Пьянящие трели песен эльфийских

      - Сколь темен лес, сколь высоки деревья, сколь ярки звезды в небесах! И сколь прекрасна ты, высокорожденная Арья!       Вода в ручье все шумела, не замечая ничего; звезды в небе сияли по-прежнему: ярко, холодно; лишь эльфийка, сидевшая на берегу ручья, чуть заметно отшатнулась. Речь сидевшего рядом юноши однозначно произвела на нее совершенно противоположное желаемому впечатление, но он будто не замечал замешательства девушки, продолжая свою речь:       - Арья! Я сделаю все, чтобы завоевать тебя! Хочешь, я пойду за тобой на край света? Хочешь... - но договорить ему было несуждено. Чуть дернув плечами, девушка, сидевшая рядом, резко оборвала его:       - Эрагон, очнись, в конце концов, и перестань меня преследовать! - почти холодно сказала она, не сводя пристального взгляда со своего товарища. Но Эрагон, будто не замечая гнева Арьи, так и сквозящего во всем ее существе, все вслушивался в старую эльфийскую песнь; она была причиной этой вспышки, и он готов был слушать эти звуки вечно. Та часть сознания, которая была призвана останавливать его в подобных ситуациях, беспечно дремала, и Всадник таким положением вещей был доволен. Диковатые аккорды разбудили в нем что-то первобытное, и он готов подчиниться порыву. Его чувство к этой эльфийке, что сейчас стоит над ним, намереваясь, видимо, прожечь в нем брешь своим гневным взглядом, лишь возросло под действием магических песен; сила, дарованная драконами, так и бурлила в нем.       - Разве ж я могу? - будто у самого себя спросил он. Мелодия затихала, и чувства, охватившие Эрагона, следом за нею успокаивались; он зависел от этой песни, от этих чар, наводящих на него безумие. Однако спокойствие еще не означало здравомыслие; он по-прежнему был во власти этой немыслимой магии.       - Тебе нужно остыть, Эрагон, - тихо, почти печально сказала Арья и быстрым шагом направилась на поляну подле дерева Меноа.       Мелодия ускорилась, и эльфы запели быстрее. Эрагон не понимал уже ни единого слова этой песни, но оттого своей силы она не потеряла.       - Арья, подожди! - попросил он, глядя на удаляющуюся эльфийку. Черные волосы развевались у нее за спиной. - Летта! - шепнул юноша, и, повинуясь его чарам, Арья остановилась.       - Что? - охнула Арья; она бы споткнулась от неожиданности, если бы магические путы не удерживали ее. - Что это значит, Эрагон? - гневу ее не было границ; зеленые глаза ее, казалось, засияли каким-то яростным огнем. Едва слышно прошептав что-то на древнем языке, Арья обернулась к тому, кто посмел остановить ее.       Эрагон едва заметно улыбнулся. Он был почти уверен, что Арья остановится, и ждал этого. Странное вдохновение, посетившее его, лишь усиливалось с каждой нотой.       - Неужели ты не испытываешь ко мне никаких чувств? - тихо, почти шепотом спросил он, медленно сокращая расстояние между ними; поддавшись очередному порыву, он легко коснулся ее предплечья, и почему-то это прикосновение показалось ему чрезвычайно интимным, личным. - Атра нозу вайзе вардо фра элд хорнья, - добавил Эрагон уже вполне громко, чтобы Арья слышала его слова. Чары были простыми, поэтому сил почти не отняли.       - Испытываю... - сказала Арья, явно собираясь с мыслями.       Эрагон приблизился к ней вплотную; заявление Арьи было для него дороже и важнее всего остального, что происходило, происходит или будет происходить. На мгновение он даже отгородился от этой чарующей музыки, что звучала уже, кажется, даже в нем самом.       - Но исключительно дружеские, - продолжила эльфийка. Но Эрагон, казалось, не слышал, оглушенный прежним ее высказыванием; у Арьи сложилось впечатление, что он долго и упорно пил медовый напиток гномов, по праву считавшийся самым крепким во всей Алагейзии. Рука его, прежде опущенная, потянулась к ее лицу. Арья отпрянула от юноши, чье сознание явно было под воздействием мощной эльфийской магии; она не понаслышке знала, как она действует, и нередко сама участвовала в наложении таких чар на лес. Песни, что поют эльфы, призывают деревья расти, животных - размножаться и, в целом, они существуют, чтобы заставлять все живое продолжать род.       - Эрагон! - предостерегающе воскликнула она; рука ее сама по себе легла на рукоять меча.       - Хлёдр, - шепнул он, и Арья невольно ужаснулась тому, какие перемены происходят с человеком, подверженным магии эльфов. Эрагона было не узнать. Глаза его выражали одно лишь безумие, движения стали какими-то чересчур резкими. Связанная чарами, она не могла произнести ни слова, и лишь холодная сталь меча опасно заскрежетала в ножнах.       