Некуда бежать

Когда капитан привел ту девку, Айвен почувствовал холодок между ребрами, как будто туда вогнали пару кинжалов. Стало не по себе, и пока капитан говорил, что вот эта прекрасная леди полетит с ними до Реенги, он постарался забиться подальше. Команда – вместе с капитаном шестеро головорезов, не считая самого Айвена – радостно осклабилась в ответ, предвкушая приятный рейс. Айвен грыз ноготь на большом пальце и удивлялся: как же так? Неужели они не видят, что эта девка не такая, как те шлюхи, которые были до нее? Эта и правда стояла посреди кают-компании, чуть расставив длинные ножищи, заложив руки за спину. Ни дать ни взять надсмотрщик на плацу. И глаза. С такими только убивать. – Хэнк вам уступит свою каюту, – капитан все еще пытался быть любезным. Правильно, нечего до взлета пугать красотку. – Как вас зовут, мисс? – Хэнк непременно бы припал к ручке дамы, блеснув хорошими манерами, но та так и не вынула их из-за спины. – Вьери. Голос у нее оказался под стать внешности – глубокий, с приятной хрипотцой. Она тряхнула головой, как будто удивляясь чужой невнимательности, и волосы, длинные волосы, какие мало кто сейчас носил, заколыхались, как живые. По каюте-компании пронесся вздох – оценили. Айвен сгрыз ноготь до мяса. Беда была в том, что выскользнуть незаметно не получится. Для этого пришлось бы пройти прямо по центру, на виду у всех. Он жалел, что остался. Жалел, что пришел. Сидел бы сейчас в кубрике, играл бы во что-нибудь на раздолбанной приставке или, может быть, даже поспал. Почему-то казалось, что находиться здесь не стоило, как не стоило и изменять своим правилам и быть как можно менее заметным. Мужики распушали хвосты, сыпали чем-то похожим на комплименты, разливали дешевый скотч по стаканам. – Айвен, малыш, – капитан пьяно улыбнулся, – иди, выпей с нами. – Я не… – Или ты не мужик? В руке оказался стакан со следами грязных пальцев. – За знакомство, – капитан хмыкнул и щедро плеснул мерзко пахнущего пойла, – и за удачный старт! – Я не… – До дна! Айвен хотел все-таки сбежать, но взглянул на пассажирку – та смотрела насмешливо, в раскосых глазах плескалось что-то такое, что нужно было обязательно запить и забыть. Айвен махнул скотч залпом. Закашлялся, вытер рукавом выступившие слезы. – Ай, молодец! – капитан налил еще. Айвен покосился на середину комнаты. Девушка уже сидела в кресле, небрежно закинув ногу на ногу, и мерно покачивала носком сапога. В этом сапоге тоже было что-то неправильное, но скотч уже туманил мозги и рассеивал внимание. Кто-то говорил, кто-то визгливо смеялся. До сознания доходили отдельные слова, в общем и целом не имеющие смысла. Айвен понял, что надо валить к себе. Пусть разбираются с инопланетной девкой без него. Оно, конечно, интересно, как у нее все устроено – до этого рейса капитан таскал только человеческих шлюх, и самому Айвену даже перепало разок, только тот случай оставил какое-то чувство гадливости. Как от грязного стакана сегодня. А эта была слишком хороша… – Я… Мне надо, – Айвен выскочил из кают-компании, не дожидаясь, пока капитан нальет еще. Его уже мутило, пить на голодный желудок не стоило. Добежал до кубрика, забился в свой угол, накрылся одеялом и зажмурился. Тошно. Вскоре надсадно взвыл разгонный двигатель, корабль вздрогнул и на мгновение придавил тяжестью перегрузок, пока не включились нейтрализаторы. Айвен по привычке перекрестился – взлетели таки! – и провалился в сон. До побудки оставалось не так много времени, а Хэнк не тот человек, который позволил бы отлынивать от работы. Он проснулся от странного ощущения. Полежал все так же, не открывая глаз, прислушиваясь к привычному мерному гудению и странной тишине. Никто не храпел, не перебрасывался шуточками, не орал, чтобы поднимал задницу и топал на работу. Он рывком сел. Никого. На соседней койке так и валялся брошенный вторым механиком еще вчера носок. Полотенце все так же криво висело на спинке. Айвен скривился. Вчерашнее беспокойство вернулось, и он усилием воли заставил себя выйти из кубрика. В коридоре горел тусклый свет. Пахло чем-то знакомым и неприятным. Он никак не мог определить источник запаха – вентиляция гнала только очищенный воздух, сам коридор был пуст и чист, и только приоткрытая дверь в кают-компанию внушала легкую тревогу – причина могла быть только там. Убеждая себя, что все перепились и просто спят, а воняет перегаром, Айвен тихонько толкнул податливо распахнувшуюся дверь. Он долго блевал – сначала желчью, потом просто содрогался в сухих спазмах. Да и как было сдержаться, когда все помещение было похоже на филиал бойни, когда вокруг кровь, чьи-то кишки и ошметки мяса. Более-менее целыми казались тела штурмана, связиста и вчерашней девки. Она полусидела у стены, уронив голову на грудь. Серый комбинезон спереди казался бурым. Подвывая от страха, Айвен подполз по очереди ко всем. Девка оказалась жива. Думать о том, что произошло, не было сил. То ли она всех замочила, то ли команда во главе с кэпом нажралась дури и… Это было неважно. Значение имело только одно – он оказался посреди галактики, и ни одной живой души