Принц и нищенка

На рассвете я попрощался с лесами Лотлориена и с его правителями. Мой путь пролегал на север. Проходя рядом с Росгобелом, мне все время что-то чудилось. Какие-то тени, звуки, будто что-то скрывалось в сумерках, боясь показаться при свете дня. Меня посетила мысль заглянуть за завесу мрака Дол-Гулдура, но в одиночку это делать как минимум опрометчиво, а как максимум — верная смерть. Сообщу на совете по прибытию. Если меня примут. Я одновременно и ждал, и боялся встречи с отцом. Мой поход был не запланирован и спонтанен, что скорее всего привело Таура в бешенство. Эти две вещи для него, как солнце для орка. С момента гибели моей матери он помешался на тотальном контроле. Магия уходила из Эрин Гален оставляя после себя труху и пыль, и оттого контроль был единственным рычагом управления королевства. Если что-то выходило из-под надзора, устраивались целые экзекуции по поиску виновных. Трандуил ожесточился с годами. Я не виню его, ведь это нормальная реакция в ответ на боль и несправедливость, что сопровождают его по жизни. Слишком рано потерял отца и перенял на себя бразды правления. Ему ведь досталась лишь часть великого лесного народа после сражения при Дагорладе. Столько пришлось возводить с нуля. Без помощи. Без наставников. Юному эльфу со страшными ранениями и пустотой в сердце. Тогда-то он и встретил мою мать. Оба ее родителя погибли, и она еще ребенком переступила порог Эрин Гален. Она росла у него на глазах, и ее магия стала хорошим помощником Владыке в начале новой эпохи. Моя мать умела созидать жизнь. Она возрождала эти леса и помогала восстанавливать по крупице надежду в душе Трандуила. Слишком мало им было отмерено счастья, ведь не больше сотни лет они провели в браке, а до него у них практически не было времени для любви. Адарилиэль — так звали мою мать — была намного младше Таура, и оттого слишком поздно уловила в его злорадстве привязанность. Злорадствовать Таур стал постепенно. Адара завоевывала любовь народа своей волшебной силой и часто вмешивалась в королевские дела, не замечая, что короны на ее голове нет. Ариетт рассказывала, что их нельзя было оставить в помещении дольше часа — они находили причину, чтобы разругаться в пух и прах. И пока Трандуил сыпал проклятиями в ее адрес, грозя изгнанием или даже прилюдной поркой, она смеялась над ним, чем злила его еще больше. После одной из таких ссор мой отец сказал, что любит ее и любил с самой первой встречи, а моя мать назвала его признание самым ужасным и нелепым из всех, что она когда-либо слышала. Только сказала она это не вслух. Мысленно. Знаю, мой отец и так их слышит, но тут другое. Когда появляется связь — ты ее сразу чувствуешь. Сразу понимаешь, что ты больше не один. Но их счастье продлилось совсем недолго, и я тому виной. Никогда не спрашивал, что же случилось в тот день, когда я остался жив, а мама умерла, но думаю, у отца нет сил вспомнить. Он тысячи лет старается забыть. И за железным занавесом жестокости скрывается другой эльф. Когда-то любимый женщиной. Когда-то нужный и желанный. А сейчас покинутый даже собственным сыном. Знаю, я не имею права злиться на его отчужденность, ведь сын я так себе, но это был первый раз, когда я сделал то, что действительно хотел. Единственный раз, когда не спросил разрешения. Возможно, если он узнает, что я влюблен, он поймет и простит мне мою вольность. Он же должен помнить каково это. Должен знать, что это сильнее меня самого. Дорога выдалась на редкость трудная, хоть мне и был знаком каждый куст и саженец в этих лесах. Я плавал в своих размышлениях, не замечая ни пейзажа, ни смены дня и ночи. Иногда останавливался ради сна и разводил небольшой костер, ибо