Орлянка

Джеймс, главное для тебя — знать, что ты не знаешь ничего. Всё, что ты видишь, всё, что ты слышишь, — всё не то, чем кажется. Уолтер Бёрк, «Рекрут»

Клинту снится мать. Ее образ выглядит именно так, как он себе представлял, слушая рассказы брата. Она склоняется над ним, внимательно рассматривает его, хмурится и отрицательно качает головой: — Какой же ты неуклюжий, Клинт. Он не понимает, о чем она говорит, и тянется — хочет прикоснуться к ней, обнять ее, но руки не двигаются. Клинт не успевает ничего понять, как мать поворачивается к людям в розовых халатах: — Он мне не нравится. Я хочу взять другого. В этот момент он замечает, что лежит в стеклянном боксе среди сотни таких же боксов с младенцами. Рядом лежит рыженькая Вдова, сосредоточенно колотящая кулачком воздух, из-под ее пеленок выглядывает пистолет. Чуть в стороне лежит Ник Фьюри с повязкой на глазу, за ним, в красных пеленках и с бородой, — Старк… Клинт впервые чувствует такую отчаянную, злую зависть к остальным: к ним подходят люди, склоняются, сюсюкают и, совершенно счастливые, уносят их с собой. Клинт остается в этой комнате в одиночестве и даже не может пошевелиться. Худший ночной кошмар. Клинт сидит на бортике фонтана и болтает ногами, с любопытством оглядываясь по сторонам. Площадь, сотни людей, яркое солнце… Барни появляется со стаканчиком кофе в одной руке и рожком мороженого в другой. — Клинт! — он улыбается и протягивает брату мороженое, а Клинт почему-то не может протянуть руку и взять его. Он с недоумением переводит взгляд вниз, на вцепившиеся в мраморный бортик руки, но их нет. Он чувствует ими тепло нагретого солнцем камня, но сами руки при этом парадоксальным образом отсутствуют. Клинт пытается осознать это, уложить как-то в свою картину мира. Сердце от паники колотится где-то в горле. Он поднимает голову, чтобы спросить у Барни, что происходит, но тот смотрит на него с плохо скрываемым отвращением: — Блин, Клинт, было в тебе одно-единственное хорошее, да и то ты умудрился просрать! Клинт пытается возразить, спросить или хотя бы нахамить в ответ, но он может лишь молча открывать рот, не издавая ни звука. — Да, братишка, теперь понятно, почему ты никому не нужен, — Барни вздыхает, качает головой, а потом разворачивается и уходит, салютуя рожком мороженого. — Ладно, бывай, мистер бесполезность. Клинт слышит противный писк чьего-то телефона и ненавидит сейчас всех этих суетящихся вокруг людей. Клинт смотрит на Медного Всадника и пытается понять, почему они стоят посреди Токио. Вокруг мерный шум города, сигналы клаксонов, говорящие люди, а он, вместе с металлическим парнем на лошади, стоит в центре перекрестка. — Не, знаешь, это точно сон. Наташа мне рассказывала сказки на ночь или читала какую-нибудь русскую книжку, и я уснул. Поэтому мне снишься ты. Потому что в реальности такого быть не может, — Клинт качается на пятках, засунув руки в карманы. На развешанных повсюду экранах идет реклама какого-то фильма — бункер, взрывы, люди в черных костюмах, похожих на форму Щ.И.Т.а. Клинт рассматривает город, краем сознания отмечая, что бункер в рекламе очень напоминает тот, в котором проходило его последнее задание. Где-то в Литве. Или Латвии. Язык сломаешь с этими маленькими европейскими странами. — Ты, наверное, не знаешь, но дедушка Фрейд говорил, что образы, которые мы видим во сне… — Клинт говорит все, что приходит в голову, не особо задумываясь над смыслом, потому что иррациональный страх застает его и здесь. Люди, переходящие дорогу, идущие по улицам, сидящие в машинах, — все они похожи друг на друга. Они суетятся, занятые своими делами, не обращают на Клинта внимания, и он старается не вспоминать, что уже где-то видел их. — Стоп. Во сне, — Клинт перебивает сам себя и некоторое время рассматривает взрывающийся бункер на экране здания напротив. — Я сплю и я знаю, что сплю. Значит ли это, что я могу управлять своим сном? Ведь я же осознаю, что это сон. Ёху! Да я же в Матрице! Клинт смеется, поворачиваясь к Всаднику. Он открывает рот, чтобы рассказать про главную фишку этого фильма, но может лишь ловить губами воздух — Всадник протягивает ему руку, перевязанную подарочной лентой. Рука такая знакомая: с отсутствующими на сгибе локтя венами, с мозолями на кончиках пальцев, с почти сошедшим следом ожога чуть выше запястья… Клинт чувствует, что задыхается. Мерзко пищат клаксоны автомобилей. — Мы его теряем! — надрывается в трубку совсем рядом какая-то девушка. Клинт проводит по ней рассредоточенным взглядом, отмечая уже виденную где-то розовую форму, и снова смотрит на руку. За спиной Всадника в который раз уже взрывается бункер на рекламном щите, а Клинт пытается понять, почему в руках у персонажа русского романа его — Клинта Бартона — левая рука. — Это бред. Какой-то бред, — наконец выдавливает из себя Клинт, сжимая руки в карманах в кулаки. Он боится опустить взгляд и увидеть пустой рукав футболки. Еще один номер в списке его кошмаров. Клинт просыпается в больнице. Пахнет лекарствами и немного озоном, и он расслабляется — привычное за столько-то лет пробуждение. Палата белая, отвратительно стерильная, и Клинту жутко хочется пройтись по ней в грязных форменных ботинках. Испортить, истоптать этот «цвет ванили и Моби Дика». Ему не очень нравится вспомнившаяся цитата — произнесший ее герой страдал амнезией и был накачан наркотиками по самое не хочу. Клинт совсем не горит желанием проводить параллели между собой и тем героем. — Организм пациента просто отказывается бороться, — доносится знакомый женский голос из-за двери. Обычные больничные разговоры… — Больничные разговоры, — внезапно подает голос Старк из стоящего в углу кресла. — Звучит не так пошло, как «постельные», но, в принципе, тоже ничего. На Старке его красно-золотая броня, он сидит в плетеном кресле-качалке и ест пончики из коробки с надписью «Пожертвования для детей-инвалидов». Клинт совершенно не понимает, как можно было его не заметить на фоне этих мерзких белых стен. — А, не переживай, особенности восприятия, — Старк принимается раскачиваться и, кажется, получает от этого удовольствие. — Мозг блокирует некоторые события, чтобы не перегрузить нервную систему. Будешь пончик? Клинт медленно моргает, чувствуя давящую боль над переносицей, и просыпается. Он летит над морем, он птица и он удивлен, каким это образом ему взбрело в голову считать себя человеком. В воздухе невообразимо легко, свободно, и он складывает крылья, падая вниз, чтобы распахнуть их над самой водной гладью. Брызги от воздушной волны попадают ему на перья и клюв, но он стряхивает их и летит вперед. На берегу какие-то черно-белые фигурки смешно суетятся, и он из любопытства подлетает ближе — рассмотреть. Вообще-то у него идеальное зрение, гораздо лучше, чем у людей, но, видимо, и оно способно ошибаться. Потому что невозможно, чтобы его лук и колчан носили другие люди. Одетые в одинаково черную форму с изображением орла на куртках, они обращаются с уникальным оружием совершенно бесцеремонно, закидывая его в машину. Гораздо бережнее они относятся к человеку, которого несут на руках, перетянув его руку выше локтя форменным ремнем. Они несут его частями, и он уверен, что это просто ошибка, потому что рука лучника отдельно от лучника — это какой-то бред. Сюрреализм какой-то. — Я же говорю, особенности восприятия, — рядом возникает Старк. Он летит спиной вниз, словно лежит на воде или кровати, и держит в руках белую кружку, полную кофе. — Мозг у нас, вообще, умный, хотя по некоторым и не скажешь. Старк отпивает прямо на лету, и Клинт падает, потому что летать с одним крылом противоречит всем законам физики. Клинт просыпается от боли во всем теле и некоторое время смотрит на провода. Их десятки, если не сотни, и все они тянутся от него. Вокруг суетятся люди в розовых халатах, комната не отвратительно белая, а светло-зеленая. И это — реальность. Клинт в этом уверен, потому что адски болит все. От кончиков пальцев на ногах до кожи головы. Он даже представить себе не мог, что в человеке столько всего может болеть. Знакомая девушка в розовом устало улыбается куда-то в сторону: — Пациент очнулся, кризис… — у нее тени под глазами. Клинт ей сочувствует: спасать в операционной жизни агентов, то еще наказание. Он думает, что неплохо было бы потом подарить ей цветы, разумеется, только в качестве благодарности, а потом видит стоящего за стеклом агента Филиппа Коулсона. Тот бледный, почти трупного цвета, и Клинт заходится в беззвучном крике. За него кричат сходящие с ума приборы: они пищат, заглушая друг друга, а врачи начинают судорожно метаться. Они сыплют терминами и названиями лекарств, а Клинт боится не выбраться из череды наркотических снов. Филипп Коулсон погиб от рук Локи больше двух сотен дней назад, но сейчас он стоит за стеклом и смотрит на Клинта. Агент Бартон ненавидит свое подсознание, которое не могло не вылезти с чертовым комплексом вины. Девушка в розовом что-то обеспокоенно щебечет, вгоняя иглу в трубку капельницы, и Клинт засыпает. Клинт просыпается, спеленатый, как мумия, и некоторое время просто смотрит в потолок. По потолку ползет солнечный зайчик. Клинт уже боится отводить взгляд от яркого пятна, потому что может увидеть все что угодно. Ему страшно опять оказаться в очередном сне, хотя еще сильнее он боится сложить картинки и вспомнить реальность. — Клинт, — где-то на периферии взгляда мелькает черный силуэт. — Ты неисправимый идиот. Ты знаешь об этом? Ну, конечно же, ты знаешь… Голос Наташи хриплый, словно она долго плакала, и Клинт чувствует себя виноватым. Только не помнит, за что. Видимо, он заставил Вдову волноваться, но как? Что нужно было сделать, чтобы довести непрошибаемую русскую до такого? — Что-то ужасное, — отвечает на его вопрос Локи. Бог обмана садится в конце кровати, колеблется, а потом закидывает ноги в сапогах на белое одеяло. Клинт думает, что настолько по-свински даже он себя никогда не вел. — Но ты думал об этом. Часто, — тут же возражает Локи. Он закрывает глаза и откидывается на спинку. Клинт старается смотреть на потолок, потому что куда-то в забинтованное плечо плачет Вдова, а Локи просто сидит у него на кровати. Мерно пищат приборы, отмеряя его пульс и сотни других показателей. Автоматически впрыскивается в капельницу очередная доза морфина, и Клинт засыпает. Он стоит посреди пустой комнаты, на полу — пыль, на стенах — ободранные обои и плакат с Капитаном Америкой. И светлое пятно на месте зеркала. Клинт точно уверен, что никогда здесь не был, но, тем не менее, комната кажется ему знакомой. — Поставь сюда кровать или телевизор. И занавески на окна, какие-нибудь… — Старк кривится, подыскивая слово. — Отвратительно белые. — Я сплю? — спрашивает запутавшийся окончательно Клинт, на что Старк с удивлением к нему поворачивается и даже сдвигает на лоб пальцем солнцезащитные очки: — А я-то откуда знаю? Это тебя надо спрашивать. — Тогда какого черта ты делаешь в моем сознании? — тут же возмущается Клинт и пытается ткнуть пальцем в грудь Старка. Руки почему-то отказываются выниматься из карманов, словно приклеенные. Но они обе на месте. И правая, и левая. Клинт долгое время смотрит на них — на мелкие шрамы, ожоги и родинки — и думает, что у него просто стресс и расшалившееся воображение. — Ну, не знаю, — Старк снова опускает очки на переносицу и подходит к появившемуся в углу старому ламповому телевизору. — Об этом тоже надо спрашивать тебя. Хотя знаешь, есть у меня одна версия… Он оборачивается к Клинту и улыбается так самодовольно, что тот уже не желает слышать этого варианта. Он все не может налюбоваться на свои руки. Обе целые. И обе при нем. — Все дело в том, Бартон, что ты на самом деле тайно влюблен в меня. Да-да-да, — Старк выдает эту чушь совершенно серьезным тоном и полностью переключается на телевизор. Он щелкает каналами, что-то крутит, зачем-то по нему стучит, обходит его и сбоку, и сзади, чуть ли не проползает под ним. Телевизор выдает помехи, но Старка это нисколько не расстраивает. Он принимается насвистывать неизвестную Бартону мелодию и продолжает возиться с техникой. — Я знаю это место, — наконец-то Клинт отрывается от разглядывания рук и принимается за осмотр комнаты. — Это дом Фила. — Агента? — Старк удивленно поворачивается к собеседнику. — Ну да, агента Коулсона, — Клинт выглядывает в окно и кивает. — Он давно заброшен и, я бы даже сказал, забыт своим хозяином. Вроде как он здесь жил, когда был маленьким, потом была какая-то хрень, и весь район признали опасным, ну и Фил с родителями переехал в город. — Бартон, не то чтобы я на что-то намекаю, но ты, пытаясь сбежать от осознания реальности, выбрал дом агента? Заброшенный дом агента. Ну-ну, и после этого ваш директор говорит, что это у меня тараканы в голове странные… — Старк качает головой, заканчивая возиться с телевизором, и падает на кровать с выцветшим серым покрывалом. — Давай уже, садись кино смотреть. Клинт садится на почему-то пищащую, а не скрипящую кровать и смотрит какой-то боевик. Группа мужчин выходит из трех внедорожников, заходит в здание, прочесывает