рядом. Ни как управлять чертовым кораблем, ни как посадить, да даже как выйти на связь хоть с кем-нибудь, он не знал. Автопилот даст немного форы, а дальше… Он дотащил девку до кубрика. Уложил на свою кровать и, поколебавшись, стянул комбинезон. Она так и не пришла в себя. Айвен старался не пялиться на прекрасно очерченную, даже на вид упругую грудь, сосредоточившись на ранах ниже. Он мало что помнил из школьного курса первой помощи и сомневался, что даже будь познания более обширны, они бы пригодились. Все, что можно было сделать – это стереть кровь влажной тряпкой и перебинтовать особенно скверные раны. Лепить пластырь с антисептиком на не человека он не рискнул. Инопланетная девка дышала ровно. Неглубоко, но ровно. Сидеть рядом, наверное, было бессмысленно, и он вернулся в кают-компанию – прибраться. Превозмогая тошноту и отвращение, он перенес трупы в мусорный отсек. Сначала хотел в морозильник, но там были продукты, и положить покойников рядом с ними казалось кощунством. Айвен запаковал то, что осталось от команды, в мешки и хотел все так и оставить, но пока отмывал кровь с пола и стен, все думал, что они там лежат. Трупы. Рядом. От этого становилось еще хуже, и он в конце концов пошел и нажал на кнопку, освобождая отсек. – Покойтесь с миром, – сказал он в пустоту вместо последнего напутствия, вместо молитвы, которой не знал. В кубрике было душно, вентиляция не справлялась, или нужно было как-то исправить настройки, но Айвен не знал, как. Девка лежала на койке, прикрытая одеялом – все так, как и было перед уходом. Он шагнул вперед и напоролся на острый взгляд, тело под тонким одеялом напряглось. «Кинется», – подумал Айвен и выставил руки ладонями вперед, показывая, что безоружен и неопасен. Страха не было. Только ноющая боль во всем теле и отупляющая усталость. – С вами все в порядке? – спросил он только для того, чтобы нарушить гнетущую тишину. И так было ясно, какой порядок, отсюда и смешок с койки, и прикрытые ресницами глаза, из-под которых поблескивает радужка – наблюдает. – Зачем? – Что зачем? – переспросил Айвен и переступил с ноги на ногу. – Зачем это все? – девка указала пальцем на бинты. – Раны, кровь текла. Хотел помочь. Только… Если надо что из лекарств, в аптечке есть, – он кивнул в сторону чемоданчика, позабытого им возле койки. Девка чуть скривила в усмешке губы. – Странный ты. Не понимаешь… Айвен торопливо заговорил, путался, повторялся. Пытался убедить, что ему все равно – тех уже не вернешь, да и сами виноваты, по большому счету. Наверное. – Наверное, – согласилась девка и прикрыла глаза. Айвен вздохнул с облегчением: от ее нечеловеческого взгляда пробирало до печенок. – Не боишься? Айвен пожал плечами, забыв, что она не видит. Чего уже бояться-то? На корабле они одни, выживут – так вместе, сдохнут – так тоже вдвоем. Ей стало хуже. Он ухаживал за пострадавшей, как мог. Пытался поить водой. Обтирать, превозмогая смущение, и, стянув белые плотные трусики, долго пялиться на ровный, гладкий пах, не понимая, как так, где-то же должно быть какое-то отверстие. И потом, выписав себе мысленно пинка, перевернул – оно оказалось одно и сзади, в нижней трети странного вида задницы, не разделенной ложбинкой пополам. Что делать с новым знанием, было непонятно. Иногда почему-то казалось, что ей не так плохо. Внешне все выглядело не очень страшно: раны подзатянулись, красноты вокруг не было, температуры, насколько он мог судить, тоже. Два дня измотали неизвестностью, и Айвен, уставший и напуганный перспективой остаться в одиночестве, просто вырубился рядом. Он проснулся от ласковых прикосновений к лицу. Нежные пальцы раз за разом обводили контур, почти невесомо прикасались к губам… Айвен вдруг ощутил неудобство, жестокая эрекция упиралась во что-то, и это «что-то» не было матрасом или одеялом. Он в панике распахнул глаза и утонул в чужом взгляде. Чужое лицо было на расстоянии каких-то жалких пяти дюймов от его собственного. – Доброе утро? – Я… Мне… Утро? – Не знаю, утро ли, но ты выспался? – Мне надо в уборную, – он говорил это, заикаясь, мучительно краснея и боясь, что реакцию поймут неправильно, что его постигнет незавидная участь команды. – Знаешь, судьба так странно свела нас, и мне так странно принимать помощь и заботу от кого-либо. У нас это прерогатива только семьи. Могу я узнать, что сподвигло тебя на помощь? Айвен нахмурился и забыл, что только что просился в туалет. Ведь он же говорил об этом. Разве нет? Он повторил рассказ, вышло опять сумбурно и бестолково. Сказал, что просто не мог оставаться в стороне, про чувство долга и симпатию. – Ну и несправедливо это, – Айвен упрямо выпятил подбородок, – капитан, команда… Неправы они были. Нельзя так… – Означает ли это, что я тебе нравлюсь? Айвен не ожидал такого вопроса и растерялся. Густо-синие, почти черные глаза смотрели, не отрываясь, гипнотизировали. Айвен понимал, что член, так и не думавший опадать, упирается в бедро этой как ее, Вьери, и солгать не получится. Пришлось кивнуть. Без пояснений и уточнения, что он ничего такого не замышляет, что просто реакция организма на близость