осень вступала в свои права, и ночи становились холоднее. Девушка в моих сновидениях больше не подходила ближе, чем на шаг, но я видел в глазах желание попробовать снова ощутить мои прикосновения. Я не торопил. Если она боится, я не буду настаивать. Пусть привыкнет. Она ведь поняла, что нравится мне. Иначе бы я не сидел часами, неотрывно смотря за ее колыхающимся на ветру сарафаном или перебирающими ракушки пальчиками. У нее был чуть вздернутый нос и пухлые губы, чуть румяные щеки и аккуратные брови, смешно изгибающиеся, когда она о чем-то думала. В последнюю ночь моего похода я засыпал с надеждой, что это будет последний сон, в котором я не буду знать разгадки. В сновидении я устроился около небольшого деревца и наблюдал, как девушка пытается мне показать какие-то чудные движения, которые трудно было назвать танцем. Я смеялся не над ее пластикой, а над тем как ее волосы все время падали ей на лицо, и она их сдувала, закатывая глаза. Девушка нахмурилась и села рядом, скрестив руки на груди. Обиделась? Или играет? Я не знал, как попросить прощения, и лег на песок, заглядывая за завесу ее локонов. Как только девушка заметила, что я подсматриваю, она опустилась рядом со мной и улыбнулась. Мы просто лежали рядом и запоминали черты друг друга. Она пристально смотрела за каждым миллиметром моего лица и что-то бубнила под свой курносый нос, а я просто благодарил Эру за то, что она на меня смотрит вот так. Любопытно. Больше ничего не нужно. Больше ничего не важно. Только бы она никогда не теряла ко мне интерес. Через сутки я был уже во дворце. Родные стены. Дикие сады, запах пожухлой осенней листвы и сырой земли. Все было по-прежнему. Витые колонны, подхваченные плющом, и каменные створы ворот, искусно расписанные золотом и самоцветами. Отец любит роскошь, но не нарочитую. Скорее, между сверкающими бриллиантами и турмалином он выберет второе. Просто потому, что он без огранки являет собой прекрасную драгоценность. Ни ковровых дорожек, так любимых людьми, ни гобеленов, ни портретов, ни фресок, никаких излишеств. Из пола прорастали специально выращенные и привитые платаны. Их сотни лет сплетали в алмазном узоре, чтобы их стволы образовывали замысловатый ажурный абрис. У нас есть целый совет по селекции. В садах Его Величества можно найти все: от южных кипарисов до карликовой бузины, что растет только на вершинах гор при суровом климате. А цветов вокруг всегда было такое количество, что на полив уходило бы несколько дней, если бы не река Лесная, протекающая прямо под ногами. Это место всегда было особенным. Эльфы Эрин Гален не были похожи ни на кого. Необузданные. Сатиры, живущие в этих лесах и подавно не признавали даже дворцовой суеты. Здесь селились нимфы и феи. Много чудес и легенд окружало когда-то Великую Зеленую Пущу. Я мечтал, что когда-нибудь все вернется на круги своя, и я снова услышу голос этого края. Только если я найду свое место под звездами, это будет возможно. Только это даст надежду отцу и моему народу. У меня нет выбора. Это моя судьба. — Лайквелассе, — навстречу бежала Ариетт. — Ты вернулся! Девушка кинулась мне на шею и шумно заплакала, попеременно всхлипывая и проводя ладошками по контурам моих плеч. Потом, отстранившись, рассмотрела меня с ног до головы и зашептала молитву благодарности за мое возвращение. — Здравствуй, — я поцеловал девушку в лоб. — Как он? Эллет побледнела и поджала губы. — Это не твоя забота. — Злится? — А он еще что-нибудь умеет? Прямо в точку. Ей, наверное, сильно досталось за мой побег. Я скучал. Скучал по дому. Весть о моем приезде разлетелась быстро. К моменту как я перешагнул порог, меня уже встречала стража, а прислуга подготовила покои. Ариетт