его, вырубая охранников, затем спускается в подвал… Клинт пытается закрыть лицо руками, он не хочет смотреть дальше. Он точно знает, что там будет то, что ему не понравится, но руки из карманов так и не удается вытащить, а Старк не дает отвернуться к стене. Почему-то Клинт не догадывается просто закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего на экране. — Остановка сердца! Срочно, дефибриллятор! Мощность… — вместо боевиков на экране появляются знакомые люди в розовом, за их спинами горит что-то нестерпимо яркое. Клинт уже согласен остаться в любой реальности вне зависимости от степени ее бредовости. Он устал вновь и вновь просыпаться, предаваясь сомнениям. Он уверен, что ничего не хочет вспоминать. Клинт закрывает глаза. Он просыпается от тепла, медленно скользящего по лицу. Клинт хмурится, морщится, пытается как-то скрыться от идущего за этим теплом света, но не может толком пошевелиться. — Стив, он очнулся, — рядом слышится тихий голос Наташи, и кто-то милостиво убирает источник света. Бартон открывает глаза, ожидая увидеть все что угодно: начиная от Бенджамина Франклина, рассуждающего о политике, и кончая директором Фьюри, сообщающем об увольнении. Вместо этого он видит сине-зеленую реабилитационную палату, стоящего у зашторенного окна Стива Роджерса в клетчатой рубашке и сидящую возле кровати Наташу. Оба кажутся уставшими, измотанными, но счастливыми. — Привет, — Наташа улыбается Клинту. Она то сцепляет, то расцепляет пальцы, словно пытаясь решиться, а потом обнимает его. Клинт бы и рад ее погладить, прижать к себе ближе, но у нет сил на такие простые движения. Вместо этого он переводит взгляд на Стива, и тот тоже улыбается ему. — С возвращением, Клинт, — Роджерс отходит от окна и подходит ближе к кровати. — Может быть, ты хочешь пить? Кивни или моргни, если не можешь говорить. Клинт кивает, согретый их теплом и участием, и Наташа отодвигается, чтобы Стиву было удобнее держать стакан с трубочкой. — Мы так за тебя переживали. Врачи сказали, что впервые видели пациента, настолько нежелающего жить… — у Наташи краснеют глаза, она шмыгает носом и снова обнимает его, стоит Стиву убрать от Бартона стакан. — Мы так по тебе скучали. Я по тебе скучала. Она говорит куда-то ему в плечо, и Клинт хочет ответить, что он тоже рад их видеть, что он рад видеть ее, чтобы она не беспокоилась… Он хочет сказать многое, но засыпает под мягким и каким-то отеческим взглядом Стива. Клинт открывает глаза и видит сидящего в углу комнаты Коулсона. Тот читает какие-то документы из черной папки с изображением орла, потирает переносицу и выглядит совершенно живым. Клинту хочется попросить у него прощения за предательство, за его смерть, за то, что сам Клинт все еще жив — за сотни вещей, на самом деле. Но он молчит и просто смотрит на призрака. За прошедшую с момента первого «пробуждения» неделю он научился гораздо спокойнее относиться к своим галлюцинациям. Со скуки Клинт даже пытался составить типологию «глюков». Например, в его коллекции был Коулсон-работающий и Коулсон-обвиняющий, был странный Старк и рассказывающий о его бесполезности Локи, был иногда приходящий Барни, молча стоящий рядом и курящий какую-то дешевую дрянь, и была Наташа, напоминающая о его потере, был жалеющий его Капитан Америка, почему-то появляющийся исключительно в геройской форме, пару раз появлялся доктор Беннер, только Клинт так и не смог определить, был ли тот игрой его воображения… Клинт улыбается, наблюдая за знакомой морщинкой на лбу Коулсона, появляющейся в проблемных ситуациях, и засыпает. — Ты не справился, — Клинт вздрагивает, шумно втягивая в себя воздух, но продолжает массировать культю. Он до боли сжимает челюсти каждый раз, когда ему приходится прикасаться к обрубку. Даже в мыслях Клинт не может назвать «это» рукой. — Я ведь доверял тебе, — голос раздается от двери, не приближаясь и не отдаляясь. Даже не поднимая головы, Бартон может сказать, что Коулсон смотрит на него своим коронным печально-разочарованным взглядом. — А ты подвел меня. Самое главное в общении с мертвыми — не реагировать на их действия и слова. Особенно когда за тобой следят пара камер и полдесятка людей. — Агент Бартон, вы с самого начала были головной болью, и ждать от вас чего-то большего было ошибкой, — слова причиняют едва ли не физическую боль. Клинт трет здоровой рукой область возле сердца, понимая, что причины боли где-то в голове. Он ведь после нападения Локи с психологами провел столько времени, сколько никогда не проводил с семьей. Клинт медленно моргает, чувствуя давящую боль над переносицей, и просыпается. Спустя две недели сбежавший из мед. блока Клинт сидит в своей комнате на базе и смотрит в стену. Странные сны с участием Старка перестали сниться чуть больше недели назад, как только из курса лечения убрали самые сильные обезболивающие. А вот кошмары остались. Все чаще Клинт трусливо думает, что было бы лучше, останься он там, в одном из снов. В конце концов, там он был птицей и был свободен. Клинт никому не признается, но он все чаще теряет чувство реальности, а для него — циркача и лучника — это вопрос жизни и смерти. Неверно рассчитанный баланс — и можно слететь с каната, неправильно рассчитанный угол — и можно подстрелить союзника. Впрочем, сейчас он никого не способен подстрелить: для этого нужные две здоровые руки или, в крайнем случае, одна здоровая, а другая не очень. Но факт остается фактом: для того чтобы стрелять из лука необходимы две руки, а не одна и обрубок выше локтя. Наташа говорит, что у него осталось его зрение, а Клинту хочется лишиться и его. Может быть тогда, он перестанет видеть на улицах, на базе, в больничном боксе Коулсона. Обычно тот молчит, только смотрит виноватым и в то же время печальным взглядом, словно это не Клинт его подвел, а он Клинта. Иногда он пытается поговорить, но в такие моменты Бартон старается оказаться от него подальше, потому что одно дело видеть галлюцинации, а другое — разговаривать с ними. Он никогда не рассказывает Наташе об этом, хотя она, наверное, поняла бы его. Должна была бы понять. — Один? — Локи садится рядом и сцепляет пальцы на коленях. — Ну что ж ты так. Бросил своих друзей, а они сейчас ловят каких-нибудь роботов. Или как вы там называете эти самопередвигающиеся железяки? С этой галлюцинацией он не разговаривает тоже, хотя, в отличие от Коулсона, Локи более настойчив и появляется гораздо чаще. — Прости. То есть ты не бросил, конечно же. Как ты мог их бросить, — Локи длинно вздыхает. — это они бросили тебя, потому что ты — балласт. Бесполезный человек среди суперлюдей. Ой, что это я опять. То есть, бесполезный однорукий человек среди героев. Так даже звучит правильней, не находишь? Клинт рвано выдыхает и даже не пытается дать Локи в морду. Потому что Локи — это всего лишь плод его воображения, потому он никогда не говорит ничего нового, только то, что Клинт говорит себе сам. Кому нужен циркач без руки? Ни фокус показать, ни по канату пройти, ни из лука выстрелить. Только если изображать жертву тигра для пущей остроты перед номером дрессировщика. Он хрипло смеется, запрокидывая голову назад и слушая странные хрипы в груди. При том взрыве он не только потерял руку, как ему сказали потом — врачи собирали его буквально по осколкам. — Эй, Бартон, я так и думал, что ты здесь. Конечно, всегда был вариант, что ты решил совсем смыться с базы, но до воды лететь как-то далековато без квиджета, а они все на месте. Я пересчитал, — в дверь без приглашения входит Старк, и Локи беззвучно смеется. — Да у тебя тут целая сходка. Может, подумаешь открыть собрание анонимных галлюцинаций? Что-то вроде «меня зовут Локи, и я люблю рассказывать, какие вы все ничтожества», — бог обмана смеется, выходя в стену. Клинт провожает его долгим и вдумчивым взглядом и только потом понимает, что Старк смотрит на него как-то странно. Точно, кроме того что с галлюцинациями нельзя разговаривать, на них еще не стоит и смотреть. Клинт все чаще забывает о таких мелочах. Впрочем, с его нынешним состоянием и собственное имя забыть не мудрено. — Старк, — кивает он гостю и хлопает по груди, пытаясь выбить то неприятное, щекочущее легкие ощущение. — Знаешь, некоторые считают, что в больницах заставляют лежать не зря. Там, вроде как, работают умные люди, которые знают, что делают, — Старк проходит вглубь комнаты, берет бутылку с водой и протягивает ее Клинту, беззастенчиво рассматривая того. Бутылки из тех, что для спортсменов — удобно открываются на ходу и не требуют участия обеих рук. У него самого такие стоят в тренировочном зале. — Сказал мне Тони Старк, — ухмыляется Бартон. Напившись и отдышавшись, он закрывает бутылку и отставляет ее в сторону. — Забавно, да? Где-то на задворках сознания скребется вопрос о реальности Тони, в конце концов, он ведь тоже фигурировал в тех наркотических снах. Через четыре часа Клинт стоит в одной из комнат Башни Старка и не может понять, как он здесь оказался. Его не уговаривали, не тащили насильно… Его, кажется, просто поставили перед фактом. И вот он здесь, стоит посреди комнаты с кроватью, шкафом, дверью в ванную и еще одной дверью, и пытается понять: не сон ли все это. Впрочем, через пару минут созерцания, он пожимает плечами — а есть ли разница? Чем одна реальность хуже другой? И принимается раскладывать вещи. Жить в одном доме с Тони оказывается почти уютно. Он не приходит с разговорами, не предлагает лекарства или помощь с массажем культи, не смотрит сочувствующим взглядом. Почти. Потому что за него это делает Джарвис. — Смотри как удобно, — Локи без шлема, но в зеленом плаще, прислоняется к стене рядом с раковиной. Бартон на мгновение отвлекается от процесса уничтожения щетины, но тут же переводит взгляд обратно на зеркало. — Никому нет необходимости тратить на тебя свое время, но в то же время они о тебе заботятся. У вас есть забавные животные. Мыши, кажется. Точно, лабораторные мыши, и ты — одна из них. «Объект Бартон. Время проведения эксперимента восемь ноль-ноль…». Локи тихо смеется, а из руки Клинта падает станок. Он цепляется за раковину и тяжело дышит, пережидая приступ паники. Он никому не нужен. Бартон мысленно проговаривает имена друзей и причины, по которым ни один к нему не пришел с момента его переселения в Башню Старка. Первой из них числится, что он сам никого не хочет видеть. Не сейчас. Не когда слаб и беспомощен. — Ты сейчас кого в этом убедить пытаешься? Меня или себя? Локи слишком много для одного утра, и Клинт со злости бьет кулаком о стену, предсказуемо сбивая кожу с костяшек. Белизна раковины расцвечивается розовыми разводами, пока Клинт пытается одной рабочей рукой обработать ту самую единственную руку. Выходит чуть лучше, чем никак. В итоге он появляется в своей комнате недобритый, с косо прилепленным пластырем и мокрой рубашкой. На не заправленной еще кровати его ждет Старк. Клинт замирает в дверях, зачем-то оглядывается назад, словно это как-то может изменить то, что он видит растрепанного Тони в своей постели. Тот лежит прямо в джинсах, в задранной до середины спины футболке, обняв его подушку. И спит. — Пуская слюни на твою подушку, — желчно комментирует Локи из кресла. — А тебе ведь потом на ней спать. Он, кажется, что-то хочет добавить, но его перебивает мягкий голос Джарвиса. — Прошу извинить мистера Старка, сэр. В последние дни он был несколько увлечен новым проектом и совсем не следил за своим режимом. Клинт рассеяно кивает и весь остаток дня проводит в тире. Если он собирается вернуться к оперативной работе, то ему стоит вернуться и в прежнюю форму. Насколько это возможно в его состоянии. Под ехидные комментарии Локи стреляется отвратно, это Клинт может сказать точно. Со Старком в итоге они пересекаются на кухне, возле кофеварки. Клинту вполне хватает одной руки, чтобы организовать две кружки кофе и поставить по очереди на стол. — Спасибо, — Старк тут же подтягивает к себе одну из них. — А я уж думал: все специально забывают, что я не беру ничего из рук. Клинт хмурится, не понимая, о чем речь, а брови Старка складываются изумленным домиком. — О! Ты не знал… — Тони тут же ухмыляется, словно все так и было задумано. — Ну, так тоже ничего. Вообще-то я хотел поговорить. И тебе лучше сесть, Бартон. Кстати, ты не знаешь, где-нибудь в этом доме есть пончики? Умираю, как хочу есть. Старк выдает слова пулеметной очередью, но они проскальзывают мимо сознания Клинта как рыбки сквозь ладони. Как те серебристые мальки, которых они с братом пытались в детстве ловить руками. Руками. Двумя. Клинт издает клокочущий горловой звук и вцепляется пальцами в стол. В голове вихрем проносятся мысли о собственной ненужности и бесполезности. — Я не знаю, Старк, — выдавливает из себя Клинт, надеясь поскорее отвязаться от внезапно вспомнившего о его существовании миллиардера и добраться до своей комнаты. — И мне не до разговоров, ты не мог бы… — Нет, не мог бы, — в голосе Старка появляются совершенно непривычные стальные нотки. — Сейчас ты сядешь, и мы поговорим. Приказной тон Старка буквально рвет все шаблоны на части. И если бы Клинту не было