Холодный ветер

150331 Ожидания Не очень-то здесь и красиво – все заасфальтировано, много машин, мост, весьма неживописный, что нависал над их местом сбора, отбрасывал на людей прохладную тень. День и без того не баловал теплом, и краем глаза можно было заметить, как люди ежились, украдкой согревая руки дыханием. Зато было ясно – чистое голубое небо, только слегка попорченное белыми пятнами облаков, недосягаемым куполом вздымалось над ними. Стоило взглянуть в эту лазурную высь, и без особой на то причины начинало болеть горло. Кюхен, сложив руки в замок за спиной, неловко ютился рядом с Канином, чья добродушная аура давала ему расслабиться, позволить себе уклонить голову от неба, солнца и фанатских камер и отвлечься от происходящего. Всеобщая взбудораженность, крики, аплодисменты, веселые комментарии заставляли воронку волнения в его животе закрутиться только больше, и он, как человек, не любящий лишних слез, но готовый вот-вот их пролить, не мог найти выход. Вот он и продолжал стоять, не в силах вымолвить и слова, ведь только откроешь рот – и дрожащий голос выдаст все твои слабости, и глаза в придачу к нему покраснеют и будут блестеть, и тогда уже вся мантра о внешнем спокойствии, бережливо составленная еще вчера вечером, обернется провалом. Но весь день он бы так простоять не смог. Кто-то – вероятно, все тот же Канин – погладил его по плечу, и Кюхен, заметив, что вся группа двигается вперед, поднял голову. Он не мог разглядеть лица умиляющихся фанатов: то ли челка попадала в глаза, то ли линзы забыл надеть, то ли из-за ветра слезы навернулись, - впрочем, это не имеет значения. Сонмин, коротко стриженный, одетый в джинсы и одну из их с Кюхеном общих толстых вязаных кофт на пуговицах, повернулся к группе, и мемберы, окружив его плотным кольцом, все норовили дотронуться до ежика темных волос, смеялись и читали какие-то наставления. Макнэ не остался в стороне – он был где-то в родной толпе, но незаметный и серый, как фантом, ускользающий от улыбки на лице хёна и его светлого взгляда. Скорее бы это кончилось. Однако, сильно увлекшийся побегом от реальности, он забыл об осторожности, за чьей невидимой стеной прятался, и, обнаруженный, уже в следующее мгновение после потери бдительности Кюхен оказывается в крепких объятиях, настолько привычных и знакомых, что руки, вспорхнув, машинально обнимают в ответ, а лицо прячется в изгибе чужой теплой шеи. Кто-то из группы хихикает, кто-то солидарно молчит, кто-то устраивает из этого хаотичное общее объятие, скрывая то, как побелели костяшки Кюхена, и как вздрагивает его спина. Глаза совсем заплыли слезами, и Сонмин превратился в нечеткое пятно. Его лица в тот момент Кюхен так и не увидел. Порыв теплого ветра пах скорым цветением сакуры. Реальность Кюхен проснулся не столько от будильника, сколько от холода, заползшего в комнату через неосмотрительно оставленное открытым на ночь окно. Лениво мыча, он пошевелил ногами под толстым одеялом, раздумывая, стоит ли жертвовать комфортом утренней дремы, и, спустя пять долгих минут внутренних дебатов, с кровати он решил все-таки не вставать. Хотя бы пока уши не замерзнут. Это утро ничем от обычного утра выходного дня не отличалось, так что первым по расписанию стояла рутина проверки всех приложений, в особенности бесчисленных игр, где скапливалось так много оповещений, что даже обыкновенно добропорядочный айфон давал сбой. В будний день на это уходило полчаса, в выходной – два. Следующим шли личные сообщения. Далее – социальные сети. К тому времени, когда Кюхен закончил развлекаться с телефоном, его комната по температуре, наверное, сравнялась с улицей, так что, откинув, наконец, одеяло, он вполне естественно почувствовал бодрящий озноб, пробежавший по всему телу. Раздвинутые шторы явили пасмурное небо и большую вероятность дождя позже днем. Глухо вздохнув, надеявшийся на солнышко Кюхен закрыл окно и