самого себя. — Мы не пойдем туда, Реборн. Ее голос давно приобрел нотки острой стали и холода северных ветров, а сквозь янтарный взгляд уже давно все реже пробивается обычная карамель. Хранители оберегают ее как зеницу ока: сильнейшие Облако и Туман безропотно следуют за своим Небом, элитный отряд убийц уважает, и в ее сторону давно не летит «мусор». Нео-Вонгола Примо. Та, что покорила даже его. Засела глубоко в мыслях, растекаясь по венам и проникая в каждую клеточку тела. И он сохранит это чувство. Она пытается его остановить, взывая к разуму и интуиции, сопротивляется. Вот только он физически ее сильнее, а ярость клокочет подобно вулкану, готовая извергнуться, горячей лавой вырваться наружу, поднимаясь к горлу удушливой волной, вытесняя все другие чувства и мысли. Итальянская кровь напоминает о себе, вскипая с каждым громким шагом по сухому асфальту подальше от резиденции Вонголы и бала, но внешне он был абсолютно спокоен. Лишь глаза — антрацитовые, как сама Преисподняя, пылали холодным пламенем ярости. Никто не смеет смотреть на нее так. Никто не смеет в мыслях ее раздевать и представлять в своих грязных фантазиях. Никто. — Да остановись же ты, наконец! Она с силой дергает его, прикладывая волной мягкого пламени, даже не представляя, какую реакцию каждый раз у него это вызывает, заставляя развернуться к себе, и пытливо всматривается в его лицо, словно в попытках найти в его чертах отражение собственного прошлого. Плюет на все ожидание, пока этот баран решится, плюет на последствия, находясь в каком-то квартале. Хватает за оранжевый галстук и с силой тянет чертового репетитора на себя, заставляя наклониться. И целует. Целует губы, которые так давно хотелось целовать. Обнимает человека, которого так давно хотелось обнимать. И с восторгом чувствует, как сильные руки притягивают к себе, а тонкие губы с жадностью целуют, сминая в ответ. Одной рукой снимает его любимую шляпу вместе с хамелеоном, а второй запускает пальцы в волосы, как уже давно хотела прикоснуться. И черт его знает, как они вдвоем упустили момент наступающей опасности, окунувшись с головой в водоворот коктейля чувств, эмоций и жара пламени. Но ведь если интуиция Вонголы не трезвонила в колокола, не значит ли это, что все будет хорошо, а для ее хозяйки закончится все, как нельзя лучше?

***

Легкие облачка пара вырывались изо рта при каждом выдохе, воздух был холодным. Камера была сырой и темной, освещаемой лишь тусклым светом неоновой лампы из коридора. На удивление по каменным стенам, местами испещренных следами ударов, не ползали насекомые. Пол был чистым, но от него все равно тянуло могильным холодом, а спиной не чувствовалась мокрая, покрытая мхом стена — это было странно, ведь хотелось кашлять от того, что воздух был невероятно тяжелым и промозглым. От него легкие будто слипались в один сплошной безвоздушный комок, не давая ощущения полноценного дыхания, что наводило на мысль о том, что они глубоко под землей. О хотя бы каком-то подобии лежака и речи не шло, что вы: их приковали цепями к стенке. Странно, что они вообще находятся так близко. На этаже помимо них не было ни души — стояла такая тишина, что было слышно лишь их дыхание и, казалось, биение сердец. Di rapa!