так наплевать на все, то он обязательно бы восхитился. — Так вот, Бартон, — Тони снова улыбается самой обаятельных из всех своих улыбок и откидывается на спинку стула, — видишь ли, какое-то время назад один мудак решил, что ему никто не нужен. Или что он никому не нужен, но это две стороны одной монеты. Клинт садится и обнимает кружку ладонью. Он по привычке пытается сцепить пальцы обеих рук на ручке, но рука только одна, и он едва не переворачивает кофе на себя, неверно рассчитав центр тяжести. Оказывается, если держать кружку на краю стола и тянуть ее на себя… — А если бы перевернул, то не было бы юбилея. У тебя ж через три дня будет целых четырнадцать дней, как ты ничего не уронил, не разлил и не разбил одной-то рукой. Прямо герой, — как-то доверительно сообщает Бартону Локи из-за спины Старка. У асгардца в руках тоже кружка, ядовито-зеленая и с синим логотипом «Старк Индастриз». Клинт думает, что подобную безвкусицу Тони определенно не стал бы выпускать. Даже с самого большого похмелья. — Ты думаешь о людях слишком хорошо, — устало вздыхает Локи и делает глоток. — А вы чего замолчали-то? Продолжайте-продолжайте, мне вот интересно, о чем он тебе врать будет. Может быть, расскажет сказочку о командном духе? Ну, знаешь, одну из тех, где все за тебя так беспокоятся, аж есть не могут. И пить тоже. Клинт не отводит взгляда от говорящего Локи, не замечая, как мрачнеет с каждым мгновением Тони. — Земля Бартону, прием! — Старк взмахивает перед лицом Клинта рукой, и тот медленно смаргивает, пытаясь сменить сон. Раньше помогало, устало думает он, когда, открыв глаза, обнаруживает и Старка, и Локи. — Раньше тебе кололи наркоту, за распространение которой можно попасть в тюрьму. Какие-то странные у вас законы. С двойными стандартами, — не удерживается от комментария Локи, прежде чем заткнуться и уткнуться в свою кружку. — Старк. Ты от Кэпа воздушно-капельным что-то подхватил? — Клинт говорит медленно, словно слова с трудом собираются в связные мысли. Ему хочется закончить это и оказаться в своей комнате. Желательно сейчас же. — От него-то подхватишь, — чему-то улыбается Старк, а потом хитро прищуривается. — У меня есть предложение, Бартон. Ты можешь отказаться и свалить отсюда прямо сейчас, а можешь меня выслушать и отказаться потом. Старк импровизирует на ходу: намеченный план разговора вылетел в трубу, стоило только ему увидеть отсутствующий взгляд Клинта поверх своего плеча. — Вариант с согласием ты не рассматриваешь. Ну, судя по всему, предложение очень интересное, — с наигранной заинтересованностью кивает Клинт, и это его самая длинная речь с того момента, как он пришел в себя. Ну, если, конечно, не считать за речь тот поток бранной лексики, которую он вывалил на врачей, обнаружив отсутствие руки. — Предложение звучит примерно так… — Старк на мгновение замирает, стуча ногтем по краю кружки. — Ты спускаешься со мной в мастерскую, и если тебе понравится приготовленный сюрприз, то ты мне рассказываешь все. Все, что помнишь, что видел, о чем думал и чем занимался с того момента, как вылетел в Латвию. И по сегодняшний день. Сердце возле реактора колотится слишком быстро, но это практически русская рулетка — пан или пропал. Либо согласится, либо нет. И если нет, то вытащить из замкнувшегося в себе лучника хоть что-нибудь станет окончательно невозможно. — А если не понравится? — Клинт отпивает кофе, сидя с неестественно ровной спиной. Старк хмурится, глядя на это. Всегда ли так сидел Бартон или это последствия от потери конечности, пытается вспомнить он, но не может. — Если не понравится, — Тони пожимает плечами, — то не рассказываешь. Все равно приз достается тебе. Клинт некоторое время хмурится, переводит взгляд за спину Тони, вопросительно выгибает бровь, словно ведет с кем-то диалог, а потом тоже пожимает плечами: — Показывай. Старк впервые спускается в собственную мастерскую с ощущением того, что он идет по минному полю. С того разговора проходит сорок часов, и Клинт замыкается в себе еще больше. Старк может лишь стискивать зубы и хмуриться, когда Джарвис показывает ему разговаривающего с пустым креслом Бартона. Записи этих разговоров ничего Старку не дают, потому что Клинт чаще слушает, односложно отвечает, а все вопросы предпочитает выражать мимикой. А еще Бартона буквально трясет, когда ему приходится взаимодействовать с культей. Старк в такие моменты морщится и трет реактор — у него с принятием апгрейда было меньше проблем, чем у Клинта. Вопрос стоял лишь в том, чтобы выжить, и если для этого нужно было смириться с реактором в груди… Не такая уж и большая цена за жизнь. Клинт спускается в мастерскую аккурат после звонка Фьюри с вопросом о состоянии агента Бартона. Старк почти восхищен продуктивностью этого двухминутного разговора – и стоит заметить, что, в порядке исключения, Старк большую часть времени молчал. «Почти» — потому что Фьюри отказался пускать Джарвиса в свою систему в обмен на информацию о состоянии Бартона. — Я согласен, — с порога заявляет Клинт, и Старк от неожиданности стирает нужную деталь с голографического экрана. Он медленно поворачивается к лучнику, вцепившемуся единственной рукой в косяк, и вопросительно поднимает брови. — Именно поэтому прошлый раз ты сбежал отсюда на сверхсветовой? — Мне нужно было время. Поверить, — Клинт выдавливает из себя слова, и его колотит крупная дрожь. Он вскидывает на Старка глаза, полные такой робкой и отчаянной надежды, такого страха, что у того пересыхает в горле. Тони коротко кивает, взмахивает рукой в приглашающем жесте и пытается на ощупь найти на столе кружку или бутылку с водой. — Так, хорошо. Джарвис, сохрани предыдущий вид, — вернув себе способность говорить, Старк отметает текущую работу и хлопает по столу, на котором он обычно занимается сваркой и паянием деталей. Клинт подходит к нему с таким видом, словно боится, что кто-то из них сейчас обязательно убежит. То ли стол, то ли Тони. — Садись, — фыркает Старк. — Ну, Люка Скайуокера я из тебя, конечно, не сделаю... — Быть мне Энакином? — Клинт пытается улыбаться, и от такого простого действия у него дрожат губы. — Ну, на темной стороне я уже был, не хватает только доспеха. — Нет-нет-нет, — Старк усмехается, закрепляя культю с помощью системы распорок неподвижно. — Не надейся даже покрасить хоть одного из моих Марков в черный. Он им не идет. — Это была миссия ноль восемь четыре, — без каких-либо переходов начинает рассказывать Клинт, глядя за спину Тони. У него серьезный и тихий голос, и Старку совсем не хочется шутить ни над Щ.И.Т.ом, ни над тем, как рассказывает Бартон. — Объект неизвестного происхождения, если говорить нормальным языком. Место нахождения: Латвия, один из засекреченных бункеров времен Второй Мировой, над которым было выстроено вполне обычное офисное здание… Они выбираются из мастерской только через шесть часов и засыпают на ближайшей горизонтальной поверхности. Впервые Клинт спит без кошмаров, зато наслушавшийся лучника Старк чувствует себя Алисой в Стране Чудес. Он разговаривает с токийским поездом, почему-то розового цвета, спасает из огня пончики, гоняется за синими дроздами и просыпается совершенно разбитым. Он распахивает глаза, некоторое время смотрит на щетинистый подбородок рядом, а потом волевым усилием затаскивает себя в душ. Он вообще-то инженер, а не психолог или психотерапевт. Может быть, именно поэтому он цепляется за слова Клинта, а не за подтексты, которые они должны содержать. А, может быть, дело в том, что он не доверяет Фьюри даже после вторжения читаури. Или дело в чувстве вины, которое, вопреки всем слухам и домыслам, терзает даже Старка. После душа Тони с кружкой кофе в руках смотрит на спящего Бартона. Согласно данным Джарвиса это самый долгий и крепкий сон агента с момента появления в Башне. Старк хмыкает и трет переносицу — если у него от одних только рассказов и пересказов Бартона в голове каша, то что же творится с самим лучником, живущем в этом кошмаре каждый день? — Джарвис. — Да, сэр? — Как наши успехи? — Старк выходит из комнаты и закрывает за собой дверь, чтобы Клинт мог отсыпаться дальше. Он отпивает кофе, прикрывая от удовольствия глаза, а потом замечает валяющуюся в коридоре монету, выпавшую из чьего-то кармана, и являющую всему миру парящего орла. — Никак, сэр. Защитные протоколы Щ.И.Т.а перехватывают наши программы раньше, чем те успевают сделать хоть что-нибудь. Благодаря нашему прошлому вмешательству в их системы защита Щ.И.Т.а стала гораздо сложней и серьезней. Они учатся на своих ошибках, сэр, — в голосе Джарвиса звучит усталость, словно и он устал от бесплодных попыток пробиться в архивы. — Учатся, конечно! — Старк возмущенно фыркает и взмахивает рукой с кружкой, словно перед аудиторией. — Пока носом их не ткнешь — ничего не сделают. Наташа собирает и разбирает табельный пистолет, раскладывая детали по журнальному столику в одном ей известном порядке. Стив сидит неподвижно, сцепив руки под подбородком и поставив локти на колени. Тони, как это часто с ним бывает, опаздывает, а Брюс с Клинтом и Тором не могут явиться по вполне объективным причинам. Один — пытается снова скрыться в странах третьего мира, хотя знает, что Щ.И.Т. будет приглядывать за ним и там; другой — лежит в больничной палате, буквально вытащенный с того света, за сотню километров от этой комнаты; третий вообще находится в своем мире, занятый политикой и управлением. — Врачи говорят, что он постоянно с кем-то разговаривает, стоит уменьшить ему дозу обезболивающих, — Романова откладывает оружие, откидывается на спинку кресла, но не выдерживает в неподвижности и пары минут. — Например, с нами. Но чаще — с Локи. Этот ублюдок до сих пор его не отпускает. — Ученые сказали, что никакой внеземной энергии не наблюдается, — Стив качает головой. Этот разговор в разных вариациях повторяется уже не в первый раз. Наташа обвиняет во всех бедах магию, Стив ей возражает, приводя в качестве аргументов отчеты специалистов, но все сводится к тому, что «надо что-то с этим делать». — Ты так за него переживаешь, — Стив смотрит, как пальцы с выкрашенными в черный ногтями замирают на очередной детали всего на мгновение, а потом снова продолжают двигаться, как ни в чем не бывало. — Вы давно с ним знакомы? — С детства. Росли в соседних домах, — Наташа встречает недоуменный взгляд Роджерса, а потом вяло улыбается. — Шутка. Рассказать о веселом знакомстве сквозь оружейные прицелы Романова не успевает — в дверь входит Хилл со стопкой папок в руках. — Здесь вся информация об объекте. По данным аналитиков, он идентичен тому, который так и не смогла получить группа Бартона. Согласно отчетам, тогда детонировал не сам объект, а некая охранная система, так что будьте готовы к подобному, — Мария говорит сухо, по существу, стоя с неестественно ровной спиной. — Вы идете вдвоем. Ваши новые документы и легенды лежат здесь же. — Вдвоем? — Стив поднимает глаза и непонимающе сводит брови к переносице. — Но был приказ собраться всем Мстителям. А Старк… Мария качает головой, отметая все вопросы и возражения. — Тони Старк известен своей непредсказуемостью, нелюбовью к порядку и дисциплине, пренебрежением к протоколам безопасности и секретности информации — он, определенно, не лучший кандидат для незаметного проникновения на чужую территорию. — Я бы не сказала, что Кэп тоже… — Проникновение на чужую территорию? Наташа со Стивом начинают говорить одновременно. Вдова замолкает первой и выразительно смотрит на Хилл, кивая на возмущенного Роджерса, мол, об этом я и говорила. — Да, Капитан, — Мария поджимает губы и бросает быстрый взгляд на наручные часы. — Это странная инопланетная технология, и было бы весьма неплохо, если бы она не попала в недобрые руки. Как Тессеракт в сорок втором. Уж кому как не вам знать, что натворили с его помощью нацисты. Стив не выглядит убежденным. Он выглядит как человек, только что получивший прекрасный аргумент для победы в споре. Хилл дергает уголком губ и крепче сжимает папки — спорить с Капитаном Америкой не входило в ее планы. К тому же, это в любом случае не самая лучшая идея. — И который вы нашли. И превратили в оружие. Как и нацисты в сорок втором, — Роджерс просто перечисляет факты, даже без обвиняющей интонации, но ей кажется, что лучше бы уж обвинял. Наташа хмурится, глядя на побелевшие пальцы Марии. — Кэп, эта штука может убить сотни, а то и тысячи гражданских, если самоактивируется, — Романова вгоняет обойму в пистолет и прячет тот в кобуру на бедре. — Первое устройство находилось под самым обычным офисным зданием. И если бы Бартон не имел склонности хватать все голыми руками… Наташа замолкает, зло выдыхая. Обычно достаточно рассудительный на миссиях Клинт уже больше полугода словно ищет смерти. Берется за любые, даже самые безнадежные задания, принимает совершенно безрассудные решения, нарушает большинство протоколов и предписаний, связанных с личной безопасностью. Не потому, что не понимает, для чего они нужны, или не осознает опасность, а как раз потому, что все понимает и осознает. Романова вспоминает отчет одного из агентов, бывшего