побрел на кухню, где приготовил себе горячий какао, который должен был спасти его от результатов продолжительного сидения на сквозняке. Айфон он захватил с собой. Кухня пустовала. Кюхен сидел на барном стуле и качал ногой в мягком тапке, временами потягивая сквозь зубы какао и бездумно водя пальцем по экрану смартфона. Чего-то ему хотелось, да непонятно чего. На часах уже был час дня. Он даже не помнил точное время его зачисления. Не поздно ли? Не потревожит ли его Кюхен? По обыкновению, не отказывая своему эгоизму, Кюхен пробормотал «была не была», прежде чем найти в телефонной книжке телефона не так уж и часто набираемый номер. Трубку взяли аж на шестой гудок: - Да? – голос Сонмина заставил кровь побежать по жилам, согревая его куда быстрее пресловутого какао, который Кюхен все равно никак не мог заварить в точной пропорции. - Я не опоздал? – без особого волнения в голосе спросил Кюхен. На другом конце раздался очаровательный короткий смешок. - Мы в машине. Уже подъезжаем. – Ах. «Мы». Значит, она тоже рядом с ним, сидит и пытается своим чутким ухом уловить их беседу целиком. Что ж, пусть сидит и слушает, ему не жалко. - Как ты? Волнуешься? - Совсем немного. Все хорошо, - серьезный на первое прослушивание голос прятал тщательно замаскированную улыбку. Улыбку только для него, для шмыгающего носом Кюхена, одиноко сидящего на кухне. - Береги себя, пожалуйста. Ешь вовремя и сколько хочешь, не смей болеть или драться с кем-нибудь. И если тебе что-нибудь надо, напиши мне, хорошо? Я привезу все необходимое, ну, или отправлю, я почти что наизусть помню, как это работает, только повторить надо, – Кюхен затараторил, увлеченный внезапной волной беспокойства, что было редкой его гостьей. – Ты меня понял? Мы договорились? Сонмин, удивленный заботой младшего, едва сдерживал смех, и легкость в его голосе напомнила Кюхену о сверкающих снежинках: - Слушаюсь. - И… Мы же скоро увидимся? Или ты будешь мне писать? Тяжелый вздох. - Я постараюсь. Мне надо идти. - Сонмин… Я понимаю, звучит глупо. Я люблю тебя. Кюхен не имел ни малейшего понятия о том, как он смог услышать грустную улыбку сквозь телефонный звонок, пусть даже в тот момент лица Сонмина он так и не увидел. 150328 Ожидания Всем понятный и нигде не оговариваемый устав о свадьбах гласит, что на свадьбе все внимание должно доставаться молодоженам, что самыми счастливыми людьми являются они и только они, а красивейшим человеком на церемонии бесспорно считается невеста. Но увы, хоть Сонмин и любил Ару всей душой, практически как родную сестру, он никак не мог с собой совладать. Как же можно отвести глаз от Кюхена, одетого в дорогой, сшитый по фигуре костюм, с аккуратно уложенными волосами и, самое главное, с внимательно нахмуренным лицом, на котором чистым почерком написана огромная любовь к сестре? Нет, Сонмину явно не под силу было устоять перед соблазном сопровождать Кюхена неотрывным взглядом, пока тот хлопотал и бегал по залу, предлагая свою помощь то тут, то там. Как и ожидалось, после получения нескольких отказов в помощи Кюхен выдохся и побрел к своему столику, за которым в обществе Итука, Шивона, Хёкдже и Донхэ и сидел удобно устроившийся Сонмин. Кивнув остальным в знак приветствия, Кюхен оперся руками о столешницу, с поднятой бровью рассматривая развалившегося на стуле Сонмина, что откровенно пялился на донсэна как деревенский кот на тарелку со сметаной. - А где твой сопровождающий? – саркастично спросил Кюхен. - Я пришел один, - гордо ответил тот. - С чего бы так? - Я думал, сопровождающим буду я. Но человек, который должен был меня пригласить, слишком знаменит, чтоб ходить на официальные мероприятия с партнером, - кивнул головой Сонмин. - Ой, хорош флиртовать, а, - скривился Хекдже. – Меня сейчас стошнит. - «Ничего себе, да?» - Сонмин умолк, но слова в его взгляде читались слишком явно. - «Так тебе и надо», - так же, не проронив