yolo

Сехун всегда просыпается первым, от теплого дыхания в шею и холодных пальцев, обхватывающих талию. Он как можно осторожнее вылезает из цепкого захвата, накрывает старшего одеялом, целует в макушку, а затем уходит на кухню готовить завтрак. Это мог бы сделать и Лухан, или, в крайнем случае, они вместе, но готовка — не его стихия от слова совсем. Се хватило того раза, когда он, ссылаясь на то, что готовит просто омлет, чуть не поджог всю квартиру, а может и весь небольшой пятиэтажный подъезд. Лу, конечно, хотел исправиться, и, нацепив на себя розовый фартук и взяв в руки лопатку, деловито ворчал, «дай я, Сехун, дай я», но был отвергнут, после чего еще два с половиной часа дулся и не хотел идти кушать. О иногда казалось, что это он живет с младшим, а не наоборот, но когда любишь, приходится на многое закрывать глаза. И даже сейчас, когда Сехун по рецепту из интернета очень старается сделать сэндвичи с беконом, Хань подходит на цыпочках и большими глазами заглядывает через плечо парня, восхищенно выдыхая: — Уа, ты что это там делаешь, Хун? - и младший дергается и чуть не обжигается об сковороду, когда неожиданно слышит чужой (родной) голос. — Не мешай, хён, - шипя, говорит О, а затем боковым зрением видит, как Лухан уходит, понуро опустив голову и шаркая сиреневыми тапочками. Это первый признак того, что Лу обиделся, а Сехун лишь улыбается себе под нос и пару раз хихикает, после чего из гостиной слышится, как Лухан включил очередную передачу про готовку и наблюдает за этим с дивана, поджав под себя ноги и вытянув голову вперед. Он всегда так делает, в случае, если Сехун не дает ему чем-нибудь помочь, объясняя это тем, что «можно же мне хоть по телевизору посмотреть, раз ты не разрешаешь?». Но, спустя десять минут, приходит на кухню обратно, все так же шаркая тапочками, и садится за кухонный стол, сцепив пальцы в замок. Се прямо чувствует его взгляд, следящий за каждым движением младшего, а иногда он даже комментирует все происходящее, пребывая в особенно хорошем настроении. — Еда готова, - подхватив тарелки и положив на стол, говорит Сехун, - Кушай, Лу, - заглядывая старшему напротив в глаза с каплей азарта. — Не хочу, спасибо, - и Хань действительно даже не дотрагивается до еды, но это только первые пять минут, затем идет урчание желудка и неловкая улыбка на лице старшего, и «почему это так вкусно пахнет? ладно, жизнь дороже всяких обид». Сехун ничего не говорит, лишь улыбается и не мешает такому уже естественному и привычному настроению хёна. Затем, когда посуда бывает вымыта, а кухня прибрана и очищена до блеска, он идет в гостиную к Лухану, развалившемуся на диване, и садится рядом, закидывая длинные ноги на старшего. Хань сначала ничего не говорит, но спустя несколько мгновений на лице его появляется улыбка, которая не предвещает ничего хорошего. Он потягивается в стороны, и "незаметно" пододвигается ближе к Се, который боковым зрением наблюдает за его передвижениями, и мурлычит еле слышно: — Знаешь, Хун, я тут подумал, и.. в общем, можешь успокоится, я больше не обижаюсь. — Что тебе нужно, признавайся? - заговорщицки отвечает Сехун и, немного прищуриваясь, смотрит на младшего. — Ничего, - а на лице его вся невинность и правда мира, будто это действительно так, - Только, знаешь, я поразмыслил на досуге, и мне захотелось переехать. Я уже и квартирку присмотрел, - и он двусмысленно дергает бровями и улыбается, отчего младший прыскает и еле сдерживает вырывающийся наружу хохот. — Ну ладно, давай переедем, - через несколько минут раздумий, говорит Се, закидывая руку на плечо старшего и притягивая его поближе. Лухан на это лишь хлопает в ладоши и вовлекает парня в тягучий и сладкий поцелуй, после чего искренне говорит тихое «спасибо, Сехун, я тебя очень-очень люблю». А Сехун думает, что готов поехать с ним хоть в Африку, или на Северный полюс к пингвинам — лишь бы вместе, потому что любит тоже.