Эрагон, заметив мимолетное движение Арьи, отнял руку от ее лица; вторая же рука, правая, легла на рукоять клинка Арьи. Он не знал, что им двигало в тот безумный миг, да и не помнил его; с силой сжав пальцы эльфийки, он приложил палец ко рту, призывая успокоиться, и выхватил ее оружие прямо из руки, отбросив меч прочь; впрочем, одолеть эльфа, кем бы он ни был, было чрезвычайно непросто, и лишь везение, пробужденное чем-то внутренним, помогло ему.       Арья действительно испугалась. Метаморфозы, происходившие с этим человеком, в общем-то не пугать не могли; с силой ударив Эрагона в грудь, она ощутила, как что-то не слишком тихо хрустнуло.       - Вайзе хайль, - хрипло выдохнул Всадник; ему казалось, что этим ударом Арья не только сломала ребра, - разбила сердце. Впрочем, стоило заклинанию начать свое действие, как боль ушла.       Арья спешила прочь; она боялась, что Эрагон сделает что-то, из-за чего потом будет долго себя корить, и ей в принципе была неприятна перспектива, которую она вполне четко себе представляла; кроме того, она вовсе не желала, чтобы их дружеские отношения разбились о подобное недоразумение. Арья так или иначе более не сможет относиться к этому совсем еще юному человеку так, как относилась прежде, и она страшилась, что он все еще более усугубит.       - Блётр! - рявкнул между тем Эрагон. Предыдущие два заклятия по-прежнему отнимали у него силы, но он, казалось, этого не замечал. На произнесение менее затратного заклинания у него попросту не было времени, иначе Арья, бежавшая с невероятной скоростью, успела бы скрыться из глаз. Сердце бешено колотилось, вырываясь из груди; в несколько широких шагов он настиг эльфийку. Рука его непроизвольно опустилась на сломанную руку Арьи; она, конечно, не замечала боли, но, даже находясь в таком полубессознательном состоянии, Эрагон буквально физически ощутил, что удар не прошел для нее так уж бесследно. Стоило ему произнести слова древнего языка, позволяющие залечить травму, как он почувствовал острое отвращение к себе и тому, что он делает или даже собирается сделать, однако голос разума вновь был заглушен все не думающей прекращаться эльфийской песней.       Закончив действие заклятия, не позволяющего Арье говорить, он ощутил, как уменьшился отток энергии. Он вздохнул с явным облегчением, и тот порыв, который призвал его произнести все эти заклинания, ощутимо окреп; Эрагон чувствовал, что теперь его едва ли что-то остановит, и это чувство и пугало, и радовало его одновременно.       - Эрагон, остынь! - вскрикнула эльфийка, стоило ему снять чары.       Но руки его уже тянулись к броши, скреплявшей плащ Арьи; казалось, что он окончательно обезумел, ощутив ту некрепкую власть над ней. Притянув Арью к себе, Эрагон со странной яростью принялся целовать обнаженную шею эльфийки, не задумываясь ни о чем; она, наконец, вырвалась из оцепенения и произнесла заклинание, освободившее ее от магических пут, и забилась в объятьях Эрагона. Поистине невероятной была как сила ее ударов, так и сила его безумного желания; разум более не был властен над юным Всадником.       Горячие поцелуи Эрагона были неприятны ей; она изо всех сил пыталась вырваться, и, наверное, если бы им не владело такое безудержное, яростное желание, она без труда осуществила задуманное, ибо сила человека - и даже полуэльфа - никогда с эльфийской мощью не сравнится. Арья тяжело дышала, билась, выкрикивала заклятья, которые, впрочем, никакой силы не имели, ибо доступ к магии был перекрыт подступающей паникой, и даже пыталась словесно достучаться до обезумевшего юноши, но все было почти тщетно, если не учитывать увечий, которых она наверняка наносила ему немало.       Эрагона бросало то в жар, то в холод; память будто затянуло какой-то пеленой, сквозь которую едва-едва проглядывали какие-то ужасающие его самого подробности; он рвал одежду - свою и Арьи - и, несмотря на все просьбы и действия этой эльфийки, продолжал начатое, пока какое-то из его заклятий не лишило его сил. И он был благодарен судьбе, равно как и проклинал рок, что Арья не убила его в ту ночь. Словно откуда-то издалека он слышал, как она залечивает какие-то раны, ссадины и переломы и, не глянув на него, уходит. И он ненавидел себя за все, что произошло в ту ночь, и противно было ему то мгновенье, когда эльфы закончили петь, когда он наконец осознал, что натворил.