женщины – голос не повиновался. – Видишь ли, своим поступком ты запустил древний механизм по созданию семьи. Забота в нашем обществе означает неравнодушие и желание создать новый род. Понимаешь? Айвен покивал, хотя на самом деле ни черта не понимал в этих инопланетных заморочках. – Хорошо, – Вьери мечтательно улыбнулась. – У нас будут красивые и сильные дети. Дети? Айвен пока не был готов к появлению спиногрызов, но от самого процесса не отказался бы. Однозначно бы не отказался. Проблема была в том, что он плохо представлял себе, как это осуществить. В памяти то и дело всплывала та странная дырка, но других-то и не было. Он бы увидел. Даже пупка не было, спереди гладенько все так было. На спине тоже не было, хоть и не рассматривал особо, но нет, не было. Где еще может быть то место, куда вставить можно? Не под мышкой же. Айвен развеселился – представил. Вьери улыбалась, продолжала гладить лицо. Ласковая… И вдруг накрыла его губы своими. Поцеловала жарко и нежно, положила руку на его ноющий от желания член и пару раз провела снизу вверх. – А-ах, – Айвену хватило и этого, чтобы прийти к финишу ярко и остро. Он покраснел, сожалея о несдержанности, но ничего поделать бы все равно не смог – гормоны, долгое воздержание и опыт, да, у Вьери он был, чувствовался в уверенном знании не только теории. И хотя потом, гораздо позже, он узнал, что только ее и преподавали в той Академии, где пришлось учиться его Вьери, но поверить так и не смог. Теория, как же! Она еще что-то говорила про заботу, оберегание, про домик, который они купят на какой-нибудь тихой планете, и много чего еще. Айвен не вслушивался, не мог – после оргазма внимание рассеивалось, и думалось о чем угодно, кроме планов на будущее. Да и странно в неполные двадцать лет обзаводиться женой и домом. Какой дом можно купить на заработок уборщика? Его и деньгами-то назвать было нельзя, так, на пиво и мороженое. Кэп был экономный, не пожелал тратиться на робота, лучше мальчишку за копейки нанять, которому взбрело в голову мир посмотреть. Ему и профилактику делать не надо, сертификаты всякие получать. – Вставай, сходи в душ и попробуй найти еду. А я пока разберусь с кораблем. Айвен поморщился, но в словах Вьери был резон – есть хотелось, а липкая подсыхающая сперма неприятно стягивала кожу. Он кивнул и поднялся, не сомневаясь почему-то в ее праве руководить. Пока он плескался в душе, пока делал немудреные сэндвичи – в вотчине кока он не ориентировался и готовить не умел, – дело по спасению их из «терпящего бедствие корабля» было уже сделано. Вьери с кем-то связалась, и эти кто-то буквально через час обещали быть на месте. Инопланетянка оказалась не так проста. Айвен во все глаза наблюдал, как снуют по кораблю ее соплеменники, облаченные в стандартную космическую форму, переговариваются по-своему и одобрительно хлопают Вьери по плечу. К самому Айвену никто не приблизился, хотя глазами стреляли и разглядывали исподтишка. *** На Реенгу доставили в лучшем виде. Высадили, пожелали счастья и улетели, предоставив разбираться со своими делами самостоятельно. Самой важной, первостепенной задачей было приобретение жилья. Домик нашелся быстро – большой, каменный, расположенный на огромном участке. Айвену он очень понравился, хотя Вьери казалось, что маловат. Куда им на двоих шесть спален, огромная гостиная и еще пара комнат неопределенного назначения, Айвен не знал и потому уперся – нравится и точка. Вьери спорить не стала, и денег, вырученных на продаже корабля перекупщикам, как раз хватило, чтобы обустроиться. Дом Айвену очень нравился. Особенно спальня! Он представлял, как они будут кувыркаться на этой широкой кровати, и неизменно возбуждался. До сих пор их отношения можно было назвать целомудренными: поцелуи не в счет. Забота Вьери была приятна и грела душу рано осиротевшего Айвена. Да, пожалуй, доброта и внимание подкупали больше всего. Единственное, что огорчало – разговоры о детях. Айвен не знал, как сказать, что пока не готов нести ответственность, хотя и понимал, что раз Вьери много старше, то ей-то самое время думать о малышах. И он смирился. Ладно, раз ей так надо, то пусть… Первый раз оказался совсем не таким, как ожидалось. Вместо тягучей нежности была жаркая страсть. Вьери повалила его на прохладные простыни и… – Нет! Нет! – кричал, захлебываясь Айвен. – Тише, тише, ну что ты, маленький, – попытка Вьери успокоить его провалилась. Еще бы! Не каждый день обнаруживаешь у подружки с большой грудью внушительный член. Айвен отбивался. Ему совсем не хотелось ложиться под кого-то, и никакие обещания, никакие прежние договоренности тут роли не играли. Он хотел женщину, он хотел ласки и нежности, а сейчас хоть и видел, что Вьери выходит из себя, но остановиться не мог. – Нет! Но что мог не самый физически развитый молодой человек против хорошо обученного наемника? Это уже потом выяснилось, что наемника, хотя догадаться было бы несложно, только дать себе труд подумать. Ну кто еще может разметать десяток распаленных мужиков и выйти из схватки почти без потерь. Несколько не слишком глубоких порезов не в счет. Он