сказала, что зайдет позже, когда я отдохну и переведу дух. Все осталось по прежнему. Даже стопка бумаг на столе, кажется, лежала в том же порядке. Я подошел к комоду и вытащил лиловую коробку. Внутри лежала диадема моей матери. Самое дорогое, что у меня есть. Камни, вставленные в мелкие звезды, были самыми красивыми камнями среди всех мной виденных в жизни. Их свет напоминал лунный. Холодный, белый и таинственный. Мифриловые звездочки замысловато переплетались с золотыми листьями. От мамы осталось немного вещей. Это единственное, чем располагаю лично я. Еще есть ожерелье и обручальное кольцо, но я видел их очень давно. Я знаю, что ожерелье было испорчено. Кем и когда — неизвестно. Таур много лет носит идею отдать его гномам на реставрацию, но пока так и не решился. Оно и к лучшему. Гномы Эребора с каждым годом становятся все более алчными, набивая сокровищницы чуть ли не ворованным добром, лишь бы было. Думаю, увидь они эти камни, не побрезгуют их себе присвоить. Уже был инцидент. Я положил тиару на место, захлопнув ящик, и принялся разбираться с дороги. Приняв ванну, переодевшись и отужинав, я послал за Ариетт, и та незамедлительно явилась на пороге с кучей пергамента. Это все придется перечитать. Отчеты, сводки, изменения, перестановки — в общем, куча ненужной никому информации, которая жизненно необходима для поддержания статуса всеведущего царского отпрыска. Я поторопился, когда сказал, что скучал. Все просмотрев и переспросив у девушки, я начал уже свой рассказ. Ариетт сидела, не шелохнувшись. Ее глаза горели, когда я рассказывал ей про белые дворцы Умбара и серые крепости Гондора. Она просила рассказать, что за мода такая у человеческих женщин, и я принялся коряво объяснять о прозрачных платьях и подвязанных косынках. Я сам удивлялся тому, как много прошел, и что в моем арсенале теперь столько чудных историй. В какой-то момент эллет погрустнела и, подперев кулаком щечку, громко выдохнула. — Ты ни разу не упомянул ни об одной пленившей тебя девушке. Вот так и отправляй тебя за внуками. Я тяжело выдохнул. — Все немного сложнее, чем мне думалось. После этого мы еще немного поговорили с Ариетт и разошлись. Завтра с утра мне предстоит тяжелый диалог. Я долго ворочался и не мог уснуть. Что не так? И тут я услышал. Тишина. Везде. И во дворце, и в лесу. Разве в лесу может быть тихо? Природа уснула. Она не хочет разговаривать ни с кем и, вероятно, слушать тоже не собирается. Все совсем плохо. Я так и не уснул, о чем жалею. Всю ночь то лежал, то ходил по комнате, выстраивая хоть какой-то диалог в голове. Отчаявшись предугадать реакцию Таура, я оделся и убежал из покоев по направлении тронного зала. Добежал быстро, но вся моя уверенность испарилась, как только я увидел отца. Он стоял спиной, разговаривая с советниками, но при моем приближении замер и отдал бумаги летописцу. Он развернулся. Все так же молод. — Laegolas, — в его глазах что-то промелькнуло, но исчезло так же стремительно, как появилось. — Оставьте нас! — он махнул рукой, и тронный зал опустел. Я не решался сделать шаг. — Здравствуй, отец, — поклонился. Таур наскоро подошел, шурша мантией по мраморному полу, и положил одну руку мне на плечо, а другой поднял мой подбородок. — Дай мне на тебя посмотреть, — он бегал глазами по моему лицу. — Что-то изменилось. Где смертная? Я закрыл глаза и воспроизвел все, что показало мне зеркало. Эльфийку с ребенком на руках, Таура с цветущим венком и даже умирающее дитя с книгой. Когда мои веки открылись, передо мной стоял уже совсем другой эльф. Темные круги пролегли под глазами, а магия, что скрывала его увечья уже пропускала тени страшных ожогов на некогда прекрасном лице. Его руки