Наркоман

Сейчас уже ЁнГук не помнит тот день, когда впервые вмазался. Сейчас ЁнГук не похож на стильного репера, который способен завести толпу своей харизмой. Сейчас он цепляется пальцами за шершавую стену позади себя, бьётся об неё затылком и совершенно не чувствует боли. Потому что он словно горит. Пылает в чёртовой агонии. Мышцы крутит невыносимо, он ворочается на кровати, жар одолевает, а поэтому простыни намокают от пота, но он не замечает этого. Изо рта вырывается тяжёлый хрип, пальцы сжимают всё подряд и царапают локтевые сгибы - вены чешутся так, что он готов влезть под бледную нездорового цвета кожу пальцами и расковырять их своими грязными ногтями. ХимЧан за плотно закрытой дверью сидит на полу и тупо пялится в пустоту. Он слышит, как Гук скулит от припадков и бьётся пятками и локтями об стену. ХимЧан знает, что Бан ЁнГука выворачивает так, будто внутри него сам дьявол разрывает душу. Но ХимЧан знает, что так будет лучше. Хотя и его нутро сейчас будто в центрифуге. Когда ЁнГук ненадолго засыпает - скорее проваливается в забытие - ХимЧан присаживается на край его кровати и разглядывает болезненного вида лицо. Серая бледность, сбившиеся пряди волос и руки - эти некогда великолепно красивые руки - с остро выпирающими через кожу костями и венами-верёвками, переплетенными под кожей. Синяки на локтевых сгибах огромные и расцарапанные - размазанная кровь на простыне и наволочке подушки. Как итог всего, что было - чувства ЁнГука и вся его жизнь также разодрана в кровь и лишь пятна повсюду напоминают о ней. Он вытирает непрошеные слёзы со своих щёк и задаёт немой вопрос: "зачем же ты погубил себя, идиот". Но ЁнГук за своей жаждой не слышит ни единого слова. Обдолбаться хочется дико; ему кажется, что ради этого можно и убить. Перед глазами всё размыто и неясно, комната плывёт и кружится - его выворачивает прямо на пол. ХимЧан приносит тазик, ставит его у лица свесившегося с кровати Бана, а тот хрипит и очень шумно дышит. Когда блевать он всё же перестаёт, то цепко цепляется своими тонкими пальцами за синий ворот ХимЧановой рубашки и, даже не в состоянии сфокусировать надолго взгляд, шепчет: - Помоги. ХимЧан говорит, что помогает. Что скоро ему станет легче и всё пройдёт. Он меняет ЁнГуку окровавленные наволочки и простыни, и тот снова падает на постель. Но лучше, блять, не становится. В чёртовой агонии нет ничего, кроме боли. Дикой боли во всём теле: он пытается встать, ворочается, лишь бы размять мышцы, чтобы их, чёрт возьми, перестало скручивать словно в жгуты. Но всё тщетно. - ХимЧан... ХимЧан... Открой, сукин ты сын, - ЁнГук весь поломанный и еле живой сидит у запертой двери своей комнаты. Слюна течёт прямо из его рта, свисает тонкой струйкой с уголка губ и капает на футболку. Он захлёбывается ею, плачет и скулит, - пожалуйста, ХимЧан... Сейчас он готов на всё: ложь, смерть и жертвы. Лишь бы его перестало так корёжить изнутри. Он сгибает пальцы в неестественные формы, заламывает их и кусает до крови бледные губы. Старший не в силах управлять собственным телом; глаза болят жутко и постоянно слезятся, краснея. Чёрная грязная чёлка спутанными прядями спадает на неузнаваемое теперь лицо. Он прикрывает веки, надеясь, что сдохнет. Но ХимЧан не даёт. Выхаживает его, как немощного ребёнка; вытаскивает из депрессии, которая, как грозовая туча нависает над ЁнГуком после того, как ломка спустя недели проходит. А спустя полгода Бан ЁнГук вообще не может понять, как он мог влезть в подобное дерьмо. Потому что рядом всё это время был ХимЧан, от которого он получает эйфорию покруче, чем от наркоты. Потому что прекрасный и добрый Ким ХимЧан такой необыкновенный - и совершенно безболезненный - что он сдаёт все свои позиции безоговорочно перед ним.