лежал на смятой постели, раздавленный и опустошенный. Да, с ним обошлись почти нежно, но зад саднило, и на глаза наворачивались слезы. Было так досадно, и больно, и горько. Мечты вновь осыпались прахом. – Наши дети скоро появятся на свет, – Вьери сидела… сидел рядом и гладил его руку. – Какие дети?! – Айвен попытался вырвать запястье из захвата. – Ты мужик и я мужик! У нас не может быть детей! – У нас нет разделения по признаку пола, хотя да, я скорее мужчина с точки зрения вашего вида, – взгляд Вьери был затуманен. – А дети… Я знаю, что все получится. Ты будешь прекрасной матерью. С Айвеном случилась истерика. Едва успокоившись, он отправился в ванную и мстительно промыл себя изнутри. Не то чтобы верил в возможность зачатия в прямой кишке, а просто… Следовало подумать, что делать дальше. Денег не было. Знакомых в этой дыре – тоже. Найти работу неквалифицированному человеку – проблема еще та, по прошлому опыту помнил. Он так ничего и не решил, пустив все на самотек. Сказал только, что не может и не хочет быть снизу. Вьери, ходивший вокруг него на цыпочках и сдувавший пылинки, согласился и без вопросов подставился сам. Трахать его в ту самую дырку оказалось не так плохо, а когда Вьери освоил позу наездника, оказалось все совсем хорошо – роскошная грудь примирила с действительностью и заставила поверить в то, что все образуется. Недели через полторы Айвен подхватил желудочный грипп или банально чем-то отравился. С Вьери все было нормально, а его полоскало изо всех щелей, даже вода, обычная вода сразу просилась наружу. Так плохо Айвену еще никогда не было. Вьери качал головой, хмурился, потом куда-то пропал и вернулся через некоторое время уже с каким-то седым мужичком, врачом, как оказалось. Врач очень много говорил. И голос у него был противный, усиливающий дикую мигрень. От него хотелось спрятаться под подушку, но не давали: кололи иголками, делали экспресс-анализы, проводили тесты. Капельницы от обезвоживания и детоксикации помогли, облегчили состояние, и он уснул беспокойным сном. Утром все повторилось. Две недели, две бесконечно длинные чертовы недели на капельницах и в постели. Айвен исхудал и ослабел. Вьери носил его на руках в туалет, купал и бесконечно нежно прикасался к коже. Это было бы приятно, если бы ему не было так плохо. Еще месяц он приходил в себя, и когда перестал пугаться своего отражения в зеркале, принимая душ, вдруг нащупал над коленкой бугристое уплотнение. Нажимать на него было слегка неприятно, под пальцами как будто что-то перекатывалось. Айвен поспешно вытерся и пошел искать Вьери – ему был нужен врач. Срочно! – Все хорошо, маленький. Это дети. Не переживай. – Какие дети?! – Айвен старался не сорваться. – Это опухоль, новообразование! Это нужно лечить. – Нет, – Вьери покачал головой, и его челка, отросшая почти до кончика носа, закрыла глаза, и Айвен не видел их выражения. – Нет, – повторил он, и в голосе звучала такая убежденность, такой затаенный восторг, что не оставалось никакого сомнения: он сумасшедший. Айвен мысленно посчитал до десяти. Пытался взять себя в руки и немного успокоиться. Вьери же опустился на колени и припал щекой к припухлости на коже, а потом нежно поцеловал. Айвена замутило. – Все будет хорошо, – убежденно сказал Вьери. Айвен попытался спорить и угодил под домашний арест: его заперли на втором этаже в спальне, где на окнах были решетки. Окружили почти удушающей заботой и выполняли абсолютно все капризы и просьбы. Кроме одной: позвать врача. Опухоль становилась все больше. Под кожей уже стали явственно видны контуры чего-то продолговато-округлого. Иногда, если долго смотреть на вырост, казалось, что там что-то шевелится. На самом деле ничего подобного не было, конечно, но кожа в этом месте покраснела, истончилась и ощущалась более горячей, чем соседние участки. – Скоро, совсем скоро, – бормотал Вьери, который почти все время проводил рядом, уходя только чтобы принести еды или по другой крайней надобности. С каждым днем он казался все менее вменяемым, но Айвен устал бояться. Смирился. Ждал, когда все закончится. Сейчас даже смерть уже не пугала, просто хотелось избавления. Айвен спал, когда все произошло. Проснулся от боли и от того, что сыро было лежать. Кожа на ноге лопнула, и из раны текла кровь пополам с чем-то беловатым. Присмотревшись, он понял, что это выползали гигантские, не менее десяти-пятнадцати сантиметров в длину, личинки. Рядом на простынях извивались еще несколько таких же. Айвен шарахнулся, упал на пол и даже не заметил, что ударился. Придавил случайно одну из личинок, из которой со звучным чпоком полезло что-то густое и розовое. Айвена вывернуло остатками недавнего ужина, в голове билась одна мысль – раздавить всех паразитов. Твари! – Что случилось? – Вьери появился из-за двери внезапно. – О! Они родились! Айвен, борясь с тошнотой, смотрел, как тот собирает копошащиеся личинки и запихивает к себе под одежду, к груди. Если бы в желудке оставалось хоть что-то, оно бы непременно оказалось на полу. Айвен прикрыл глаза и прислонился пылающим лбом к краю кровати. – Что ты, маленький? – от