в команде Клинта, и испытывает непреодолимое желание выбить из одной светловолосой головы всю дурь. — Если бы Бартон не был зацикленным на собственных проблемах придурком, то вполне вероятно, что обрушилось бы и это здание, и близлежащие, — зло продолжает Вдова после паузы. Хилл согласно кивает и подхватывает ее объяснение. — А это массовые жертвы среди гражданского населения и паника. Мы не знаем свойств объекта, его характеристик, параметров. Один читаурийский шлем убил трех человек, Капитан. Они были пожарниками и помогали восстанавливать город после… — Хилл сглатывает, заставляя себя продолжить. — После вторжения. Самые обычные люди с семьями, идеалами и принципами, допустившие ошибку, когда решили оставить внешне безобидную вещицу себе. В общем, ваша машина стоит внизу на стоянке, ваши документы и информация — здесь. Она заставляет себя разжать пальцы и протянуть папки Романовой. — Они с агентом Бартоном были вместе? — Стив спрашивает это, лишь когда за Наташей закрывается дверь. Он смотрит внимательно, словно это очень важный вопрос. — Он спас ей жизнь, — пожимает плечами Хилл, и это единственная правда, которую она может сказать. Впрочем, Роджерсу достаточно и этого, потому что он, поблагодарив и попрощавшись, уходит. Мария устало смотрит на часы и опускается в кресло. — Это не специальная служба, а зоопарк какой-то. Один опаздывает, другой прячется, третий морализирует, четвертый вообще черт знает что творит, а директор смотрит на меня так, словно я волшебница и одним взмахом палочки должна со всем управиться. Завтра же подаю в отставку. — Ты это говоришь каждые два-три года, — мягко возражает ей наушник голосом Коулсона. — Видимо, люблю постоянство, — усмехается она и встает, получив сигнал о приближении Старка. — А где все? — Тони вплывает в комнату и удивленно оглядывается, никого не находя. Он растерянно хмурится, встречаясь взглядом с недовольно поджавшей губы Марией, а потом расплывается в самодовольной улыбке. — О, я пришел первым? Как неловко… — Вы опоздали, мистер Старк. Не думала, что у человека, создавшего самую технологичную броню в мире, не хватает умений для использования часов, — агент Хилл держит руки сцепленными за спиной, а ее лицо выражается все, что она думает о привлечении гражданских к делам военной организации. Это кажется невозможным, но Старк становится еще более самодовольным. Это его маленькая слабость — доставлять проблемы Фьюри и его людям. — Я думаю, дело в рациональном распределении времени, — самым доверительным тоном сообщает Тони, садясь в Наташино кресло. Он ерзает, пару раз хлопает по подлокотникам, а потом пересаживается в соседнее. — Сначала делаешь самые важные дела и разговоры, а потом уже все остальное. Или у военных это правило работает иначе? Мария дергает уголком губ, пытаясь скрыть улыбку за раздражением и недовольством. — Мистер Старк, если бы вы соизволили явиться раньше, — начинает она раздраженно и замолкает, делая паузу, чтобы «успокоиться». Если Старку нравится доводить окружающих, то стоит дать ему это, а потом уже работать нормально. — У организации возникли небольшие проблемы, с которыми мы не можем справиться самостоятельно... Она делает паузы между словами, словно признаваться в собственном бессилии и некомпетентности — это сложно, недовольно смотрит на расцветающее выражение превосходства на лице Старка, а слышит одобрительное хмыканье Коулсона. Человека, о чьей способности наладить контакт с самими неконтактными людьми легенды ходят до сих пор. Мария говорит о невозможности для агента Бартона вернуться к работе, о том, что это потеря для Щ.И.Т.а, а вспоминает битого жизнью юного Клинта и его злые шутки и розыгрыши, которые Коулсон не пресек (хотя Мария подозревает, что мог бы), но направил в менее разрушительное русло. Когда озаренный очередной идеей миллиардер покидает комнату, она отдает приказ проверить все помещения и системы на наличие сюрпризов от Старка — было бы наивным полагать, что тот прибыл только ради совещания, которое так удачно пропустил. Бартон просыпается резко, рывком, от нахлынувшего во сне чувства паники и несколько секунд тратит, чтобы понять, где он находится. — Доброе утро, сэр, — голос Джарвиса льется откуда-то с потолка, и Клинт расслабляется, растягиваясь на кровати. Он все еще в доме у Старка. Как к этому относиться, Клинт не знает до сих пор, поэтому просто откладывает эту мысль, обещая себе подумать над этим позже. Рядом нет Локи. Это определенно хорошая новость, потому что он устал напоминать себе, что с галлюцинациями не разговаривают, на них не смотрят и их не стоит пытаться избить. Он вчера разболтал Старку некоторую, вообще-то секретную, информацию. Вспомнив это, Бартон ждет появления чувства вины, тревоги или стыда, но вместо этого приходит лишь какое-то ленивое сожаление, мол, да, нехорошо вышло, и вот об этом можно было и не говорить. Клинт думает, что можно было бы закрыть глаза и насладиться этими почти забытыми ощущениями, когда его вновь пробирает по позвоночнику паника. А вслед за ней приходит и Локи. — Боишься проснуться? Закрыть глаза на мгновение, а, открыв их, узнать, что всем на тебя по-прежнему плевать? — Локи встает рядом с кроватью и склоняет голову, наблюдая за смотрящим в потолок Бартоном. — Бедный мальчик, ты так устал быть один. А все почему? Потому что единственного действительно дорогого для тебя человека ты потерял. Голос Локи полон притворного сочувствия, словно парню в портьере и медном шлеме есть какое-то дело до его — Клинта Бартона — проблем. От слов Локи в желудке Клинта становится противно и скользко, словно он выпил ложку масла. — А давай будем честными до конца? Почему это произошло, как ты думаешь? — Локи садится посреди комнаты, скрестив ноги. — Потому что ты и тогда был бесполезным. Потеря руки только открыла остальным на это глаза, дала повод вашему командованию выкинуть тебя. Все хорошее настроение вылетает в трубу, стоит только Локи появиться в комнате. Клинт уверен, что даже если бы тот молчал, то настроение испортилось бы моментально. Хуже всего, что его персональный глюк говорит правду — Клинт боится, что это сон. Что на самом деле не было Старка с его странным предложением, не было ни разговора в мастерской, ни даже переезда в его дом, а был лишь сон, фантазия сознания, порожденная опиатами. Бартон потирает одной рукой лицо, боясь даже моргнуть, а потом садится, глядя на дверь. — Джарвис, — голос звучит хрипло и непривычно. — Здесь есть выход на крышу или на посадочную площадку? Или для этого нужен летающий костюм? — Есть, сэр. На посадочную площадку можно выйти через гостиную. Вызвать лифт? — в электронном голосе звучит участие, и Клинт ловит себя на мысли, что это немного приятно. — Крайняя степень одиночества — когда тебе становится важным мнение механизма. Люди, вы такие забавные, — Локи качает головой, а потом исчезает, словно его и не было. Клинт закрывает глаза. Для надежности он даже зажмуривается и считает до пятнадцати. Когда он их открывает, дверь по-прежнему остается закрытой, обстановка в комнате не меняется, а левая рука остается обрубком. — Да, вызови, — кивает он, сдерживая желание танцевать — реальность не исчезла и не сменилась, а значит, все было: и разговоры, и переезд, и мастерская, и надежда, и обещание. Клинт пытается улыбнуться, но выходит лишь нервное дерганье уголками губ, словно за прошедший месяц он отвык от этого действия. Коулсон бы не одобрил такого раскисания, думает он, потирая до сих пор болящее по нему сердце. Старка нет ни возле бара, ни сидящего на диване, ни работающего со своими проектами-документами, и Клинт осматривает большое пустое помещение. Несмотря на наличие мебели, комната не кажется жилой, и лучник впервые задумывается о Старке как о человеке, а не как о парне с обложки. Картина рисуется не самая веселая, и он делает себе заметку поговорить об этом с самим Старком. Как-нибудь позже. Бартон выходит на площадку осторожно, словно его в любой момент могут остановить. Из головы не выходит сравнение со зверем, которого выпускают из клетки, а тот боится, что в последний момент дверца захлопнется, и поэтому идет медленно и недоверчиво. — Сэр, хочу напомнить… — Джарвис что-то говорит ему о возможной опасности и о ветре, но Бартон не слушает. Он стоит посреди круглой площадки, задрав голову к небу, и словно со стороны наблюдает за тем, как из головы исчезают мысли и тревоги. Выдуваются ветром, истаивают под теплом солнца — они похожи на шарики жвачки, перекатывающиеся по банке. На умеющие растворяться дымом и таять шарики. Когда исчезает последний шарик и голова становится звеняще-пустой, Клинт возвращает ее в нормальное положение и еще долго любуется красными пятнами, танцующими у него под веками. Это странно и непривычно, но он чувствует себя почти живым. После смерти Коулсона он чувствовал это лишь когда рисковал жизнью, а как оказалось, можно было просто забраться практически на крышу самого высокого здания в Нью-Йорке и немного постоять там. Локи все еще не появляется, и это тоже можно занести в список плюсов. — Бартон! — вместо Локи из ниоткуда появляется Тони с бокалом виски в руке. На нем потрепанные джинсы и белая майка, сквозь которую радостно сияет реактор. — Старк, — Клинт часто моргает, прогоняя остатки красных пятен с век и поворачивается к Тони, надеясь, что его голос не звучит, как совет убираться отсюда куда подальше. Это было бы как минимум невежливо, к тому же, Клинт совсем не против компании, если Старк не собирается говорить ему о технике безопасности и осторожности. — Знаешь, я думал выйти сюда, сказать что-нибудь умное и разрядить обстановку, но давай сделаем вид, что я уже все сказал? — Старк трет свободной рукой глаза, зевает и встает рядом с Бартоном. Тот пожимает плечами, засовывает руку в карман джинсов и переводит взгляд на людей, мельтешащих внизу. Они молчат довольно долго: стакан Тони успевает опустеть, а они оба — основательно продрогнуть, когда внимание Бартона привлекает красная машина, несущаяся по дороге под ними. — Там… — Клинт делает два шага вперед, оказываясь практически у самого края. Он вытягивает шею, что-то высматривая, и Тони, на всякий случай, тоже подходит ближе, пытаясь понять, что могло так внезапно заинтересовать Бартона. — Машина Фила… Клинт растерянно поворачивается к Старку и единственной рукой вцепляется в его плечо, словно утопающий в спасательный круг. Тони приподнимает брови, ожидая пояснений, но вместо этого Бартон, все еще не отпуская его, делает несколько шагов по направлению к Башне, а потом замирает, глядя куда-то на реактор. — Я знаю, что это всего лишь мое воображение… — он сглатывает, заставляя пальцы на чужом плече разжаться. В голове все фразы кажутся гораздо более логичными и убедительными, но произнесенные вслух звучат жалко и глупо. — Но хочу проверить. Старк, там, на углу улицы, камеры, и ты не мог бы… — Без проблем, Бартон, — Старк неожиданно легко соглашается, его не приходится уговаривать, ему не приходится объяснять, и Клинт вскидывает голову, выискивая на чужом лице насмешку, но тот совершенно серьезен. — Опиши, что нужно искать, и если это есть на камерах, то мы это найдем. — Коулсона на красной спортивной машине. С ним женщину. Я не уверен, но она была похожа на одного из наших агентов. — Тогда пошли в дом, — пожимает плечами Старк, не спеша обвинять Бартона в сумасшествии. Войдя в гостиную, Тони парой фраз и движений активирует голографические экраны, на которых Джарвис уже разворачивает изображение с уличных камер. — Так просто? — Клинт горбится, оглядываясь — голубые мерцающие экраны не прибавляют этой комнате уюта. — А ты чего ожидал? — Старк вопросительно вскидывает брови, направляясь к бару. — Что я буду бормотать про обходные пути, вводить шестизначные коды и нервно стучать по клавиатуре, как в фильмах? Может быть, лет в одиннадцать я бы так и сделал, но теперь для этого у меня есть Джарвис. Он салютует Бартону вновь наполненным стаканом, глядя на экраны. Никакой красной спортивной машины с двумя пассажирами на записях нет и в помине — Джарвис даже проверяет камеры с соседних улиц, но ничего подходящего под описание не находит. Видение Бартона стоило бы списать на посещающие того галлюцинации, вроде того же Локи, и успокоиться, но Старк уверен, что сам видел красную машину. Был ли там погибший агент Коулсон с напарницей из Щ.И.Т.а или там сидела какая-нибудь парочка, этого Старк сказать не может, но что саму машину он видел — это факт. Странно то, что на записях нет вообще никакой красной машины. Ни с Коулсоном, ни без него. — Как я и говорил: всего лишь воображение, — Клинт поворачивается к экранам, дергает плечом и уходит, пробормотав извинения за беспокойство. — Джарвис, — ему отвечают раньше, чем он успевает задать вопрос. — Записи исправлены, сэр. Тот, кто это делал — настоящий мастер в своем деле, — в голосе искусственного интеллекта звучит уважение, и Старк поднимает бокал, воздавая должное специалистам Щ.И.Т.