***
Вся листва пожухла, и небо стало серым. Я вышел прогуляться в зимний денёк. Я бы чувствовал себя лучше, если бы был в Лос-Анджелесе; Мечты о Калифорнии в обычный зимний день.
Эдварду Нигме нравилось поддевать носком своих начищенных до блеска оксфордов пожухлую прошлогоднюю листву, разорванные рыжие лоскутки, что рассыпались ворохом искр, едва коснешься рукой. Он слышал их хруст за своей спиной, чьё-то неровное приближающееся дыхание и слова, как будто вырванные из стихотворения. Освальд всегда шептал себе что-то под нос, когда волновался. Он быстро запрыгнул на широкую спину друга, задевая острым носом плотно замотанный вокруг шеи Нигмы шарф, сминая под длинными пальцами серую шерсть пальто. Эдвард засмеялся, начиная кружиться, пытаясь сбросить с себя друга. Быстрее, быстрее, ещё быстрее. Освальд сначала просто охнул, а после, не успевая наблюдать за тем, как сменяет одно дерево другое, точно такое же, тоже разразился смехом. Их голоса слились в один, какой-то странно высокий и звонкий, одновременно и детский, и взрослый. Наконец, когда хватка Кобблпота начала ослабевать, тот повалился прямо в бурлящий под их ногами океан оранжевого, утаскивая Нигму за собой. Они долго лежали так, не заботясь о запутавшихся в тёмных волосах листьях, устремив взгляды вверх, к небу. Серое, оно смотрело на них с нисхождением, с которым мать смотрит на нашкодивших сыновей. Тучи быстро плыли по небосводу, одинаковые и разные, похожие каждая на своё, но тут же и друг на друга. — Ты уже позвал, — Освальд прокашлялся, привстал на локте и посмотрел на Эдварда, — позвал Кристен Крингл на зимний вечер? Ну, сегодня, в воскресенье. Эдвард ухмыльнулся, поправил спавшие на кончик носа очки и повернул голову к Кобблпоту. Их глаза встретились, и Нигма, наконец решившись, произнёс: — Я собираюсь уехать ещё до субботы, Освальд. В Калифорнию, в Лос-Анджелес. Я буду писать нечто, что станет скелетами тысяч фильмов. — Сценарии? — Кобблпот опешил, его голос сорвался, на секунду исчезнув. — Но образование, Эд. Как ты будешь без аттестата? Что если… если ты пропадёшь? Эдвард Нигма засмеялся, успокаивающе касаясь щеки юноши ладонью, и снова посмотрел на небо. Ветер с моря пришёл внезапно. Холодный, разрушающий, он поднял в воздух лиственный ураган, который стал быстро надвигаться прямо на двух студентов, мечтательных и юных, лежащих на холодной декабрьской земле. Тёмно-красный лист приземлился прямо на глаза Эдварду, но его рука, собирающаяся убрать пришедшего с ветром гостя, была остановлена холодными пальцами Освальда, легко коснувшимися кисти Нигмы. Кобблпот убрал листок и, наклонившись к самому лицу лежащего под ним юноши, прошептал: — Не уезжай никуда, пожалуйста, — он покраснел и быстро, словно боясь потерять единственно нужную красную нить, что давно уже связала их руки, поцеловал Эдварда Нигму. На губах его всё ещё оставался вкус выпитого в местном кафе чая, а язык двигался во рту друга неумело, быстро, не находя себе места. Освальд вдруг оборвал себя и попытался встать, но рука Эдварда, плотно обхватившая его затылок, не дала этого сделать. Нигма спешно целовал Кобблпота, прижимаясь к тонким побледневшим губам десятки раз. Он рывком встал на колени, поднимая Освальда за собой и продолжая поцелуй. Глубокий, нежный, правильный. Такой, как надо. Потому что Эдвард Нигма — парень что надо, совсем не такой как Освальд Кобблпот. Наконец, совершенно запыхавшись, размякнув, они упёрлись лбами друг к другу. Тяжело дыша, Освальд пробормотал: — Эдвард, прости-прости-прости, — некрасивый пунцовый румянец расползся по его щекам, заставляя их покрыться страшными красными пятнами. — Я не должен был, я виноват, я… Эдвард Нигма прерывисто вздохнул и вскочил, поднимая свою сумку. Он посмотрел на Освальда испуганно, как будто осознавая, что сделал, и побежал, больше уже не оборачиваясь, из сада.***
Остановившись у церкви, я в неё зашёл. Я опустился на колени и притворился, что молюсь. Ты знаешь, священнику по душе этот холод; Он знал, что я останусь.