* Так глупо попасться. Каким-то фанатикам! Реборн мысленно чертыхнулся. Что с ним творит эта девчонка? O, Madonna! Он потерял из-за нее голову, просто потерял самого себя от одного поцелуя. И сейчас он чувствует себя как тогда, еще в теле пятилетнего карапуза, обездвиженного Нон-три-ни-сетте. Так же беспомощен. Но надо было и в этот раз послушаться ее. Остановиться и услышать. Эта мысль снова всплыла в голове, радостно сверкая граненными краями. «Повел себя, как… — брюнет мысленно запнулся, неверяще заканчивая, отстраненно смотря на висящую рядом шатенку: — innamorato fino ai capelli*». Прямое попадание. Теперь осталось только позлиться на свою глупость, ведь все, что мог, его профессиональный взгляд уже подметил. Где, черт возьми, Леон? — Реборн, вытащи из моей гульки шпильку. Она наклоняет голову вперед, насколько можно, чтоб приблизиться к нему и при этом не вывернуть плечи. Надо же, а ведь он даже не успел ей хоть что-то сказать. Он, не пререкаясь, выполняет просьбу, аккуратно приближается к наклоненной голове, украдкой вдыхая запах шоколада, которым она всегда пахнет, вытаскивает зубами шпильку и отстраняется. Он смотрит на нее выжидающе, думая, как же она поступит? — Мог бы и по-другому взять ее, — она окидывает его задумчивым взглядом. — А теперь, репетитор мой ненаглядный, мне надо развернуть и взять ее так, чтобы не было видно. Язвит, стараясь сконцентрироваться на деле. Ничего, как доберутся до особняка, он сразу же выяснит, что творится в этой вихрастой головушке. Насколько может, приближается вплотную к нему и легко касается своими губами его. Он же ничего не предпринимает вначале, смотря, как она не двигается и из-под челки смотрит на него. А затем, будто в насмешку, мол, чтоб было удобно брать, языком развернул шпильку вполовину. Тсунаеши ошарашено на него посмотрела, потом заглянула в его глаза, в которых так и искрился смех и что-то еще. Времени у нее разбираться попросту не было, поэтому она припала своими губами к его, при этом смотря в его глаза. Она отчаянно старается не думать о том поцелуе, иначе снова пошлет все к черту и выкинет это долбанное орудие для пыток, именуемое украшением для фиксации волос. И пытается как можно меньше касаться его языка своим. Брюнет смотрит, не отводя взгляда, приоткрыв губы. Что задумала эта девчонка? Конечно, это весьма разумно подстраховаться так, ведь камера находится напротив лестницы, и если бы она спалила пламенем оковы, то тревогу бы успели поднять раньше, чем они бы смогли выбраться. Вот уже шпилька зажата между их зубов, и она переводит дыхание, снова глядя ему в его лихорадочно блестящие глаза. Ее взгляд опускается на его губы, и она судорожно выдыхает, на что мужчина хмыкает. Шатенка перестает держать зубами шпильку, оставляя это ему, и тянется губами к его губам, полностью забирая ее в рот, стараясь отогнать ощущение жара Солнца. Спустя долгую минуту, которая по ощущениям длилась вечность в замедленной съемке, острое украшение спрятано и прикушено изнутри, и теперь можно спокойно вдохнуть, уткнувшись носом ему в шею. Ее вымотала эта кропотливая работа. Вроде мелочь, что там делать? Действительно. И Реборн не пытается оттолкнуть ее. Сам дышит ей в макушку, стараясь привести сбившееся с обычного ритма дыхание, и смотрит на ее волосы, что водопадом распустились из гульки. Раздались тяжелые шаги, и в камеру зашел грузный мужчина с масляными глазками, в которых отражался безумный, фанатичный блеск. Такие люди всегда плюют на срочные приказы, перед этим удовлетворив свои желания. Вот и сейчас он оценивающим взглядом пробежался по фигуре прикованной Дечимо, которая зазывно дергается и издает стон боли сквозь зубы. Он пошленько улыбается и двигается в ее сторону, взглядом уже содрав с нее блузку и юбку, но, приблизив свое лицо к «жертве», его неожиданно бьют шпилькой по сонной артерии, пробивая насквозь. Пламя проводится на металл и охватывает безвольно падающее тело, сжигая тихо и полностью. Не будь