отпустили меня, и он отошел, развернувшись спиной и думая о чем-то своем. — Мне нужна твоя помощь, отец. Он от каждого слова вздрагивал и вновь повернулся, складывая руки на груди. — Ты веришь лжи своего рассудка. — Я прошу тебя... — Ты покинул свой народ и своего отца ради тени той, что по праву рождения могла стать тебе хорошей парой. Сейчас не время разбираться со всем этим. Он до сих пор грезит моей помолвкой с Арвен? Нужно говорить спокойно. — Помоги мне разобраться. — С чего вдруг? Ты вспоминаешь обо мне, только когда в том есть выгода, и бездумно относишься к своим обязанностям. — Неправда. — Ты ослушался приказа своего короля! Сбежал! А сейчас просишь меня дать тебе еще один шанс оставить свое королевство? Ну, все. Ему хочется, чтобы я тысячелетиями был заперт в этих стенах, не имея возможности даже на короткую любовь. — Lle naa haran e’ nausalle (Ты король лишь в своем воображении), — я сказал это почти шепотом, возможно, даже подумал, но он услышал. — Как ты смеешь! Ноги ее здесь не будет, даже если она эльфийка! — Твоя корона истлела, как и твое сердце... Я поклонился и уже не слышал его проклятий. Мне нужно было уйти. Я должен сбежать из этого склепа. С меня хватит. Забежав в комнату, я стал собирать вещи, кидая в стопку все без разбора. Я не вернусь и не окажу ему чести снова наплевать на свои чувства. Он так погряз в своем безумии, что потерял связь с реальностью. Я думал, что он поможет мне? Он себе помочь не в состоянии! Двери распахнулись, и вбежала Ариетт. — Мальчик мой, что произошло? Даже солнце скрылось, — ее руки схватили меня за запястья. — Куда ты пойдешь? — Подальше отсюда. Дальше от него! — я даже крикнул. — Он не понимает, что делает. Останься. Завтра он будет жалеть. — О чем? Глаза девушки заблестели, и сиротливая слезинка скатилась по бледной щеке. — Ты изгнан. Ах вот как. Изгнан, значит. Тогда мне здесь точно нечего делать. Сейчас заявится стража, и меня под конвоем выведут из родного дома. Я не доставлю ему такого удовольствия. Ни за что! Я обнял Ариетт, а она вцепилась мертвой хваткой в мой камзол. Ну как мне ее оставить? Он же всех собак спустит на нее после моего ухода. — Пойдем со мной? — я заглянул в ее плачущие глаза. — Я не могу. У него больше нет никого. Он всех от себя прогнал. — Куда мне идти? Она всхлипнула и протерла ладошкой мокрые щеки. — Иди в Дейл. Пережди. Я пришлю за тобой, когда Таур успокоится. Прошу тебя, не убегай. Не оставляй его. Он все это говорит, думая, что защищает тебя. Боится, что тебя постигнет та же участь. Дорогой, молю, не бросай нас. — Ты так его любишь? Девушка уткнулась в мою грудь и опять начала горько плакать. Я знал, что она когда-то полюбила моего отца, даже раньше, чем ей на воспитание отдали юную Адару после Последнего Союза, но он не мог отвечать ей тем же. Не мог, потому что полюбил мою мать с первого взгляда. Ариетт навсегда осталась лишь нянькой сначала для его королевы, потом для его сына. Я никогда не думал, что все настолько серьезно. Где она брала силы все это терпеть? Как она живет так долго без ответных чувств и при этом не сходит с ума? Я поцеловал эльфийку в висок и, схватив вещи, пошел прочь из дворца. Я не обещал Ариетт, что буду ждать, но я подожду. Не ради него. Даже не ради своего народа. Ради девушки, что пленила мое сердце. Если есть хоть малейшая возможность, что он согласиться мне помочь, — я снесу все его безумства. Убегая, я лишь краем глаза заметил Арофера, что в приказном тоне общался со стражниками, пытающимися пробраться в коридор, ведущий к моим покоям. Ему, скорее всего, тоже перепадет. Появится хоть когда-нибудь существо, что даст моему отцу затрещину за всего его стенания? Надеюсь.