проклятой заботы хотелось выть. – Не переживай. Все хорошо. Один малыш погиб, конечно, но не страшно. Мы же семья, я не буду требовать возмещения по закону. У нас все равно будут еще дети… Все услышанное казалось бредом. Просто бредом. Плодом воспаленного воображения. Дети, возмещение, семья… Абсурд! Как сквозь плотную пелену, он ощущал движение в комнате. Слышал воркующий голос Вьери. С кем он говорил, Айвен не мог понять, сознание отсекало информацию, оберегая разум. Смутно ощущал, что на рану льется прохладная жидкость, и потом ногу плотно стягивают бинты. – Ложись, маленький. Айвен краем глаза заметил, что белье чистое, и провалился в благословенный сон, и не видел, как Вьери заботливо поправил одеяло и вышел, поглаживая грудь со счастливой улыбкой на лице – молока было много, дети будут сильными. Он провалялся в постели не меньше недели. За временем следить оказалось невероятно сложно, постоянно клонило в сон. Доктор, которого все-таки позвали, цокал языком, поил горькими микстурами и порывался поставить капельницу. Айвену было все равно, Вьери же переживал, суетился рядом, как наседка, и смотрел на него с еще большим обожанием, чем обычно. Даже дверь перестал запирать. Айвен обдумывал свою дальнейшую жизнь. Можно ли считать, что свой супружеский или какой там долг он выполнил? Судя по счастливому выражению лица Вьери – да. Но в проклятых инопланетных законах он был не силен. Что-то смутно вспоминалось из школьных уроков по праву, но конкретика ускользала. В конце концов он плюнул и решил потом покопаться в книгах. Надо же знать правила, по которым приходится играть. Угораздило же вляпаться. Жизнь внесла свои коррективы. Айвен, наблюдая за успокоившимся и совершенно счастливым Вьери, расслабился. Как ни крути, жилось ему неплохо – где бы еще он смог получить столько свободы, заботы, ласки и даже не обожания, а какого-то преклонения. За то, что Вьери его запер, Айвен его давно простил, признав, пусть и не вслух, правоту. Свобода тоже была – можно было сколько угодно гулять по городу и возвращаться домой к ужину, например. Вьери занимался детьми сам. Сначала они копошились у него в некоем подобии лифчика, потом какое-то время Айвен их не видел и понятия не имел, как происходит взросление. Просто в один прекрасный момент малыши появились в гостиной и чинно сели за стол. Пятеро черноволосых ангелочков в платьицах. Одинаковых, как яйца из-под одной курицы. – Эрри, Сэнди, Мэлли, Сэмми, Льелле, – представил деток Вьери. – Ты ничего не имеешь против этих имен? Если хочешь, можешь изменить. Айвен заверил, что его все устраивает, и смотрел на пятерых ребятишек, понимая, что никогда в жизни не отличит одного от другого. – Они так и будут быстро расти? – задал он волнующий вопрос. Дети выглядели лет на пять, не меньше, хотя на самом деле им было меньше года. – Да, – Вьери улыбнулся, – еще месяцев семь, и будут как ты или я. Красивые получились. На тебя похожи. Айвен закашлялся – на его взгляд, ничего общего не было, начиная от цвета волос и заканчивая всем остальным. – Глаза, у них твои глаза. – Ну разве что. Только все равно не понимаю, как это возможно, – даже его скудных знаний по биологии хватало, чтобы понять: цыплята не могут походить на инкубатор никогда. – Они так решили, что возьмут твой цвет глаз. Это так мило, правда? Айвен согласился: мило. И допил чай. – А почему они в платьях? – Это, конечно, неважно, но мы поселились на планете, где про нас никто не знает почти. Фигура будет меняться, вокруг одни люди… Чтобы не было вопросов. Ты не против? Это кажется логичным. – Женщины могут носить что угодно, – сказал Айвен и задумался. – А они будут встречаться с людьми? Для создания семьи, я имею в виду. – Их семья – мы, – безмятежно улыбнулся Вьери, – они будут трудиться на ее благо и почитать родителей. Встретить пару и основать свой род могут очень немногие. Именно поэтому у нас должно быть много детей. Те, кому повезло, должны обеспечивать выживание вида. Ну и чем больше семья, тем более она уважаема и тем больше шанс у других семей найти свою пару. – И сколько же человек обычно в семье? Вьери услышал тревогу в голосе, и прежде чем ответить, долго медлил. – От ста пятидесяти до трехсот. Были случаи и больше. Но мы не люди, неправильно так говорить. – Я… Нет! Мы так не договаривались! Я выполнил свой долг, пятерых вполне достаточно для… Я-то человек, а не… Айвен вскочил и бросился к дверям. Мысли в голове путались от страха. Быть производителем такого количества приплода он был просто не готов! Вьери с легкостью перехватил его у выхода. – Ты человек, но мы семья. У каждого из нас есть свои обязательства. Ты знал, на что шел, еще там, на корабле. – Нет! Я понятия не имел! – Незнание не освобождает от ответственности. И как ты собираешься обойти закон, что забравший жизнь должен вернуть вдвойне? – Ты про что? Я никого не… Это была случайность! – Малыш, я тебя не обвиняю ни в чем, но пятеро детей – это ничто. Мы не можем игнорировать зов природы. Неужели ты не чувствуешь? Я, например, едва сдерживаюсь. К счастью, ты достаточно оправился и