у нее интуиции Вонголы, она бы вряд ли так точно смогла бы это провернуть. Тсунаеши спокойно плавит оковы жестким пламенем и, массируя запястья, подходит к репетитору с некоторой осторожностью, видя его непонятное ей состояние. И лишь звоночек в голове говорит, что причина этому она. Вот только, подойдя ближе, она замечает, что на его руках надеты наручи, блокирующие пламя. И единственное, что может их сломать — это резкий всплеск пламени изнутри. — Какие способы переливания пламени ты знаешь? Из черных глаз резко пропала неясная ярость, они хитро блеснули, чем еще больше озадачили. — Медленный, который на час. Рассказывать? — деловито уточняет. В принципе, про этот способ он сказал ей правду. — Не подходит. Надо сейчас же. Она закусывает губу, исподлобья смотрит на брюнета, который откровенно насмехается, поглядывая на нее. И у нее появляется огромное желание врезать ему, чтоб до него дошло, что она выросла, и такое обращение уже задевает за живое. Она делает глубокий вдох. Потом выдох, вскидывает голову, и он видит, как во лбу мерцающей звездой собралось мягкое пламя, — так завораживающе, становится на носочки и резко приближается к его губам. Прикасается, а этот чертов репетитор даже и не думает отвечать. — Реборн… Тсунаеши уже рычит. А он хочет посмотреть на ее дальнейшие действия. И он их получает, на что мысленно довольно хмыкает. Она прикусывает его нижнюю губу, заставляя отвечать. И он открывает рот, чтобы принять ее пламя. Небесное пламя ручейком течет сквозь него, вливаясь и соединяясь с Солнечным, будоража сознание, провоцируя. Оковы плавятся, и Реборн подхватывает расслабившееся тело — перелив пламени забирает силы, — намеренно не разрывая губ. Резкий рывок. Разворот. Он впечатывает ее в стенку. Внутри у него все клокочет, от переизбытка непонятной эмоции он вдавливает шатенку сильнее в стенку, стараясь почувствовать ее всю. Он чувствует, что ее губы мягкие, но чуть искусанные, ладони скользят вдоль ее тела, повторяя изгибы, подхватывают под бедра, заставляя обхватить его бедра ногами, а руки крепко, но бережно держат, чтобы не остались синяки на бархатной коже. Он не знает, что на него нашло. Сначала был интерес, потом был азарт. Но когда этот мертвец бросил на нее полный похоти взгляд, зверь в нем зарычал, требуя крови смертника. Хотелось отодвинуть, спрятать, и чтоб никто больше так не смотрел. Злость? На что? Она сделала все по велению интуиции, дабы найти способ выбраться. Ревность? Внутренний зверь утробно рычит. Тоже чувство, как и раньше, то, из-за чего он уволок ее с бала, из-за чего снесло крышу, и они оказались здесь. Это была ревность. Дикая, необузданная ревность, у которой единственное намерение — заявить свои права. Поставить клеймо, показать, что «мое», и ничье больше. Реборн отрывается от неизвестно какого по счету поцелуя, чтобы нормально набрать воздух в легкие, что горят огнем — ведь он дал сделать лишь глоток между поцелуями и снова припадал к манящим губам напротив, прижимая их обладательницу к себе как можно ближе. В его руках сгорает от страсти Дечимо Вонгола — хрупкая как хрусталь девушка, беззащитная в его руках, а на деле не скажешь, что в этом маленьком теле заключена огромная сила. Он смотрит в затуманенные от наслаждения глаза и не может оторвать взгляда от открывшегося вида — янтарный взгляд потемнел, губы припухли от поцелуев и налились алым оттенком. Желанная. Он проводит носом вдоль тонкой шеи, не заходя дальше и собираясь с мыслями. Иначе сорвется. Лишь стальная воля не дает окончательно сойти с ума и утонуть в этом безумии, в прохладном подвале, куда