Эдвард Нигма вбежал в церковь. Опустевшая после проповеди, тихая и мрачная, она была готова принять все откровения души юного мистера Нигмы, все его мысли и чувства. Быстро развернувшись, он оглянулся и, наконец найдя взглядом то, что нужно было, проследовал к исповедальне. Тёмная и уютная, она приглашала его зайти и рассказать всё, что наползло на Нигму волной непонимания самого себя за последний час. — Отец, — Эдвард потёр костяшки сжатых в кулак пальцев и начал: — Я не думал, что когда-нибудь это случится. Вы знаете, поцелуи. Я много раз целовал девушек, цветущих и пахнущих подобно лепесткам роз. Они все были как розы. Но сегодня… Сегодня я сделал что-то неправильно. Священник за перегородкой молчал, и потому Нигма продолжил: — Я целовал его, не её. Я согрешил и сильно. И я пришёл не за тем, чтобы вы сказали мне, как это неправильно. Я просто хочу… Хочу услышать о том, что вы отпускаете мне этот грех, пожалуйста. Что может испытать человек, но что недоступно зверю? Никто не ответил Эдварду Нигме и тот, выскочив из исповедальни, раздёрнул шторы с другой стороны. Он говорил с пустотой. Сначала он смеялся, громко, так, что звук его смеха разлетался по готическим церковным сводам, отскакивая от витражных окон и наполняя помещение голосом. Затем Эдвард Нигма ударил кулаком по деревянной кабинке и осел на холодный каменный пол.***
Если бы я не поговорил с ним, я бы сегодня уехал
Освальду Кобблпоту нравилось засыпать, поджимая под себя колени. Пятничным утром он должен был проснуться, чтобы только проверить, опустела ли тумбочка Эдварда Нигмы. Он жалел о том, что сделал в саду, но иначе этого бы никогда не случилось. Юноша был уверен, что это был последний раз, когда он видел друга — любовника? — вживую. Освальд в полудрёме коснулся пальцами своих губ и улыбнулся. Он пытался заснуть уже около двух часов к ряду, даже думал выпить снотворных, но боялся поддаться соблазну взять сверх нужного. Что бы тогда сказал Эдвард? — Ничего, — Кобблпот зарылся носом в подушку, вдыхая её запах. Он помнил, как неделю назад они устроили настоящую битву и после слишком устали, чтобы разбираться, где чья подушка. Они перепутали их, это было ясно. И до сих пор на мягкой ткани остался аромат, который Освальд не спутал бы ни с каким другим. Кобблпот почувствовал, как намокает тонкая наволочка, ощутил во рту солоноватый вкус слёз и оттого начал так жалеть себя, что, уже не стесняясь, плакал навзрыд, размазывая маленькие прозрачные капли по лицу. Он ощущал себя брошенным, покинутым самым лучшим человеком в мире. В приступе бессильной злобы и немой ярости — подруг, всегда ходивших вместе — он колотил руками стены до такой степени, что стёр ладони в кровь. Освальд Кобблпот чувствовал, как ускользает из его рук тот магический огонёк жизни, ключик, открывающий ворота в настоящий мир. На глазах юноши рушилась его влюблённость, увлекая за собой в могилу ещё и будущее, светлое и прекрасное, подобное восходящему над Атлантикой солнцу, на которое они так любили смотреть вместе, прогуливаясь ранними утрами по городской набережной. Наконец, уже не в силах продолжать пинать стену, переполняясь немой злобой, Освальд свёл скулы и улёгся, поджав под себя колени, на круглый пушистый ковёр, такой нежный и приятный. Он думал, что так и заснёт в итоге, не