можешь вынашивать снова. – Нет! – Айвен замолотил кулаками по плечам и спине, когда Вьери подхватил его на руки и понес наверх. – Я не подпущу тебя к своей заднице. – Хорошо, – выдохнул Вьери ему в ухо, – можешь взять в рот. Как оказалось, брать в рот или давать в жопу – не имело значения. Ровно через десять дней Айвен слег с типичными симптомами и мечтал только о том, чтобы сдохнуть. Доктор на этот раз был другой. Молчаливый, не открывавший рот без насущной необходимости. Ему, видимо, неплохо платили, поэтому он выполнял обязанности на совесть и даже две или три ночи спал на кушетке рядом. Айвен впал в депрессию. Было страшно вновь пережить момент выхода «детей» наружу, и он пытал Вьери, нельзя ли как-то аккуратно рассечь кожу, чтобы извлечь их, не дожидаясь, когда личинки сами начнут выбираться. Уж очень долго заживала предыдущая рана, и слишком страшные остались после шрамы. Оказалось, нельзя. Процесс должен регулироваться только изнутри, любое вмешательство извне может повредить тонкую оболочку и… Про закон Айвен теперь знал и перестал надеяться, что может сыскаться дурак, который рискнет помочь. И шрамы, оказывается, это предмет гордости и украшение. Только почему-то Вьери посмотрел печально, когда Айвен в пылу негодования предложил ему самому украситься таким образом и потом гордиться. Так что все было очень сложно, но про себя Айвен однозначно решил делать ноги, как только немного окрепнет после «родов». Перспектива стать матерью-героиней его не прельщала. Пусть кто-нибудь другой пожинает сомнительные лавры. Он каждый день лихорадочно ощупывал руки, ноги, грудь и живот, ожидая и страшась найти уплотнение. Радовался, что не находил, и начал лелеять смутную надежду, что оно само вдруг рассосалось. Мог ведь случиться выкидыш или как там это правильно назвать? А потом понял, что больно лежать на спине. В зеркале под лопаткой была ясно видна огромная шишка. – Ненавижу! – Айвен чуть не плакал. Пусть свободная одежда и скрывала это безобразие, но спать на спине он больше не мог. Снова вернулось то гадкое чувство, когда всеми фибрами души ощущаешь в себе нечто настолько чужеродное, что отвращение к нему, а заодно и к себе, зашкаливает. И еще дети… Вытянувшиеся уже настолько, что казались подростками, они крутились все время рядом. Вьери тоже, но тот хоть уходил иногда, а эти – все время. Один, два или все пятеро. Постоянно. Называли «мамой», от чего Айвен начинал нервно смеяться в подушку. Сначала поправлял, да. Потом перестал. Целая дискуссия была. Убедили. Почти. С формальной точки зрения и правда «мама». Нет в человеческом языке адекватного перевода их сложному понятию «иссэ» – что-то вроде «предоставляющего свое тело для развития новой жизни». Вьери долго и путанно объяснял. Айвен только не понял, почему нельзя его так называть – иссэ? Красиво и непонятно… А то орут на всю улицу «мама»… Различать детишек он так и не научился. Даже когда одевались по-разному, все равно забывал, кто в чем. Сначала пытался запоминать, но не получалось как-то. Они сами потом стали говорить. – Я Сэнди, мама. Хочешь чаю? Почему-то имена для них были важны, а может быть, надеялись, что со временем привыкнет и научится отличать. Айвен же просто не хотел. Не хотел привязываться, привыкать, зная, что вскоре исчезнет из их жизни и вычеркнет из своей. «Деткам» пришло время появиться на свет ночью. Айвен только-только заснул, проворочавшись битый час – спать на животе было неудобно. Спину опалило жгучей болью. – Ох, черт! – взвыл он, кусая себя за запястье. – Черт! Рядом суетился Вьери. Прибежали дети, Айвен чувствовал кипучую деятельность рядом, но не хотел видеть и участвовать. Кто-то залил открытую рану спреем с анестетиком, сразу стало легче. Наверное, тот самый доктор посоветовал. Часть спины онемела, а часть замерзла, потому что оттирали кровь влажным полотенцем. – У нас будет одиннадцать малышей, – восторг и благоговение в голосе Вьери вызвали волну неприятия и раздражения. Айвен мысленно повторил: «У вас», – нарочно дистанцируясь, отделяя себя от них. – Поспи. Хочешь успокоительного или… – Нет, – буркнул Айвен и как можно плотней закрыл глаза. Он не хотел. От успокоительного потом долго не отпускала апатия и желание вести растительную жизнь. Пару дней он наблюдал за царящим в доме бедламом. Вьери снова впал в эйфорию от счастья и был как никогда похож на блаженного. Дети тоже были в восторге и смотрели на «мать», как на божество, разве что не молились и жертв не приносили. Поэтому, когда пришло время побега, Айвен смог взять с собой только немного денег, незаметно сунув их в карман куртки. Все остальное пришлось оставить, чтобы не привлекать внимания. Он дошел до автострады. Мимо проносились машины, и остановить хоть одну из них не удалось – путешествия автостопом остались давно в прошлом. Благо недалеко оказалась стоянка грузовиков, и получилось незаметно спрятаться в кузове. Без еды и воды он провел почти двое суток и только чудом не попался при разгрузке, улизнув буквально за минуту до. Город оказался стоящим на берегу моря или даже океана. Айвен не смог на глаз