могут зайти в любой момент. Он еще раз вдыхает аромат ее кожи и концентрирует пламя — надо вернуть его ей, наверху еще надо убрать врагов. «Главное не увлечься», — брюнет мысленно хмыкает и снова припадает к манящим губам, но в этот раз уже проводя языком по нижней губе, заставляя открыть рот, чтобы принять пламя. Они второй раз переживают этот всплеск ощущений, чувствуя, как смешиваются два дыхания на губах, и он хочет отстраниться, хоть и не охотно, чтобы прекратить это безумие, пока их обоих снова не затянуло в водоворот ощущений. Вот только красивые ножки прижимают еще ближе, коленки сжимают ткань пиджака под ребрами, а их обладательница ощутимо трется, из-за чего у него и без того беспорядочное дыхание снова сбивается. Возбуждение дает о себе знать, болезненно давя в штанах, антрацитовые глаза смотрят в расплавленное золото в попытке понять, что творит эта девчонка. Ведь… — Acqua in bocca!* — она яростно шипит, ощутимо дергая его за прядь волос, заставляя проглотить уже готовую сорваться с аристократичных губ фразу. В ее янтарном взгляде полыхает адский огонь — сил терпеть больше нет, и все равно, что они в таком месте. Он нужен ей. Пламя клокочет, хочет вырваться наружу, чтобы заключить хозяйку и желанное ею тело в теплый кокон, в свои объятия. — Piccolo diavolo*… — восхищенно тянет мужчина, отпуская и свое пламя в ответ. Теперь ясны эти странные взгляды ее Хранителей — насмешливый Занзаса и невероятно понимающий, которым смотрел на нее Колонелло. Они видели, понимали, но терпеливо ждали, когда до него дойдет. Как и сама Дечимо, которая ждала, что репетитор откроет свои глаза, и сам поймет свое отношение к ученице, сейчас стягивающей с него пиджак и расстегивающей пуговицы рубашки. Он слишком привык видеть в ней несмышленого ребенка, не понимая, что сам уже давно смотрит иначе. Аркобалено хмыкнул. Ну, точно testa di rapa*. Его мягкие губы требовательны, будто он кому-то что-то доказывает, поцелуй пьянит и заставляет плавиться. От его рук, что проводят по телу, бегут мурашки, заставляя неосознанно изгибаться, прося еще тепла, ведь каменная стенка ужасно холодная и приносит разительный контраст температур, но на это нет времени отвлекаться. Лишь опуститься на пол, перейдя к более решительным действиям. Запах его тела, черт возьми, ей с их первой встречи в его взрослом облике дико понравился его одеколон. И сейчас она вдыхает его через раз, впитывая в себя, четко зная, что потом им у нее будут пахнуть волосы. Пьянящий аромат мужского тела и жар пламени сносят к черту крышу. Хочется, чтоб это не заканчивалось. Он не задерживал пальцы на каждой петельке блузки — пуговицы давно отлетели вниз к порванной, а сейчас разодранной юбке — Реборн слишком нетерпелив, а от ее невинных касаний, сделанных специально, мозг почти в отключке. Лишь единственная мысль бьется на затворках сознания: что он первый, останавливает от поспешных действий — он и так поддался ей, почти подчинился, в этом богом забытом месте. Рука расстегивает застежку лифчика, что находится под ложбинкой, а язык влажно прошелся вокруг ее соска. Ладонь накрыла ее грудь, мягко сминая и доводя до тихих стонов, а другая нежно прошлась по ложбинке, ниже ребер, скользя по бархатной коже живота, чуть задерживаясь на торчащих тазовых косточках и находящихся там шрамов. Ей хочется сорвать с него рубашку, так что лучший выход — это оторвать к черту пуговицы, уловив довольное хмыкание в районе ключиц. Она исследует его тело в ответ, едва касаясь подушечками пальцев рельефных плеч, скользит ладонями по накачанной груди вниз, по плоскому и