а. Клинт перекатывает в ладони стреляные гильзы. Если одной рукой менять обоймы трудно, но возможно, то разобрать и собрать пистолет практически невозможно. Клинт старается не думать о том, что будет, если проект Старка не удастся — он станет окончательно бесполезным. Самая серьезная должность, которую ему смогут доверить — это проводить инструктаж по технике безопасности. Бартон смеется иронии этой мысли, чувствуя очередной приступ паники. — Сэр? — голос Джарвиса доносится, словно сквозь вату. Клинт отрицательно качает головой и замирает, уткнувшись лбом в колени. Он делает размеренные глубокие вдохи и выдохи, но это практически не помогает. Ему хочется свернуться в клубочек, вернуться на десяток лет назад и чтобы теплые ладони в волосах дарили ощущение надежности и покоя. Он хочет, чтобы все стало как раньше, как было еще до появления Тора и Локи. Он хочет, чтобы все было хорошо, но сам не верит в возможность подобного исхода. В ладонь впиваются края гильз, зажатых в кулаке, но Клинт не чувствует боли. Зато он ощущает удары сердца и расходящиеся по его грудной клетке вибрации, думая о том, как долго оно будет выбираться наружу. — Словно рудокоп, — говорит он в ответ на очередной обеспокоенный вопрос Джарвиса. Словно рудокоп, терпеливо пробивающийся сквозь гору к свету… — Избавь меня от своих поэтических образов, — раздается из-за спины голос Локи, и это уже кажется привычным. Клинт сухо смеется этой мысли, хотя звуки, издаваемые им, больше похожи на лай. — Мир сошел с ума, — говорит Клинт, заставляя себя разжать ладонь. Гильзы скатываются с нее с легким шорохом. Мир сошел с ума, если ему кажется привычным и нормальным разговор с собственными галлюцинациями. — Или ты сошел с него, — Локи пожимает плечами, присаживается на корточки рядом и наклоняется к чужому уху. — Доверять без причины, не узнав мотивов — ты совсем расклеился, Клинт. Он смеется, запрокидывая голову, словно сказал замечательную шутку. — Неужели ты мог поверить, что у миллиардера, плейбоя и прочее нет других дел, кроме как возиться с тобой? У него наверняка есть план, очень хороший и интересный план, ради исполнения которого он возится с тобой. Клинт обреченно вздыхает и зажмуривается до алых всполохов перед глазами. — Ну и пусть, — он заставляет себя сесть ровно, но когда открывает глаза, комната оказывается пустой. — Мистер Бартон, — Джарвис звучит неизменно вежливо, словно бы и не обращается к психу, разговаривающему с пустой комнатой. Клинт начинает мелко смеяться над этим, но сам же одергивает себя — сейчас не лучшее время для истерики. Для истерики вообще не существует хорошего времени. — Звонила мисс Романофф. Она хотела поговорить с вами, но я сказал, что вы заняты и перезвоните ей сами. — Спасибо, — Бартон нервно облизывает губы и чувствует, как в груди, возле сердца, разливается тепло. Расползается внутри него, расширяется, словно переевшая амеба. Наташа звонила, хотела поговорить, Наташа его помнит, она не забыла его, он ей нужен. — Ты похож на слюнявого щенка, — Локи стоит в дверях тира, скрестив руки на груди. Он смотрит на Клинта со смесью жалости и отвращения. — Жалкого слюнявого щенка, готового лизать чужие руки и махать хвостиком за одно только обещание погладить по пустой лобастой головушке. Ты сам себе не омерзителен, смертный? Тепло в груди Клинта превращается в желе, то отвратительное цветное желе, которое так любили давать на десерт в детском доме. Бартону оно не нравилось еще тогда — отвратительно холодное, дрожащее, скользкое, рассыпающееся во рту на еще более омерзительные кусочки. — Сукин ты сын, — бормочет Клинт, с трудом поднимаясь на затекшие ноги. — О, неожиданно, — Старк открывает дверь и проходит сквозь Локи, вызывая у последнего усталый вздох и закатывание глаз. — Никакого уважения, жалкие смертные, — личная галлюцинация Клинта окидывает обоих мужчин высокомерным взглядом, картинно взмахивает плащом и выходит сквозь закрытую половинку двери. — Нет, действительно неожиданно. Может, мне выйти и зайти еще раз? Переиграем этот момент, потому что мне не нравится, как это звучит. Вот если бы была восхищенная интонация, тогда ладно, это было бы даже приятно, но ругательство, Бартон? Нет, мне это не нравится, — Старк говорит быстро, сопровождая каждое слово энергичным жестом. Он проходит по тиру, крутит головой, двигает плечами и продолжает говорить, заполняя собой всю пустоту комнаты. — Кстати, как ты относишься к самозарядным арбалетам-пулеметам? И надо бы позвонить Беннеру, потому что я гений, а он тоже неплох. Не так уж часто мне требуется чей-то совет. Старк фыркает, недовольно морщится и внезапно замирает, поворачиваясь к ошеломленному таким напором Клинту. — Хотя ладно, уговорил, можешь ругаться в моем доме, — при этом Старк величественно взмахивает рукой, словно какой-нибудь король. — Только не делай больше это обиженное лицо — у меня от него металл ржавеет. — Молоко киснет, — поправляет Клинт, удивляясь своему голосу. Тот звучит хрипло, словно он успел простудиться, не выходя за прошедшую неделю из здания. — Ты видишь здесь молоко? — удивляется Тони, обводя широким взмахом помещение. — Я — нет. Бартон пожимает плечами, решив не спорить. Если Старк хочет говорить так, то это его право, он, в конце концов, здесь хозяин. Они молчат, осматривая тир, словно видят его впервые. Наконец Клинт не выдерживает: — Старк, почему… — он запинается, не зная, как правильней выразить свои мысли и сомнения. Тони вскидывает брови, ожидая продолжения и не желая помогать. Разговаривать с Локи для Клинта было проще — тот не нуждался в вербальном выражении мыслей, улавливая не только мысли, но и стоящие за ними образы, эмоции и чувства. Он всегда отвечал еще до того как Бартон успевал сформулировать вопрос. — Кхм, — когда Клинт выныривает из мыслей, Старк оказывается совсем рядом. — Предлагаю поговорить об этом, чем бы оно ни было, за кофе. Правда, Пеппер постоянно говорит, что это вредно для моего организма. Зря, кстати. Потому что у меня в груди ядерный реактор, а человечество пока не придумало ничего опаснее ядерной энергии, никакому кофе с ней не сравниться. Идя по коридору вслед за Старком, Клинт думает, что тот одинок. Тони смотрит, как Бартон строит пирамидку из пончиков. Кружка с горячим кофе стоит с левой стороны, видимо, чтобы не смахнуть рукой в процессе строительства. Клинт пытался задать свой вопрос уже два раза, но каждый раз сбивался после двух-трех слов. Старк подозревает, что это связано с отсутствием практики. На всех записях Бартон разговаривал со своими галлюцинациями именно так — одно-два слова и многочисленные кивки да пожимания плечами. — В Щ.И.Т.е, — в четвертый раз начинает Клинт и снова замолкает, глядя на шаткую конструкцию. — У нас…стараются реагировать… Пирамида разваливается, и Бартон начинает строительство заново. — На Фьюри работают неплохие специалисты, — кивает Старк, надеясь, что диалог поможет вытянуть из болезненно бледного Клинта мучающий того вопрос. — Только не понимаю почему. В частных фирмах условия были бы не хуже. Бартон замирает, не донеся очередной пончик до пирамиды. Некоторое время он так и сидит, а потом медленно заканчивает движение, словно не играет с едой, а обезвреживает бомбу. — Почему мне не пришили руку? — выпаливает Клинт, видимо, наконец-то сформулировав для себя вопрос. Он сжимает правую руку в кулак и начинает медленно пояснять. — Технологии позволяют заменять органы, почему бы не проделать такое с рукой? Недалеко от…того бункера была наша база. Оперативники должны были успеть... Бартон не отрывает глаз от сложенной им конструкции, а каждое слово звучит так, словно он силой выталкивает его из себя. Старк видит стекающую по виску каплю пота и может лишь предполагать, каких усилий стоило Клинту задать этот вопрос и вообще начать этот разговор. — Потому что… — теперь запинается Тони, не зная как рассказать Бартону о том, что его рука превратилась в фарш или что-то очень похожее. И не соврать при этом. — Твоя рука…она была повреждена. Тебе стоит потом прочитать отчеты твоей группы — тебя болтало над этой железякой… Старк делает движение рукой, обозначая воронку, а потом встает и наливает себе виски. Разговор выходит слишком крепким для кофе. — Ты читал отчеты? — Клинт против ожиданий не вскидывается, просто разочарованно усмехается, словно Тони сделал ожидаемую от него глупость. — Только описание того, как ты получил травмы. Фьюри решил, что это утолит мое любопытство, и я не стану взламывать их системы, — Старк ухмыляется, делая глоток. — Кстати, он звонил сегодня. Говорит, что тебя обратно требуют ваши медики. Тони кривится, показывая свое отношение к подобным требованиям, а потом надолго замолкает, глядя на замершего Бартона. — У меня есть подозрение, весьма смутное и туманное, что я консультант по техническим вопросам, а не психолог, психотерапевт и психиатр в одном лице, — он наполняет стакан заново, а потом хлопает Клинта по плечу, заставляя того растерянно вскинуться и начать озираться. — Пошли, Энакин, посмотрим что-нибудь дурацкое. Наташа постукивает пластиковой карточкой по столу. Она смотрит на каменное крошево, оставшееся от лаборатории, в которую они со Стивом отдали найденный артефакт, и думает о том, что Клинт Бартон — самый везучий сукин сын на этом свете. — Сорок три человека, — говорит директор, и она вспоминает, что не одна. — Капитан не знает, верно? — она зажимает карту между ладоней и поворачивается к Фьюри. Тот снисходительно усмехается, словно она сказала глупость. — Конечно же. То, о чем он не знает, не мучает его совесть. Вопрос в том, почему Бартон, наплевавший на технику безопасности, отделался потерянной рукой, а четыре десятка соблюдающих ее людей превратились в рагу? — директор выключает запись и нервно дергает уголком рта. Ему не нравится терять своих людей, пусть даже многие из них были для него лишь именами на бумаге. — Не думаю, что он сам знает, — Наташа качает головой. — Но все равно поговорю с ним. Она встает и идет к двери, прокручивая между пальцев прямоугольник пластика. Увидеть Клинта, поговорить с ним, обнять его, убедиться, что тот все еще жив — не такие уж у нее и большие запросы. Но это то, что сделает ее счастливой. — Его нет ни на базе, ни в квартире, — голос директора настигает ее у дверей, и Наташа стискивает ручку до побелевших костяшек. В голове, словно пчелы в улье, роятся сотни вопросов, но она не задает ни одного. Наташа вопросительно изгибает бровь, молчаливо требуя пояснения. — Он в особняке Старка. В нашем миллиардере проснулся филантроп, и он забрал Клинта с собой. — Старк? И помогает Щ.И.Т.у? — Наташа недоверчиво усмехается. — Не Щ.И.Т.у, а члену инициативы, — поправляет ее Фьюри и разводит руками. — И шантажирует меня, соглашаясь обменять информацию о здоровье Бартона на допуск в наши системы. Они смеются тому, что Старку вообще могла прийти в голову такая мысль. — Тогда мне стоит навестить его, сэр. Исключительно в качестве Мстителя, — она склоняет голову набок. — Думаю, Роджерсу тоже будет интересно, как там Бартон. Наташа выходит за дверь, проходит по коридорам с ровной спиной и игривой улыбкой на губах. Лишь запершись в своей комнате, она позволяет себе закрыть лицо ладонями и сползти по стене. — Везучий придурок, вот ведь, — она резко выдыхает и набирает Старка. Ей физически нужно услышать хотя бы голос Бартона, чтобы убедиться, что тот все еще жив, а не превратился, как сорок три человека, в мясной фарш. Наташе отвечает ровный голос Джарвиса, сообщая, что «мистер Бартон» в тире и сейчас не может ответить. Ей, на самом деле, все равно, как он провернул это — выжил там, где погибли сорок человек, а здание рассыпалось по камешку. Самое главное, что выжил. Клинт смотрит на россыпь таблеток в своей руке, ощущая подступающую тошноту. От поднявшейся температуры у него начинает раскалываться голова, и горсть отвратительных лекарств не повышает его настроения. Бартон сжимает разноцветные капсулы и таблетки в кулаке, чувствуя, как некоторые из них крошатся, ломаются, рассыпаются. Когда он разжимает кулак над столом, целыми остаются лишь две таблетки — белая и желтая. — Не быть мне Нео. — усмехается Клинт и, вытащив их из крошева лекарств, отправляет таблетки в рот. — Мистер Бартон, прописанный курс препаратов не сможет вам помочь, если вы не будете их принимать, — Джарвис напоминает ему это далеко не в первый раз, но впервые Клинту хочется запустить в ближайший динамик кружкой, ручкой, книгой — всем, что подвернется под руку. Он крепче сжимает бутылку с водой, запивая лекарства. Действительность отвратительна, и единственное, что хоть как-то его примиряет с ней, это чихающий со стороны кухни Старк. — Вот она, истинная человеческая природа, — совершенно серьезно заявляет Локи, полируя краем плаща свой шлем. — Если страдаете вы, то это плохо. А если страдает ваш сосед, то это хорошо. Мелочные подлые душонки. Он презрительно фыркает и отставляет шлем на вытянутых руках, проверяя проделанную работу. Клинт качает головой, не зная, как возразить на эти слова. Аргумент «вместе страдать веселей» здесь будет выглядеть неуместным. — Абсолютно, — со знанием