определить. Просто много-много воды. За городом ввысь тянулись мачты и шпили космопорта. Когда-то, прилетев сюда с Вьери, они искали жилье в наиболее чистой и тихой части планеты, а сейчас большой и шумный город казался наилучшим пристанищем для беглеца. Вряд ли среди людского муравейника его можно будет найти, а когда появятся деньжата или возможность наняться на какой-нибудь корабль, так и вообще свалить подальше. И забыть, забыть все, как страшный сон. Сначала он вздрагивал каждый раз, когда в толпе видел высокую черноволосую девушку, потом стало легче. Прошел месяц, потом два и три – его не искали. Работу удалось найти в баре – сначала уборщиком, потом хозяин обещал взять официантом, когда пройдет обучение и получит лицензию. Хозяин оказался отличным мужиком, разрешил даже жить в задней комнатке, больше похожей на чулан с крохотным зарешеченным окошком под потолком. Айвен был благодарен судьбе и за это. Комнатуха с топчаном вместо кровати и стулом вместо всего остального была символом свободы. Ложась заполночь на свое неудобное ложе, Айвен все пытался поймать отголоски того счастья, которое он ощутил, выбравшись на волю из клетки. Увы, даже счастье, оказывается, умеет приедаться. Хотелось поделиться с кем-нибудь тем, что накопилось внутри, но кто обращает внимание на уборщика? Простой малообразованный парень, не слишком искусный в ведении длинных разговоров, мог немного расслабиться, только выпив пинту-другую светлого пива. Но собеседники к тому времени сами бывали уже в таком состоянии, что поверили бы в любую чепуху, а советов от них ждать было вообще бессмысленно. – Айвен, я тебя на работу брал не для того, чтобы ты надирался, – хозяин быстро пресек попытки разговоров по душам с посетителями. И Айвену ничего не оставалось, как только молча кивнуть и прекратить попытки завести друзей. На день Космофлота народа было немеряно. Каждый, кто имел хоть какое-то отношение к дальним перелетам, считал своим долгом отметить праздник. В баре все сбивались с ног, и даже Айвену довелось побегать с подносами, пока на плечо не легла чья-то рука. – Мама, отцу очень плохо. Пойдем? Ноги сразу сделались ватными, и он только чудом не упал на затоптанный пол. Медленно повернулся – Сэнди, Лиэлли или кто их разберет, кто стоял рядом, с тревогой всматривался в лицо и отпускать не собирался. – Пойдем. Пожалуйста… – Я… Нет, не могу. Зачем? Вьери послал? – Мама, отцу правда очень плохо. Он умирает. И нет, он не знает, что мы решили позвать тебя. Айвен силился понять, но инопланетная логика и поступки всегда были выше его понимания. Ловушка? Возможно. Но тревога на сказочно прекрасном лице… сына была неподдельной. Сердце в груди от новости, что Вьери умирает, билось как-то неровно и болезненно. Он пошел за Эрри или Сэмми, едва ли понимая, что делает. Просто внутри вдруг образовалась дыра, куда провалилось то ощущение счастья и свободы, которое, пусть и едва-едва, но теплилось все последние месяцы. – Умирает? – не выдержал он и спросил. – Почему? – Потому что, – Мэлли остановился посреди улицы, не обращая внимания на недовольных прохожих, вынужденных огибать неожиданное препятствие, – потому что ты ушел, а это очень больно. Когда тебя нет рядом, пропадает смысл жить. Люди называют такую зависимость любовью, но у нас это что-то большее. – А если бы я умер? – Отец ушел бы вслед за тобой. У вас слишком сильная связь. Но ты жив и относительно благополучен, это позволило протянуть ему так долго. – Вы нашли меня? Давно? – Айвен был потрясен. – Почти сразу. Связь внутри семьи очень сильна. Мы чувствуем. Особенно отец. – Что будет, если Вьери не выживет? – Айвен не мог не задать этот вопрос. – Если ты его окончательно не отвергнешь, то выживет. Мне бы очень этого хотелось. Потому что в противном случае мне как старшему придется взять на себя его роль. Такие связи внутри семьи тоже очень сильны, хотя и другие. Я выполню свой долг, но… Мама, я люблю тебя как почтительный сын. Давай не будем о грустном. Отец поправится, и все будет хорошо. Айвен понял, что запутался. Если он правильно понял, то только что ему обрисовали радужную перспективу инцеста. И сбежать, как оказалось нельзя, только сдохнуть. Только вот жизнь Айвен, несмотря ни на что, любил слишком сильно. Они подошли к мрачному особняку из темного камня. Пять этажей смотрели на улицу узкими окнами-бойницами. Айвену дом не понравился. – Проходи, – Эрри – если Айвен правильно понял про старшинство, то это был он – открыл дверь. Изнутри пахнуло прохладной сыростью. – Где? – Второй этаж, первая дверь направо. Я провожу. Дом производил впечатление нежилого. Айвен непроизвольно проводил параллели с тем особнячком, где они все вместе жили раньше. Никакого сравнения! Этот дом больше напоминал какое-то исправительное заведение или ночлежку для безработных. От духа обреченности, пропитавшего все вокруг, стыла кровь в жилах, и дыра внутри становилась все больше. – Сюда. Айвен вошел в полутемную спальню. Вьери лежал на сбитых простынях и тяжело дышал. Айвен подошел ближе и присел на край. В изможденном лице с трудом угадывались