непробиваемому, как камень, прессу, вызывая приглушенное рычание. Звон ремня и звук растягивающейся молнии — волна мурашек прошлась по коже, принося предвкушение. Легкие касания сразу же переросли в настойчивые и требовательные, и то их уже мало — девочка дорвалась до желанного и не отступит, даже если сейчас зайдет враг. От этой мысли Вонгола высвобождает пламя на полную — на всякий случай, отчего Реборн застывает в неприкрытом восхищении. Они стоят в коконе мягкого чистого пламени, в тот момент, как жесткое ложится вторым слоем и распространяется по всему помещению, выжигая сырость. Трубы над головой взрываются, и ледяная вода льется на них сверху, вот только, проходя сквозь слои пламени, до кожи достают лишь подзамерзшие кристаллы воды, что хрусталиками оседают на волосах. Вот только невесомый поцелуй в щеку не дает налюбоваться на эту нереальную красоту, снося начисто все мысли уже окончательно. Это не последний раз, еще успеет. Никуда она от него теперь не денется. Ощущение пожара внутри не дает нормально мыслить. Перед глазами лишь черные омуты, а под ладонями мягкие черные пряди, которые всегда хотелось потрогать, а сейчас сжать в кулак и оттянуть. С первым резким толчком в коридоре взорвался единственный источник света, заставляя киллера и без того практически не дышать, а внимательно вглядываться в любимое лицо, целовать зажмуренные глаза и закушенную губу. Никаких слез — терпела боль и сильнее, лишь впившиеся в плечи коготки. Реборн с несвойственной ему нежностью шептал какие-то глупости и держался из последних сил, чтобы самому не застонать — так было узко, так было жарко от пламени, пока не почувствовал как Тсунаеши расслабилась и слегка двинулась, после чего их снова поглотила жаркая волна. Он с удовольствием ловил горлом ее стоны после каждого толчка, наблюдал, как вскрикивает, как прогибается в пояснице. Он первый раз физически чувствовал ее ощущения, и от этого секс становится еще более пикантным. Да что уж там, такой секс у него вообще впервые был: в камере, у ледяной стенки и с нереальным пламенем и неземной, а главное любимой девушкой в его руках. Границы реальности потерялись в страсти и пороке у холодной стенки в старой камере. Весь ее мир сейчас в безудержных поцелуях любимых губ и касаниях смелых загорелых рук, позволяющих себе все, о чем она, чего греха таить, давно мечтала. Сердце бьется как бешенное, дышать все сложнее, чужое дыхание на чувственном теле сводит с ума. И лишь единственная мысль пробивается сквозь дурман: «едины». Реборн очередной раз оставляет укус на ключице, сразу зализывая, извиняясь, и Тсунаеши прогибается кошкой в спине. По позвоночнику будто прошелся заряд тока — последний толчок, оба стонут в голос, видя перед глазами оранжево-желтое сияние. Пламя Солнца переплетается с Небесным и взрывается мириадами искр, проносясь волной вдоль коридора, плавя решетку и на месте испепеляя незадачливого мафиози, что только стал спускаться по лестнице. Дечимо пребывает за гранью и мелко дрожит от удовольствия в крепких объятиях, чувствуя теплое дыхание на шее и зная, что если сделает малейшее движение, то сразу же сползет по некогда холодной, а сейчас раскаленной стенке вниз. Вот только у Реборна совершенно другое мнение. Быстро поправив на себе одежду, он аккуратно застегивает ей лифчик, все так же поддерживая девушку, и она чувствует, что он улыбается. И когда он отстраняется, крепко держа ее за талию, она из-под приоткрытых глаз может наблюдать эту загадочную улыбку. И только мгновения спустя до обоих доходит, что помимо взрывов в коридоре, были еще. И словно в