дела кивает Локи. У него просвечивает правое плечо, и Бартон видит сквозь него щель в двери, замок, дверную ручку. Это странно, но не вызывает ощущения неправильности. Локи смотрит на Клинта вопросительно изогнув бровь, а потом смеется. — Смертные, вы такие забавные. Мелкие, глупые, бесполезные букашки. Божество сдувает со своего шлема последние пылинки и, надев его, выходит в стену. — Позер, — бурчит Бартон, прижимая прохладные после контакта с холодной бутылкой пальцы к виску. Боль утихает, усмиренная на время. Часом позже, сидя перед большим экраном с кружкой чая на коленке, Клинт размышляет над тем, что он идиот. Загоняющий себя в гроб идиот. Вообще-то, это Пеппер высказывает Старку, но Бартон думает, что эти слова вполне подходят и ему. Джарвис ведь предупреждал о сильном ветре и неподходящей одежде, но ни он, ни Тони его не послушали и теперь страдают простудой. Старк вообще решил продолжить работу в мастерской, наплевав на температуру и насморк. Клинт ухмыляется: ну не идиот ли? Он засыпает перед телевизором, сидя на диване, так и не выпустив кружку из руки, под историю о Мальчике-Который-Выжил. Просыпается, впрочем, под нее же. В Главном Зале меняют флаги с зеленого на красно-золотой, а не до конца проснувшемуся Бартону вместо недовольного Снейпа чудится Локи. — И, на самом деле, он хороший, а читаури привел для достоверности, — скептично замечает Клинт, потягиваясь и не думая о том, как воспримут его слова Старк или Джарвис. В конце концов, Тони знает о существующем для Бартона Локи, а Джарвис вообще искусственный интеллект и не должен удивляться. — И часто он так? — Клинт замирает на середине движения, услышав насмешливый голос Наташи. Страх от того, что кто-то еще узнает о том, что он видит Локи, перебивает всю радость от ее появления. Удивительно, что сам глюк в портьере не спешит показываться и язвить. В комнате повисает неприятная липкая тишина. Наташа ждет ответа, Клинт не знает, что сказать, а о причинах молчания Старка можно лишь догадываться. — Лучше расскажите, как вы смогли одновременно простудиться. Находясь в Башне. Сквозняки? — голос Роджерса полон мягкой насмешки, и Бартон отмирает. Он осторожно поворачивается, словно не веря, что здесь собрались практически все Мстители. — Это оскорбление, — тычет пальцем в грудь Стива ничуть не обиженный Старк. — Вообще-то, я спроектировал это здание, и ты думаешь, что я сделал это настолько плохо? Вместо ответа Роджерс лишь приподнимает бровь. Наташа улыбается, Старк словно светится от радости, хотя это в его гениальности усомнились, а Клинт не понимает причины этого. У него ощущение, что его просто выключили из их жизни, превратив лишь в наблюдателя. Впрочем, ему не привыкать к этому. — К тому же это твоя работа — наблюдать, — подхватывает его мысль Локи, стоящий между Старком и Роджерсом. Сквозь него просвечивает Наташа, и она великолепна. Клинт хмурится, осознавая это. Романова — шпионка, она меняет лица, поведение и убеждения так, как того требует ситуация, и даже Бартон не может сказать, что знает ее настоящую. Единственное незыблемое правило ее жизни состоит в том, что «чем хуже ситуация, тем лучше она должна выглядеть». Клинт помнит, насколько она была очаровательна первые месяцы в Щ.И.Т.е, когда по всем отделам ходили разнообразные сплетни о ней, перемежаемые выдержками из ее досье. И помнит, какой усталой она становилась, стоило им оказаться у кого-то из них в комнате. У него в памяти не один десяток таких ситуаций, так что он может с уверенностью сказать, что сейчас Наташу что-то волнует. Что-то не касающееся ее лично, но почему-то все равно важное. Он скользит взглядом по ее туфлям, колготкам, платью, прическе, но не может понять, какую проблему скрывает его напарница. — Виски? — от размышлений его отрывает вопрос Старка, обращенный ко всем. Тот направляется к бару походкой человека, знающего, чего он хочет и как этого достичь. Насморк для Тони — не повод отказываться от хорошего виски, что бы ни говорила по этому поводу Пеппер. Клинт фыркает, когда Старк оглушительно чихает, протягивая руку за бутылкой. Романова шутит про использование виски для растирания, ее поддерживает Роджерс, и Бартон бесшумно исчезает, пока они заняты друг другом. Ему внезапно кажется, что стало слишком людно. — Совсем недавно ты страдал, что никто тебя не любит, не помнит и вспоминать не желает, — Локи появляется неожиданно, выступая откуда-то из-за спины, и идет рядом. — А теперь ты их видеть не хочешь. Какое непостоянство. Клинт дергает плечом, не собираясь вестись на провокации. Впрочем, Локи лишь осуждающе качает головой, цокает языком, но идет рядом молча. Он молчит, даже когда их догоняет Наташа. — Клинт, ты так неожиданно исчез, — она осторожно протягивает руку и дотрагивается своими пальцами до его правой руки. До его единственной руки. У нее не тонкие холеные пальчики, воспеваемые в романсах и любовных поэмах, ее пальцы сильные, жесткие, в характерных мозолях. Тем не менее, ее прикосновение едва ощутимо. Клинт останавливается и несколько мгновений смотрит на их руки, а потом сжимает ее ладонь в своей, убеждая себя в ее реальности. Наташа слабо улыбается в ответ, обнимает свободной рукой за шею, смазано целует его в щеку и утыкается лбом в плечо. — Что-то случилось, — Бартон не спрашивает — утверждает, и Романова согласно хмыкает. — Например, ты умудрился простыть, — она мягко улыбается, подняв голову и глядя Клинту в лицо. Локи за ее спиной закатывает глаза, насмешливо фыркает и складывает руки на груди. Для полного образа скучающего зрителя ему, по мнению Клинта, не хватает только ведерка с попкорном. Наташа же склоняет голову к плечу и позволяет обеспокоенности четче проявиться на своем лице: в дрогнувшей улыбке и уставшем взгляде. — Старк тоже, — указывает Бартон и успевает добавить, прежде чем заходится в сухом кашле. — Не думаю, что он сообщил о своем состоянии Фьюри. — Дружеская, доверительная беседа, начавшаяся со лжи, — довольно улыбается невидимый для Наташи Локи. — Лучший показатель искренности чувств. Клинт, продолжая кашлять, кивает, выражая согласие с мнением галлюцинации, а Романова хмурится. То ли непонимающе, то ли все еще обеспокоенно — Бартон не может разобрать, больше занятый тем, как бы не выкашлять собственные легкие. — Это ужасно, нечестно и отвратительно! — это первые слова, которые слышит Клинт, проснувшись. Старк сидит в его комнате с нелепым шарфом на шее и разговаривает то ли с Клинтом, то ли с Джарвисом, то ли с собственным Локи. — У меня есть собственная компания, я создал уникальную броню и продвинул разработки в ядерной физике на пару десятков лет одним махом, а они запрещают мне работать! Клинт закрывает глаза и переворачивается на другой бок, устраиваясь удобней. — Ладно, к женскому заговору я был готов — они всегда находят общий язык, но Стив и Джарвис? Где мужская солидарность в конце концов? «Джарвис, присмотри за ним», — Старк фыркает, пародируя голос Роджерса, и замолкает. Бартон засыпает, думая о том, что Пеппер была права: Старк — идиот, который не замечает очевидного. — А ты, значит, замечаешь, — ехидно интересуется Локи, и это последние слова, которые слышит Клинт перед тем, как снова уснуть. Утром от присутствия Тони в комнате не остается и следа. Клинт думает, что это, вполне возможно, ему просто приснилось. Это ведь смешно: миллиардер, гений и все прилагающееся приходит ночами к своим спящим гостям и жалуется на свои проблемы. Поэтому он даже не интересуется у Джарвиса, где провел ночь Старк, а отправляется на поиски завтрака. — Значит, ты в меня влюблен? Клинт замирает в дверях кухни, глядя на неприлично бодрого и здорового Тони. Сам Бартон подобным похвастаться еще не может — у него еще першит в горле и чувствуется слабость во всем теле. — Утро, — справившись с удивлением, хмуро кивает Клинт, даже не пытаясь понять, что означал этот странный вопрос. Если Старк решил сделать утреннее приветствие более оригинальным, чем «доброе утро» или «как дела», то это его право. В конце концов, это его дом, и он может делать здесь, что хочет. — Точно, утро, — соглашается Тони и сдвигается на стуле так, чтобы видеть Бартона, заливающего молоком хлопья. — Но ты не ответил на вопрос. Он сияет самодовольной и многообещающей улыбкой, вызывая у Клинта острое чувство растерянности. — Ответ — нет, — осторожно отвечает он, поставив коробку с хлопьями на место. Бартон старается не смотреть на Локи, опершегося на плиту бедрами, заливающегося смехом и напоминающего, что никто ничего не делает просто так ни в одном из девяти миров. Старк выглядит обиженным ребенком. — Что, совсем нет? А если так? — Тони поворачивает голову в профиль и расплывается в улыбке. Клинт отрицательно качает головой, прикидывая свои шансы украсть из мастерской Старка его новый проект и скрыться с ним. При наличии всего одной руки они выходят едва ли не отрицательными. Локи величественным жестом откидывает волосы назад и победно ухмыляется Бартону, уверенный в своей правоте. — И так нет? Ну и ладно, — внезапно совершенно спокойно реагирует на отказ Тони и отпивает свой кофе. — Значит, дело в чем-то другом. Локи выглядит оскорбленным, и Бартон позволяет себе фыркнуть: существующий в реальности гений оказался способен удивить его галлюцинацию. — Сюрреализм какой-то, — повторяет он собственные мысли из почти забытого сна, прежде чем садится завтракать безвкусными хлопьями в безвкусном молоке. Старк почему-то одобрительно кивает, а Локи обиженно исчезает с громким хлопком. — И я не верю в то, что мне еще два дня нельзя будет спускаться в мастерскую, — поясняет через некоторое время Тони, а потом хитро улыбается. — К тому же, тебя желают видеть медики Щ.И.Т.а. — Так не терпится от меня избавиться? — делано-равнодушно интересуется Клинт. Мягкие хлопья царапают горло, а молоко отвратительной ледяной тяжестью ощущается в желудке при одной мысли о том, что он действительно бесполезен и не нужен, что он был всего лишь способом подстегнуть фантазию Старка или узнать о засекреченных операциях Щ.И.Т.а. — Зачем мне это? — удивление Тони кажется искренним, и Клинт позволяет себе немного расслабиться. Хотя остаток завтрака проходит в тягостном для него молчании. К тому же, хлопья все больше кажутся похожими на размокший картон. Бартон идет по холлу базы с букетом желтых цветов в правой — единственной — руке и чувствует себя клоуном, посмешищем, позорищем. Агенты, специалисты, техники — они улыбаются ему в лицо, выдавливают из себя дружеские приветствия, а за спиной скалятся в злых усмешках и обсуждают его никчемность. Бартон чувствует расползающуюся от них ауру лжи, презрительные и снисходительные взгляды в спину и пытается понять, всегда ли они были настолько двуличными. Локи идет рядом в своем щегольском костюме с зеленым шарфом, которым так хорошо было бы задушить этого асгардского выскочку. Бог обмана нахально улыбается на эти мысли, всем своим видом предлагая попробовать, и Бартон старательно отводит взгляд от галлюцинации рядом, чтобы не поддаться соблазну. Обычно люди весьма настороженно относятся к тем, кто пытается задушить несуществующего собеседника таким же несуществующим шарфом. Взгляд Клинта скользит по людям, отмечая детали: возле лифта двое оперативников обсуждают что-то весьма забавное, рядом с мемориальной доской плачет смутно знакомая девушка-агент, парень в синем комбинезоне чинит кофейный аппарат, трое людей в штатском оживленно спорят, возле чахнущей пальмы скучает агент Мэй, похожий на доктора Беннера мужчина пытается догнать агента Ситвелла… А потом Клинт замечает агента Коулсона, и сердце на один краткий миг останавливается. Он чувствует, как оно обессилено замирает на середине движения, а потом принимается биться с удвоенной силой, словно наверстывая меньше, чем секундное опоздание. — Агент Бартон, — Локи скучающе зевает. — Какой же из тебя сокол? Самое большее — ручной боевой петух. Надоевший, ненавистный голос возвращает Клинта к реальности, в которой нет места призракам погибших при исполнении агентов. Ему хватает одной настойчивой галлюцинации — вторую его психика, скорее всего, не выдержит. Он отводит взгляд, успевая заметить, как Мэй машет Коулсону. Надежда, абсурдная и иррациональная, даже не пытается вспыхнуть у него в груди, потому он и не разочаровывается, когда Мэй в ответ машет и улыбается какой-то оперативник. Трио в гражданском тут же забывает все свои споры, бежит к оперативнику, и ни один из них не обращает внимания на стоящего агента Коулсона. Словно его не существует. Словно он пустое место. — А его и не существует, — вместо внезапно примолкшего Локи напоминает себе Бартон, подходя к лифту. И нажимая номер этажа с медицинским центром, он уверен, что обеспокоенное «Клинт!» ему примерещилось. — Красивые цветы, спасибо еще раз, — девушка, спасшая ему жизнь, смущенно улыбается и опускает букет на соседний стул. Клинт пытается вспомнить ее имя, но не может. Оно точно было коротким и начиналось с «э», думает он, возможно, Эби, или Эми, или Элли. Локи, сидящий рядом и покачивающий в ладони