и слова ответил Кюхен, присаживаясь рядом с ним на стул и складывая ногу на ногу. В тот вечер их парные селки получились потрясающе, и Сонмин думает распечатать их, поставить в рамочку и подарить Кюхену перед зачислением. А тот сейчас вышел на сцену и поет Two People, и, пока все дивятся его бархатному голосу, душа Сонмина выворачивается наизнанку, болея от жалости и любви. Реальность Ару Сонмин любил бесконечно. За всю ее помощь, поддержку и дружбу, что она ему дарила, нельзя было не быть благодарным. Но вот на свадьбу ему совсем не хотелось идти. Выхода, однако, не было – отказывать Аре хоть в чем-то у Сонмина не поднималась рука. Он вспоминает, как ему пришло красивое приглашение, украшенное кружевными узорами и перевязанное кремового цвета лентой – развязав ее, Сонмин уставился на одно из самых неприятных решений в своей жизни. Ведь адресовано приглашение теперь было не только ему. Его мысли сразу метнулись к Кюхену, принимая тот факт, что он вряд ли вынесет Сонмина в нежелательной компании его жены. Да что там, вся обожаемая им семья Чо не будет особенно рада лицезреть его, входящего под руку с человеком, чьи отношения с Кюхеном принимали образ спящего молодого вулкана. Зачем же тогда их пригласили? Сонмин утвердительно отвечает на приглашение и весь вечер, посвященный церемонии, сидит в углу зала. Саын вертит головой в поисках приятных новых знакомых и болтает за восьмерых, пока ее муж, насупившись, старается не смотреть на столик, за которым сидят мемберы. С недавних пор Сонмин разлюбил свадьбы. Он и Кюхен пересекаются только в туалете, куда, слава богу, Саын попасть не может. Неловкое приветствие, похлопывание по плечу, дерганые движения, беглые взгляды, словно ищущие чего-то друг в друге. Сонмин уже собирается выйти, но Кюхен окликает его. Недолгий поцелуй, приправленный притворным вздохом и плохой отговоркой – «чтоб не совсем скучно было», и они больше не говорят в тот день. Еще позже Кюхен выходит на сцену и поет Two People, и, пока все дивятся его бархатному голосу, душа Сонмина выворачивается наизнанку, болея от жалости и любви. 150326 Ожидания Как извечный поклонник мастерства пения Кюхена, Сонмин приходит на его последний выступление с «Робин Гудом». Ничего особенного, в зале его как всегда фотографируют фанбазы, а позже он уходит за кулисы, где с лучезарной улыбкой жмет руки всем актерам и фотографируется с Кюхеном в образе принца Филиппа, как всегда становясь чуть поодаль, сохраняя якобы существующую между ними зону комфорта. Все как всегда. Реальность Никто не знает, навестил ли Сонмин Кюхена на мюзикле – ведь раньше он был у него так часто. Проскользнул ли он на «Робин Гуда» уже после начала, когда в зале темно, и никто не заметил этого или не пожелал замечать? Или же ноги своей не показывал? Да кому такое может быть известно. Вот только на этом выступлении Кюхен беспричинно улыбается какой-то вон из ситуации выходящей нежной улыбкой, что так хорошо сочетается с едва заметными слезами у нижнего края века. Он забирается на дерево и поднимает голову в мечтательном жесте. Прожектор потухает. 150323 Ожидания Несмотря на конец марта, даже близ Чеджу, на самом-самом юге страны погода была не то чтобы отвратительная, но, мягко говоря, прохладная. Возжелавший прогуляться у берега моря Кюхен то и дело втягивал голову в плечи, когда очередной порыв ничего не щадящего холодного морского ветра начинал завывать в бухте, где он находился. Но потрясающий вид, который фотографировать было одно наслаждение, стоил и красных отмороженных ушей, и заледеневших бескровных пальцев, которые уже теряли способность нажимать на спуск и наводить фокус, и даже насмешек Сонмина, которые тот постоянно опускал за его спиной. Это были заслуженные выходные, и никакая цифра на термометре не могла их испортить. Это был день, когда Кюхен мог позволить себе быть самим собой – упрямым ребенком