знакомые черты. – Маленький, ты пришел? – не открывая глаз, прошептал Вьери. Айвен посмотрел на исхудавшую руку, которая с трудом накрыла его ладонь, и заплакал. От боли, от безысходности и невероятно острого ощущения возвращения домой после долгого отсутствия. Он подполз ближе и лег поверх одеяла, обнимая и утыкаясь носом в шею, путаясь в длинных спутанных волосах, за которыми, похоже, никто не ухаживал уже давно. *** У них было мало времени. Стандартные полторы недели, прежде чем токсикоз прикует к постели. Да, он решил остаться. Решение далось на редкость легко, стоило только оценить перспективы. Только жить в этом доме Айвен отказался наотрез. – Почему, маленький? – Вьери боялся отпустить его от себя даже на шаг и все время старался прикоснуться. Он попытался объяснить, что жить в доме, пропитанном флюидами горя, тоски и безысходности, невозможно. К тому же особняк мало подходил для семьи с детьми – рядом не было ни одного зеленого уголка. И как последний аргумент: что сделать из этого ужаса уютное семейное гнездышко не получилось бы и у волшебников. Вьери долго гладил Айвена по руке, молчал и улыбался. Думал, оказывается, и прикидывал, куда лучше переехать. Почему-то вопрос о возвращении в прежний город даже не поднимался. – Все будет так, как хочешь ты, – выдал наконец он. – Выбирай, какой нравится. Деньги не проблема. Возможно, этот особняк – неудачное приобретение, но мне было все равно, нужно было ехать за тобой. Покупал, почти не глядя. Да и нет у нашей расы особых претензий к жилью. Оно должно быть большим – это главное. Айвен покивал головой и выбрал. Тихий район, немного сонный, застроенный малоэтажными домиками, окруженными садами – то, что нужно. Они переехали очень быстро, но Айвен участия в обустройстве уже не принимал. Не мог. Блевал дальше, чем видел, и снова мечтал сдохнуть. Доктор не отходил. Даже два доктора. Пичкали лекарствами, мучали капельницами. А второй доктор привел еще одного, и тот пришел и говорил много всяких умных слов типа «ноотропный», «психотропный» и чертову тучу других. Айвену было не до них, ему как раз полегчало, и он наслаждался почти хорошим самочувствием и жалостью к себе. Доктор выписал какие-то таблетки, Айвен не стал сопротивляться – медикам доверял – и принимал, раз велели. И что-то в голове сдвинулось, встало на свое место. Семья. Дети. Ну да, рождаются не как люди, но дети же. Старшенькие вон какие хорошие получились. Умненькие, почтительные, любящие. Стоит выйти в сад, как кто-то следом бежит с пледом или стаканом сока. Оберегают. И не обижаются даже, что не различает он их… В общем, решил про себя Айвен, производство на свет раз в полтора года новой партии деток – не такая большая плата за счастливую жизнь. А свобода – понятие относительное. Разве был он свободен в той конуре при баре? Какие у него были возможности, какие перспективы? К пятым или шестым родам Айвен вдруг перестал страдать токсикозом. Тот умный доктор сказал про изменение метаболизма под воздействием токсинов. Айвен был рад. Теперь его состояние оказывалось более чем терпимым, а «роды» перешли в разряд необходимого зла. Раз в пятнадцать-восемнадцать месяцев можно чуть-чуть и потерпеть, тем более что и болевой порог у него как-то изменился, реально беспокоила только кровопотеря. Дети подрастали. Айвен по примеру Вьери начал ими гордиться, да и было чем – старшие возвратились на каникулы с пачками похвальных грамот за учебу, достижения в спорте и участие в научных проектах. И ведь в том была и его, Айвена, большая заслуга. Он не приписывал себе лишнего, но почет и уважение принимал как должное, пресекая попытки сделать из него оранжерейное растение. – Я мужчина, хоть волей судьбы и ваша мать! – гиперопека его бесила, и Айвен стал время от времени ходить по барам, отстояв свое право на свободу. Делать, по большому счету, ему там было нечего. Пил Айвен редко. Все больше сидел и слушал разные истории, сравнивал самых разных парней с собой. И раз за разом приходил к выводу, что банально не смог бы так жить. Что-то не складывалось в тех паззлах, где были жена-женщина и один-два отпрыска. Он как-то сказал одному парню с каботажника, что так жить нельзя, постоянно ожидая предательства. Тот не понял и, кажется, даже обиделся. А может, просто счел сумасшедшим. Айвена часто так называли и даже жалели. Он привык и посмеивался про себя. Что б они понимали! Особенно Айвену нравились истории про детей. Три – уже много! Тяжело! Он тогда не мог удержать смех и уходил, чтобы не нервировать людей. Много им! Трое – много. А ему вот сто пятьдесят три – нормально, и они с Вьери на этом останавливаться не собираются. Да разве скажешь этим, с тремя которые? Совсем в идиоты запишут, покрутят пальцами у виска и скажут, что, мол, и имен-то запомнить столько нельзя. Глупость какая! Айвен уже давно понял, что говори любому «сынок» – не ошибешься. Каждый из полутора сотен был его сыном, какое бы имя он при этом ни носил. И хотя все они были очень разными – не внешне, по характеру, общее у них было одно: они были семьей. И никакой другой Айвену было не надо.