подтверждение мыслям, раздался оглушительный взрыв. Трубы в очередной раз заскрипели, а стенки заходили ходуном, отчего брюнет быстрее стал закутывать ее в свой пиджак и поправлять нижнее белье. Сил у нее на то, чтобы сделать это самой, совершенно не было. — Не иначе как твоя Правая рука раньше всех заметил пропажу своей дражайшей Дечимо, — хмыкнул Аркобалено, окидывая взглядом догорающую юбку. Все-таки Небесное пламя — загадочная вещь, что подчиняется воле хозяйки. Из его одежды сгорел только ненужный и так бесящий ее галстук. — Как будешь оправдываться? — голос все еще хрипел, но не озвучить шпильку в адрес этого непроходимого репетитора она не могла. — Твоя интуиция сказала поддаться, — невозмутимо ответил киллер, игнорируя прищуренные янтарные глаза. Он окинул взглядом ее расслабленный вид: раскрасневшиеся щеки, растрепанные волосы и искусанные губы, и внезапно почувствовал, как его снова окутывает волна возбуждения. — Знаешь, — голос резко сел, отчего у шатенки пробежались мурашки вдоль позвоночника, — в моем пиджаке и туфлях на каблуках ты выглядишь настолько возбуждающе, что я не против еще одного такого похищения. — Знаешь, я как-то надеялась, что мой первый раз будет все-таки на мягкой постели, как в сказке, — она насмешливо посмотрела в нависшего над ней репетитора. — Но так как ты просто непроходимый тугодум… Пришлось брать все в свои руки уже в таком… Кхм… — М-м, чего же ты замолчала? — брюнет медленно прокладывал дорожку влажных поцелуев вниз по шее, коварно вызывая судорожные вздохи. — Тяжело говорить, знаешь ли, когда пристают некие наглые репетиторы… Дальнейшая фраза потонула в головокружительном собственническом поцелуе, от которого и без того уставшая Тсунаеши чуть не упала — рука скользнувшая по тонкой талии крепко притянула к себе, в то время как вторая рука зарылась в длинные волосы и оттянула за них голову в сторону — Наглый, — губы провели дорожку с другой стороны шеи, — ревнивый, — на шее алеет пятнышко засоса, — innamorato fino ai capelli репетитор-киллер, — тихий бархатный голос ласкает маленькое ушко горячим дыханием, и брюнет сразу же прикусывает его, закрепляя произведенный эффект, отстраняясь, чтобы заглянуть в расплавленное золото. — Как насчет добровольного поцелуя? В сказках принцессы обычно целуют своих спасителей. — Я не принцесса, а ты точно не мой спаситель сегодня, да и живем мы не в сказке. Так что целовать тебя я не буду, — насмешливо фыркает, только глаза, кажется, засияли еще ярче. Одно дело знать, благодаря интуиции, другое — когда, переборов себя, слова слетают со столь любимых губ. — Неправильный ответ, — ее бережно подхватывают на руки и снова с упоением целуют. — Ты — принцесса Вонголы и всего королевства мафии в целом. Звонкий смех колокольчиком отражается от стен. Ему самому смешно, да и зачем сдерживать себя в присутствии той, что дорога сердцу? — Что-то я не знаю о такой сказке, — янтарные глаза смеются, нежность плещется через край, заставляя сердце киллера радостно екать. Спрашивается, чем он заслужил такое счастье? Он не знает, но будет благодарить Небеса всю свою жизнь за то, что его когда-то отправили репетитором в Намимори, и жизнь подарила ему такое Небесное чудо. — Напишем, моя принцесса, — выделяя тоном нужные слова, он покладисто кивает, вышагивая по расплавленному их общим пламенем коридору и слыша наверху крики небезызвестных Хранителей. — Сказка о принцессе Вонголы и ее храбром рыцаре-репетиторе… — Ага, о принцессе Вонголы, которая ждала, когда этот баран сделает первый шаг. Сделал, мать его. Вышло, прям как в сказке. Мрачной вот такой.