***

      Наутро он, кое-как восстановив эльфийскую тунику, побрел к дому Враиля, дому-гнезду, предоставленному ему и Сапфире. В Эллесмере царило привычное оживление. Эльфы, не замечая его, бродили по городу, но Эрагону все равно казалось, что на него направлены десятки осуждающих взглядов, колючих, пронзающих насквозь. Ноги сами несли его к Дому Тиалдари, где он надеялся встретить Арью. Впрочем, тут он думал не слишком долго, сразу направившись к дереву, находящемуся на краю сада, которое недавно показала ему сама эльфийка, и не ошибся.       Арья, сидя на земле, увитой ипомеей, о чем-то думала, устремив неподвижный взгляд в неизвестность; на секунду Эрагону показалось, что он видит перед собой каменное изваяние, а не живую девушку. Но Арья обернулась, и взгляды их встретились.       - Ты? - приподняв бровь, поинтересовалась она; в остальном тело ее было недвижимо.       - Я, - эхом откликнулся Эрагон. - Атра эстерни оно тельдуин, Арья Дреттнингу, - поздоровался Эрагон.       - Морранр лифа унин хьярта онр, Эрагон-водхр, - в голосе ее сквозил лед; казалось, встреча ее ничуть не тронула.       Когда с приветствиями было, наконец, покончено, Эрагон присел на землю недалеко от Арьи, стараясь не повредить ни единый цветок. Эльфийка едва заметно дернулась, но в остальном осталась недвижима; взгляд ее по-прежнему был устремлен куда-то вдаль.       - Арья, прости меня, пожалуйста, - очень медленно, словно собираясь с мыслями, проговорил он, - если сможешь, конечно.       Казалось, эльфийку даже развеселило его высказывание. По крайней мере, смех, звонкий и веселый, вырвался у нее; наконец, когда Эрагону стало казаться, что она сошла с ума, Арья заговорила:       - Простить? - спокойно переспросила она. - Но зачем? Зачем, Эрагон-водхр, мне прощать тебя? Неужто ты решил, что все будет... Как раньше?       Эрагон даже вздрогнул от того спокойствия, с которым она все это говорила; ему даже показалось, что он не сможет ответить, однако дар речи все-таки вернулся.       - Нет. Я так не думаю. Да и на что я могу надеяться, Арья? - тяжелый вздох сам вырвался из его груди. - Я просто хотел бы, чтобы ты меня простила. Без какой-то цели, - он и сам не заметил, как его взгляд устремился вдаль.       - Возможно, - эльфийка оторвала какую-то травинку и стала ловко что-то плести; длинные пальцы ее почти незаметно мелькали. - я и пойму тебя. Мало кто способен противостоять эльфийским чарам. Однако простить тебя... Вряд ли, Эрагон, - глаза ее подернулись какой-то туманной завесой, и ему даже показалось, что слезинки готовы сорваться с ее ресниц. Однако, совладав с собой, Арья продолжила: - никогда раньше ничего подобного во время Агэти Блёдхрен не происходило. Или, быть может, об этом молчали, - девушка тряхнула головой. - В общем, Всадник, ты перешел всякие границы. Однако винить тебя никто не может; виновата древняя магия.       - Так ты?.. - начал было Эрагон, но Арья не дала ему закончить.       - Нет, Эрагон. Уходи. Я не могу простить подобного - пока не могу. И ты не имеешь права меня торопить.