невесть откуда взявшийся бокал вина, презрительно щурится: — Смертные! Вы даже не можете запомнить чужого имени, а говорите о каких-то «высших ценностях». — Я слышала, вы приехали вместе с мистером Старком, — Эби спрашивает легко, светски, словно случайно, но смотрит внимательно, положив одну руку на стол, а второй поправляя то косичку, то воротник рубашки. Клинт думает, что у этой девочки — Эми, Элли, Эшли — есть какая-нибудь степень по психологии или чему-то подобному. Или она по уши влюблена в Старка, как и та половина агентов, которые его не ненавидят. — Да, — кивает Клинт, и на долгое время это становится последней фразой в их разговоре. Локи успевает допить свое вино, вытащить откуда-то газету и увлечься разгадыванием кроссвордов. — Греческий бог, ведающий всем миром. Четыре буквы. Есть идеи, агент Бартон? Нет? А зря, ответ простой — Локи, — асгардец заявляет это уверенно, с убежденностью в своей правоте, и Клинт решает не разочаровывать его правильным ответом. К тому же, Элли бросает на него странные взгляды, словно выжидающая хищница, и кофе в горле Бартона совершает невозможное — встает комом. — Грубый, неотесанный человек. Всего три буквы. Точно, Тор. Где же ваша эрудированность, агент Бартон? Клинт старается не смотреть направо, на довольного своей проницательностью Локи, вписывающего свое имя вместо половины ответов. Как при этом у него что-то сходится, Клинт не знает и не желает знать. — Вы очень везучий человек, мистер Бартон, — Эшли перебивает Локи на середине вопроса, и тот вопросительно изгибает брови, словно уточняя, серьезно ли она. Клинт отставляет почти полную чашку кофе от себя и неосознанно опускает правую руку на бедро, на привычное место кобуры с пистолетом. — Вы так думаете? — Конечно, — Эми кивает серьезно и с какой-то обреченностью во взгляде. — Вы спасли свой отряд, возможно, жителей всего города, и выжили при этом. Мой кузен Эрни был среди тех, кто исследовал второй такой же артефакт. — Я соболезную, — почти искренне говорит Клинт, буквально ощущая, как застывшие от жалости к себе шестеренки в его голове начинают медленно работать. Они скрипят, двигаются с напряжением, тяжело, словно за это время он забыл, как думать, анализировать, делать выводы. Краем глаза Бартон замечает пустоту на месте Локи, но не придает этому значения, больше занятый рассказом Эби. — Его доставили ваши друзья три дня назад. Эрни был так счастлив, что пожал руку самому Капитану Америке, — девушка кивает сама себе, нервно сцепляет пальцы, горбится. — Он мне тогда почти час говорил о Роджерсе, о том, насколько тот похож на сохранившиеся плакаты и фотографии, о еще десятке разных вещей… Черт, Эрни был счастлив. А через семнадцать часов передали о взрыве в его лаборатории. Элли выдыхает, заставляет себя распрямить плечи, глядя на Бартона серьезно и печально. — Точное количество погибших неизвестно, но взрыв разрушил три этажа лабораторий. И вы просто невероятно везучий человек, если отделались так легко. Может быть, бог вас бережет для чего-то? Подумайте об этом, агент Бартон, — врач улыбается ему так, словно он нуждается в ободрении. Клинт возвращается в Башню Старка уже под вечер. Он проходит по едва освещенным коридорам спящего здания, пытаясь сложить известные факты в целую картину. Изрядно мешает то, что он не знает, что из услышанного или увиденного является реальностью, а что — всего лишь плодом его воображения, больной фантазии, желания, чтобы все было именно так. Даже Старк в этом уравнении не является аксиомой. — И никогда не являлся, — Локи улыбается Клинту, стоя возле приоткрытой двери в одну из комнат. — Ты ведь до сих пор не веришь, что этот мир реален. Бог обмана смеется легко и звонко, запрокидывая голову. Его смех рассыпается эхом по пустым коридорам и слышится еще долго после того, как сам он исчезает. — Ублюдок, — выдыхает Клинт и радуется, когда недремлющий Джарвис не предлагает ему помощи. Ему сейчас нужны не советы дружелюбной электроники, а хорошая порция чего-нибудь покрепче и компания Старка. Или просто что-нибудь покрепче, без Старка. Эта мысль приходит к нему немного позже, когда он натыкается на разговаривающих Тони и Стива, между которыми стоят шахматы с практически завершенной партией. На доске стоят всего семь или восемь фигур и, кажется, — Клинт не уверен, потому что совершенно не разбирается в этом, — белые побеждают. — И все-таки? — Стив проводит пальцем по краю доски, но не спешит делать ход, словно не заинтересован в победе или в финале партии. — Да нет никакого смысла, — Тони пожимает плечами и разводит руки в стороны, словно этим можно доказать искренность его слов и намерений. — Хочешь — считай блажью, мне все равно. — Мне не все равно, — Роджерс хмурится, не понимая Старка, и Бартон в этом с ним согласен. Он, в конце концов, и сам не понимает, почему Тони притащил его к себе, позволил ходить везде, где вздумается, а теперь еще и возится с ним. Неудивительно, что это заинтересовало их Капитана. — А мне нечего добавить к сказанному, Стив, — Клинт уверен, что Тони сейчас улыбается своей коронной улыбкой, с которой проходит сквозь кордоны репортеров и поклонников. — И если ты не сделаешь ход, то его сделаю я. — Разве это по правилам? — Роджерс улыбается, двигая белого ферзя. — Шах. — Я — Тони Старк, и мне плевать на правила? — разговор приобретает слишком личный, как кажется Клинту, характер, и Бартон разворачивается, собираясь уйти. Наташа наверняка бы заметила что-нибудь: у нее всегда лучше получалось работать с людьми, читать их, чем у Бартона. Может быть, сказывался жизненный опыт, а может — мистическая женская интуиция. Клинт фыркает, вспомнив, как проспорил ей поездку на чертовом колесе, когда они следили за объектом, хотя не может вспомнить причины спора. Возможно, они решали, кому первому позвонит объект, оказавшись в опасности, а может, они спорили, курит ли тот после секса, — причина стерлась из памяти, зато осталась уверенность в ее умении читать людей. Клинт отходит на четыре шага, обдумывая это, а потом разворачивается и уверенно входит в одну из гостиных, ту, в которой удобно устроились Роджерс и Старк. — Чья была идея приехать сюда вчера? — Клинт прерывает какую-то убедительную речь Стива, и удостаивается неодобрительного взгляда Тони. — Я рад, что ты чувствуешь себя лучше, — вместо ответа широко и белозубо улыбается Роджерс, сбивая Бартона с толку. С Локи проще, чем с остальными — он все понимает сам, и ему не требуется озвучивание так и не сформировавшихся мыслей и подозрений. — Чья была идея приехать сюда вчера? Твоя или Наташи? — Клинт повторяет вопрос медленно и четко, проговаривая каждый звук, словно улучшенный слух Роджерса мог не разобрать вопрос с первого раза. — Моя, — Стив почему-то бросает короткий взгляд на Старка. — Агент Романофф сказала, что ты не отвечаешь на ее звонки, а она беспокоится за тебя… — Спасибо, — Бартон кивает, прерывая объяснение Роджерса и, буркнув что-то похожее на пожелание доброй ночи, уходит к себе в комнату. К рассыпанным кусочкам паззла только что добавился еще один. Возможно, один из тех интересных кусочков, которые расставляют все остальные по своим местам. А может быть, один из тех, которые могут запутать все еще больше. Бартон осматривается: облезлое граффити на стенах, банки, окурки и мусорные пакеты на асфальте — все в этом проходе между домами кричит о криминальности района. — Это помойка или мне показалось? Можешь не отвечать, сам вижу, — Старк в своем дизайнерском костюме здесь совершенно неуместен. — Сперва пустыня с террористами, теперь вот помойка. Мне не нравится намечающаяся тенденция. Старк кривится, но тут же возвращает на лицо исследовательский интерес, оглядывая Бартона в больничной робе. — Твои фантазии пугают меня все больше и... — Но я не на наркотиках, — Клинт хмурится, осознавая это. Он трет единственной рукой глаза, надеясь, что Старк исчезнет, а картинка сменится, но вместо этого все становится гораздо реалистичней: появляется запах гниющей еды, выхлопных газов и разлитого алкоголя. — Для наркотической реальности здесь слишком достоверно и адекватно, — Старк удивленно приподнимает бровь, прежде чем носком дорогого ботинка поворошить кучку облетевших листьев, прикрывшихся листом разгаданного кроссворда. — Ты появляешься только если я под седативными, — Клинт мотает головой, отказываясь понимать. Стоило ему поверить, что жизнь после потери руки может продолжаться, как снова появляется этот Старк. — Отлично! — Тони громко хлопает в ладоши несколько раз. — Я теперь не только гений и миллиардер, но еще и наркотическая галлюцинация. Отличная идея для визитки — надо будет сказать Пеппер напечатать. Старк не выглядит обиженным, пристыженным или испуганным — как полагается себя вести любому порядочному глюку, понимающему, что его рассекретили, — он выглядит излишне самодовольным. — У тебя странные предпочтения, — Тони, морщась, тычет пальцем в кирпич стены, сковыривая краску. — Сперва больница, потом заброшенный дом, пыльный чердак, подсобка аптеки, а теперь грязный проулок. — У меня? — Бартон фыркает, пытаясь привычно скрестить на груди руки, а вместо этого обхватывая правой ладонью левое плечо. Точнее то, что от него осталось. И это первый раз за прошедшее время, когда прикосновение к обрубку не вызывает отвращения. — Ну, я точно не знаю настолько грязных мест. Где здесь есть перекусить? Умираю, как хочу кофе, — Старк оглядывается так, словно стены должны были расступиться перед ним по одному только его желанию. — Если ты моя галлюцинация, то тебе не нужен кофе. Или ты можешь придумать его сам, — Клинт дергает плечом, словно пытаясь отмахнуться разом и от Старка, и от появившихся вместе с ним мыслей. Он еще раз осматривается, вспоминая район, а потом уверенно направляется к неприметному проходу в одной из стен. Возможно, когда-то это были два разных дома, просто построенных слишком близко друг к другу. А возможно, это был разлом, трещина, образовавшаяся после землетрясения и так и не заделанная. С такой же вероятностью это мог быть тайный путь отступления какой-нибудь группировки — Клинта это не интересовало тогда и тем более не интересует сейчас. Он протискивается через этот проход на другую улицу, ожидая, что Старк будет ждать его уже с той стороны, но гений полон сюрпризов — костеря Бартона, он следует за ним через трещину. Черный идеальный костюм оказывается безнадежно испорченным. — Это твой сон и твои желания, а ты не можешь придумать дверь? — Старк возмущается, пока Клинт не сует ему в руки долларовую монету. — Это попытка подкупа? Извинение? Взятка? Плата за молчание? Тони не нужен собеседник — он прекрасно ведет разговор за двоих, делает замечания об архитектуре и подбрасывает на ладони монетку, даже не интересуясь, какой стороной она падает. Рядом со Старком спокойно, как в сердце бури - всего одно неправильное слово или движение, и ты окажешься сметен. Клинту нравится это ощущение — за этот месяц (месяцы?) вынужденного спокойствия и бездействия он успел соскучиться по нему. — Иногда я хочу, чтобы не было ничего, — Клинт садится на потертую скамейку, откидываясь на нагретую солнцем деревянную спинку. — Ни мерещащегося везде Локи, ни этих глупых снов с тобой, где ты в лучших джедайских традициях открываешь мне правду о мире и жизни, ни… Да ничего бы не было. Старк фыркает на это признание, а потом подкидывает монету, ловя ее в кулак. — Орел или решка? — Это такой способ уйти от разговора? — Бартон переводит взгляд на стоящего рядом с ним Старка. — Решка. Он отвечает, даже не стараясь угадать. Ничего не изменится ни от верного ответа, ни от ошибочного: все равно он будет видеть призрак Коулсона в коридорах, на улице, проходящего мимо или пытающегося поговорить. Он будет видеть его до тех пор, пока его сознанию, подсознанию или черт его знает чему, не надоест мучить его. Или пока он не заговорит с этой галлюцинацией, признавая ее реальность. — Орел. Всегда орел, — Старк подкидывает монетку еще раз, доказывая Клинту правоту своих слов. На его ладони блестит, отражая солнечные лучи, раскинувший крылья орел, и Бартон зажмуривается от того, насколько ярко сверкает металл. Открывает глаза он в темноте комнаты, ставшей практически своей. Клинт переворачивается удобней, находя прохладный угол подушки, и засыпает еще раз, но уже без сновидений. — Значит, ты думаешь, дело в Романофф? — Старк в растянутой черной футболке, не скрывающей свечения реактора, с растрепанной шевелюрой, в сварочных очках и с горелкой в руках напоминает Бартону иллюстрацию к стимпанковскому фильму. Заменить бы искусственный интеллект на настоящего дворецкого, да стоящий возле стены мотоцикл на что-то с паровым котлом, и стало бы почти убедительно. — Она подбила бравого Капитана посетить сию скромную обитель? Клинт от удивления даже встряхивает головой, не веря, что Тони действительно сказал именно это. — Не знаю, — Бартон старается быть честным. Можно врать Фьюри, недоговаривать Романовой, замалчивать многое перед Стивом, но врать себе и единственному человеку, который может помочь — последнее дело. Именно поэтому он за завтраком рассказывает Старку обо всем: о девушке-докторе, о лаборатории и артефакте, о странном сне и поведении Локи, умалчивая лишь об игре в «орлянку». — Если артефакты были идентичными… Клинт пожимает плечами, но Тони понимает, что тот имеет в виду. Если артефакты были идентичными, то у специалистов Щ.