с желанием делать нелепые вещи, лишенным налета излишней пассивности, нуждающимся в чужой заботе и ласке. И, хотя действиями он не планировал это показывать, он был благодарен Сонмину за это. За то, что можно глупо шутить и обязательно вызвать звенящий в чистом воздухе курортного острова смех, за то, что можно жаловаться на мозоль на пальце, и тебе на нее и подуют, и поцелуют, и утешат, за то, что ему холодно, но, несмотря на сбивающий с ног ветер, руки Сонмина обязательно теплые и мягкие, и держат его сухие потрескавшиеся кисти с особой нежностью, словно Кюхен – это особо ценный музейный экспонат. И как Кюхен рад, закрывая глаза и понимая, что у них впереди еще так много часов вместе. Они могут гулять целый день и вспоминать интересные истории, вечером смотреть на закат, распивая бутылку редкого вина, и напевать любимые песни, а ночью лежать на холодной земле и смотреть на звезды, когда Кюхен опьянеет не столько от выпитого алкоголя, сколько от странной саднящей нежности, щекочущей ему горло, и Сонмин наконец услышит в словах Кюхена ту сказочную любовь, в которую они оба верят. Сонмин – энигма. Безумно красивая энигма с черными волосами и в кофте нараспашку, на фоне изумрудно-зеленых лугов и ватной дымки затянутого тучами неба. Никого добрее и сильнее Кюхен еще не встречал, и восхищение снова рассыпается бабочками в его груди, когда Сонмин подходит к нему почти вплотную, изучая его игривым прищуром черных глаз. Реальность Несмотря на конец марта, даже близ Чеджу, на самом-самом юге страны погода была не то чтобы отвратительная, но, мягко говоря, прохладная. Возжелавший прогуляться у берега моря Кюхен то и дело втягивал голову в плечи, когда очередной порыв ничего не щадящего холодного морского ветра начинал завывать в бухте, где он находился. Но потрясающий вид, который фотографировать было одно наслаждение, стоил и красных отмороженных ушей, и заледеневших бескровных пальцев, которые уже теряли способность нажимать на спуск и наводить фокус, и даже насмешек Сонмина, которые тот постоянно опускал за его спиной. Это были заслуженные выходные, и никакая цифра на термометре не могла их испортить. Это был день, когда Кюхен мог позволить себе быть самим собой – упрямым ребенком с желанием делать нелепые вещи, лишенным налета излишней пассивности, нуждающимся в чужой заботе и ласке. И, хотя действиями он не планировал это показывать, он был благодарен Сонмину за это. За то, что можно глупо шутить и обязательно вызвать звенящий в чистом воздухе курортного острова смех, за то, что можно жаловаться на мозоль на пальце, и тебе на нее и подуют, и поцелуют, и утешат, за то, что ему холодно, но, несмотря на сбивающий с ног ветер, руки Сонмина обязательно теплые и мягкие, и держат его сухие потрескавшиеся кисти с особой нежностью, словно Кюхен – это особо ценный музейный экспонат, а не человек, заставивший их жизни повернуться в ту степь, которую можно назвать трагичной. И как Кюхен рад, закрывая глаза и понимая, что у них впереди еще так много часов вместе. Они могут гулять целый день и вспоминать интересные истории, вечером смотреть на закат, распивая бутылку редкого вина, и напевать любимые песни, а ночью лежать на холодной земле и смотреть на звезды, когда Кюхен опьянеет не столько от выпитого алкоголя, сколько от странной саднящей нежности, щекочущей ему горло, и Сонмин наконец услышит в словах Кюхена ту сказочную любовь, в которую они оба верят. Сонмин – энигма. Безумно красивая энигма с черными волосами и в кофте нараспашку, на фоне изумрудно-зеленых лугов и ватной дымки затянутого тучами неба. Никого добрее и сильнее Кюхен еще не встречал, и восхищение снова рассыпается бабочками в его груди, когда Сонмин подходит к нему почти вплотную, изучая его игривым прищуром черных глаз. Искреннее признание вертится на кончике языка, и Кюхен сказал бы много, да только из-за ветра губы немеют.