собираясь переползать на кровать, но руки слишком сильно болели, и потому их обязательно бы пришлось перебинтовать — рано или поздно. Он вздрогнул, когда входная дверь открылась, впуская в комнату сквозняк из коридора. За пеленой слёз Освальд едва ли видел, кто опустился на колени рядом с ним и теперь осторожно гладил острые сведённые плечи. Знакомые руки нежно коснулись кровоточащих ладоней, поглаживая те и пытаясь успокоить боль. — Я принесу бинты, хорошо? — голос Эдварда Нигмы дрожал, впрочем, как и он сам. Боль немного утихла, когда раны были, наконец, перевязаны, но Освальд чувствовал, как всё внутри него разрывается от стыда, пожирающего юношу изнутри. — Я хотел извиниться и сказать, что… — Кобблпот хотел прекратить свои страдания, но Нигма, перебил его, тихо спросив: — Ты дойдешь до кровати, или тебя донести? Освальд поднял на друга раскрасневшиеся глаза и переспросил, не ослышался ли он. — Ты обязан поспать, понимаешь? Кобблпот только кивнул, осторожно поднимаясь на ноги. Левая затекла, и потом, прихрамывая словно пингвин, с которым его часто сравнивали, Освальд с трудом добрался до постели, по дороге расстёгивая рубашку снизу. Эдвард присел рядом и только наблюдал молча, как юноша справляется с одеждой. — Помочь, может быть? — спросил Нигма, смотря на то, как Освальд мучается с одной из верхних пуговиц, тех, что у горла. Кобблпот вздохнул, и быстро повернул голову в другую сторону. Эдвард легко разделался с рубашкой, но, не собираясь отпускать Освальда, взялся осторожно за его воротник и заставил развернуться к себе. Челюсть Кобблпота была крепко сжата, выражая смущение и недовольство. — Что? — он был похож на задиру, которого вызвали к директору. — Я хотел сказать… Хотел зайти сказать, что… — Что заберёшь вещи, так? — Нет, совсем не так. Освальд, что мягче пера и дольше секунды? — Я… У меня нет идей, Эдвард, — Освальд приблизился к Нигме так, что едва ли не касался кончиком носа его щеки. — Может быть, поцелуй? — Даже не знаю, — выдохнул ему в губы Эд. Он торопился, кусая губы Освальда и ероша его и без того непослушные волосы. Ему нравилось скользить руками по гладкой голой груди, останавливаясь на сосках и осторожно оглаживая едва заметные линии пресса, почти не видимые. Медленно он провёл пальцами по тонкой линии волос, уходящей от живота вниз и, прервав поцелуй, посмотрел на Освальда, спрашивая: — Слушай, может… Может не стоит? Кобблпот только улыбнулся и, уперев ладони в грудь Эдварда, толкнул его на кровать. — Стоит, конечно же, — Освальд принялся быстро стаскивать с Нигмы свитер, целуя оголяющуюся кожу. — Знаешь, ты выглядишь в разы лучше меня. — Я знаю, знаю, — Эдвард засмеялся, спешно расстёгивая штаны. Освальд вдруг зарделся, словно маков цвет, смутился и слез с кровати. — Что? — Нигма обеспокоенно наклонился к другу, усевшемуся на пол. — Это всё неправильно как-то. Понимаешь, для меня это слишком сложно, но… — Освальд, боже, — Эдвард оставил на бледной шее Кобблпота невесомый поцелуй, — я понимаю. — Но другого выхода нет, да? — Нет. Эдвард Нигма встал с кровати, совершенно не беспокоясь о расстёгнутом ремне своих брюк, и подошёл к сумке. Он порылся в карманах и наконец улыбнулся, найдя то, что искал. — Если ты захочешь, — он сжимал в пальцах два билета на другой край страны, в Калифорнию.***