И.Т.а должно было появиться к Клинту множество вопросов. Его должны были забрать на базу, спрятать в какой-нибудь секретной лаборатории, денно и нощно таскать на «разговоры», больше похожие на допросы, и брать сотни различных анализов. Но вместо незапоминающихся людей в одинаковых костюмах поговорить с Бартоном пришла только Черная Вдова. Не спросившая его в тот вечер об операции в Латвии, не предложившая ему перебраться обратно в казармы Щ.И.Т.а под наблюдение компетентных врачей, не обсудившая это со Старком и наверняка даже не сказавшая Капитану о количестве убитых артефактом людей. Зачем она приходила? — Джарвис, сделай тщательную проверку всех систем, — Тони отступает от стола на шаг, выключая горелку и стаскивая с себя очки. — Не люблю, когда роются в моем белье, еще и без моего ведома. Как-то это не по-дружески. Бартон лишь дергает уголком губ, гася желание сказать Старку, что поздно. Если и было что-то в системе Джарвиса, то оно давно должно было самоуничтожиться, выполнив заданную миссию. Превратиться в россыпь битов, если у программ есть аналог бесполезного мусора. Бесполезный. Слово, произнесенное в мыслях, заставляет его поморщиться — чем он сам сейчас отличается от выполнившего задачу вируса? — Тем, что у тебя есть шанс, — говорит кто-то голосом Коулсона, и Клинт вздрагивает, только сейчас замечая слишком близко стоящего Старка. Тот смотрит на него с любопытным прищуром, видимо, ожидая ответа. — Что? — звук, изданный Бартоном, больше похож на скрежет ржавого вентиля, чем на человеческую речь. Клинту неуютно от близости Старка, от исходящего от него тепла. — Я говорю, что шансы на успех неплохие, — Тони закатывает глаза, показывая свое отношение к неслушающим его идиотам. Он тычет пальцем в левое плечо Клинта, а затем в лоб, иллюстрируя свои слова. — Пока здесь и здесь ничего не успело забыться. Следующие семь минут им не до разговоров. Созданный Старком протез — та самая бережно хранимая тайна, проект, над которым он работал сутками, — необходимо надеть, закрепить и протестировать. В отличие от костюма Железного Человека, управляемого, в первую очередь, Джарвисом, протез должен реагировать на движение рук, сокращение мышц, а не на голосовые команды, и это одна из тех вещей, которые не удовлетворяют Тони в его работе. Заставляют его сомневаться и ждать чужого одобрения. Клинт расстегивает пуговицы на своей рубашке единственной рукой, стягивает ткань с плеча, открывая Старку свою культю. Тот хмыкает, разматывая бинты, осматривая обрубок, а потом начинает крепить протез, то рассказывая Бартону особенности и отличия его творения от того, что мог предложить ему Щ.И.Т., то начиная обсуждать с Джарвисом технические характеристики протеза и последовательность крепления, то умудряясь делать это одновременно. Протез, по мнению Клинта, выглядит эстетично, хотя и глупо — человеческое плечо переходит в руку Железного Человека, пусть пока и не раскрашенную в пафосный красно-золотой. — Почему дом Коулсона? — Старк отступает на шаг, оценивая свою работу, и вытирает руки тряпкой, измазанной в чем-то темном: мазуте, смазке, ваксе или нефти. — Что? — вопрос Тони совершенно неожиданный, не относящийся к происходящему, словно тот продолжает давний разговор, и Клинт на мгновение теряется. Впрочем, в следующий момент он уже отвешивает себе мысленный подзатыльник — за проведенное в Башне время он уже должен был привыкнуть, что, общаясь со Старком, следует быть готовым к неожиданностям, сломанным шаблонам и изящному манипулированию. Но и эта мысль не задерживается надолго, вытесненная ощущением непривычной тяжести на месте левой руки. — Во сне, когда ты бегал от правды, то это был дом Коулсона. Не твой дом из детства, не нынешняя квартира и не база Щ.И.Т.а, а дом агента. И я почему-то уверен, что многие из мест, которые тебе снились, были связаны с ним, — Тони пожимает плечами, словно это в порядке вещей — инженер, миллиардер и гений с несколькими высшими образованиями, обсуждающий значение снов, как типичная домохозяйка. — И что это значит? — Бартону, на самом деле, совершенно не интересно. Он на пробу сгибает руку в локте, и та отзывается легко, без скрипа, искр и дыма, которых какой-то частью сознания ожидает Клинт. Он несколько раз сжимает пальцы в кулак и распрямляет их, привыкая заново к тому, что может делать это. — То, что ты в него верил больше, чем в себя? — предполагает Старк. Он дает Бартону время освоиться с заново обретенной конечностью, а потом сокращает расстояние между ними и несколько раз стучит чуть выше локтя. С едва слышным жужжанием пластины приподнимаются и собираются на плече, открывая Клинту «скелет» его новой руки. — В таком состоянии протез надежно крепится на плече. И когда я говорю «надежно», то имею в виду, что ты можешь повиснуть на левой руке и не бояться, что протез останется на месте, а ты — упадешь. — Я хочу в тир, — Бартон прикасается к металлическим пальцам, больше похожим на щупы роботов в рекламных японских компаниях, и не чувствует ничего. Правая рука ощущает гладкость и прохладу металла, но левая не чувствует тепла и шероховатости кожи. — Или мне нельзя отсюда выходить? Он взмахивает протезом, указывая на причину своего вопроса. В конце концов, Старк до сегодняшнего дня запрещал к нему прикасаться и говорить о нем в Щ.И.Т.е, но тот лишь пожимает плечами, позволяя Клинту делать, что он захочет. — Ты слишком эгоистичен и самодостаточен, чтобы с ним ассоциироваться, — остановившись перед дверьми мастерской, он оборачивается к удивленному такому признанию Тони. — Капитан, Наташа, директор — думая о них, я вспоминаю Коулсона. Думаю, поэтому со всеми этими заумными разговорами мне снился именно ты. Старк трет пальцем лоб, глядя на закрывшуюся за Бартоном дверь. — Ладно, один вопрос снят, — он хлопает в ладоши несколько раз, разворачиваясь к столу. Возле выхода в свете разворачивающихся голограмм тускло блестит лежащая вверх «орлом» монетка. — Джарвис, мне срочно нужен кофе. — Знаешь, версия с влюбленным в меня лучником мне нравилась больше. Грела самолюбие, знаешь ли, — Клинт замирает в дверях, недоверчиво вскидывая бровь. На окружающих Старка экранах видны обрывки различных записей, документов, даже, кажется, личных сообщений, и внутренний голос говорит Бартону, что все это добро принадлежит Щ.И.Т.у. — Фьюри будет в ярости, — в голосе Клинта слышится неприкрытое восхищение, граничащее с восторгом, и Тони широко улыбается в ответ. Стоящий перед ним сейчас Клинт Бартон разительно отличается от того, который вошел в эту Башню чуть больше недели назад. — Я буду настаивать, что он меня сам пригласил, — ухмыляется Старк и, салютуя стаканом с виски, указывает на открытое окно с непонятными для Клинта рядами цифр. — Надо было тщательней маскировать следы. — А может быть, и правда «пригласил»? — Бартон судорожно дергает уголком губ, заметив на одном из экранов Коулсона, разговаривающего с Мэй. Два агента в форме Щ.И.Т.а на фоне красной Лолы смотрятся довольно эффектно, отвлекая внимание от даты в углу экрана. Даты, сообщающей о том, что запись была сделана три дня назад, а не больше полугода, как в первый момент предположил Клинт. — Ты начал шутить? Это хорошо, — Тони подмигивает ему, прежде чем вернуть свое внимание экранам. Из-под его пальцев вылетает изображение здания с дырой на уровне девятых-двенадцатых этажей — словно какой-то шутник вырезал из него шар, да так и оставил. Старк на мгновение щурится, вглядываясь в изображение, а потом отметает его движением ладони. — Кстати, я предложил всем переехать сюда. Ты согласен? Перевезешь оставшиеся вещи, переделаешь тир… — Конечно, — Бартон соглашается, не вслушиваясь в слова Старка. Только сейчас он замечает, что все отчеты, приказы и даже личная переписка, выведенные на экраны позади и по бокам Тони, связаны с Коулсоном. Свидетельство о смерти, протокол вскрытия, договор об оказании ритуальных услуг, приказ о создании независимой команды, отчет об использовании экспериментального препарата, справка о состоянии здоровья, физические и психологические тесты… — Замечательно. Надо будет отметить ваше новоселье. Джарвис, сравни эти отчеты, мне нужны все совпадения, — Старк на мгновение отрывается от данных, бросая короткий взгляд на Клинта. Тот выглядит раненым, глядя ему за спину. — Оу. — Он жив, да? Правда жив? Или это как с Локи — мой персональный глюк? — голос Бартона безжизненно ровный, и Тони кажется, что скажи он сейчас нет — тот сделает какую-нибудь глупость. Например, застрелится или пойдет стрелять в других, начав с него — Энтони Старка. — Жив, Клинт, жив. Или мы с тобой и Джарвисом видим одинаковые глюки, — Старк усмехается, наливая виски в еще один стакан и протягивая тот Бартону. — Вот же расчетливый пират! Остаток вечера они проводят, разбирая полученную Тони информацию. Вместо эпилога. — Врачи сообщают, что никаких положительных изменений с пациентом за прошедшее время не произошло, — Хилл говорит ровным голосом, словно речь идет об объекте или незнакомом ей человеке. — С Клинтом, а не пациентом. Это Клинт, — устало поправляет ее Коулсон, в который раз за прошедший час потирая переносицу. Фьюри молчит, не вмешиваясь в их диалог. Клинт Бартон по прозвищу Хоукай седьмой месяц не выходит из комы. Его последняя операция была достаточно простой, уж по сравнению с атакой читаури — так точно. Ему и его команде нужно было забрать из бункера времен Второй Мировой артефакт неизвестного происхождения и доставить его в лабораторию Щ.И.Т.а, где ученые решили бы, что с ним делать. Согласно отчетам оперативников, Бартон пренебрег техникой безопасности и схватил объект левой рукой. Соприкосновение длилось не более трех секунд, после чего агент Бартон потерял сознание, а артефакт исчез во вспышке, вызвавшей у двух агентов временную потерю зрения. — Фил, врачи не прогнозируют улучшений. Они крутятся вокруг него уже больше полугода, и пока все их прогнозы были верными, — Мария на мгновение опускает голову и тяжело вздыхает. — Мне жаль, Фил. Коулсон резко дергает головой в отрицающем жесте, складывает руки на груди и опускает плечи. Он выглядит хрупким и ломким. Слишком ломким для того, кто потерял «всего лишь агента». Фьюри откидывается на спинку своего стула, сожалея, что не заметил этого раньше. Это ведь, если подумать, было очевидно. Все признаки указывали на это: то, как менялось их поведение в присутствии друг друга; как плюющий на мнение окружающих Бартон прислушивался к советам Коулсона; как расслаблялся Коулсон, стоило Бартону появиться в комнате; то, что только Фил мог выгнать Клинта со стрельбища; что Бартона можно было найти либо в тире, либо неподалеку от кабинета Коулсона; что... Фьюри думает, что если бы он понял раньше, то это ничего бы не изменило. — Что они предлагают? — Отключение его от аппаратов. — Нет, — Фил поворачивается к ней раньше, чем успевает обдумать полученную информацию. — Я не согласен. Из вентиляции раздается шорох и через пару мгновений на стол директора изящно спрыгивает Вдова. — Нет, я не согласна, — она оглядывает всех присутствующих, не спеша удивляться тому, что Коулсон жив. Наташа плавно спускается со стола, после чего опирается на тот бедрами. У нее на лице вызов и желание бороться до последнего. Коулсон слабо улыбается ее поддержке. — По их прогнозам со временем его мозг перестанет функционировать. У него уже сейчас началась деградация мышц левой руки. И не надо на меня смотреть так, словно мне все равно, что будет с Бартоном, — Мария впервые за вечер срывается, но вновь возвращает себе невозмутимость. — Наша паника ему точно не принесет пользы. — Начиналась, — возражает Коулсон, указывая на прошедшее время. Романова вопросительно приподнимает бровь, требуя больше данных. — И продолжается, — Хилл с завидным упрямством рубит ростки надежды. – Деградация лишь замедлилась, но не остановилась. — Локи. Давайте позовем Локи, — Наташа не выглядит довольной своим предложением. — Это ведь какие-то проблемы с сознанием, а его магия способна с этим разобраться. Она поджимает губы, опускает взгляд и пожимает плечами в злом бессилии. — Джейн Фостер сказала, что Локи погиб, защищая Асгард, — голос Хилл звучит так, словно она разговаривает с неразумным ребенком, не способным понять что-либо с первого раза. — Директор Фьюри сказал, что Филипп Коулсон погиб, защищая Землю, — парирует Наташа, и, приподнимая бровь, кивает в сторону вполне живого Коулсона. Фьюри коротко усмехается и подводит итог: — Бартон — упрямый придурок... У Коулсона дергается уголок губ, то ли в попытке возразить, то ли соглашаясь. Наташа недоверчиво кивает. Мария сохраняет бесстрастность, готовая к любому решению. — И отнимать у него шанс вновь доказать это я не намерен.