Книги

Я испытываю привязанность к кое-чему. Меня некоторые не смогут понять, так они, скорее, привязываются к человеку или к своей работе, отдаваясь ей со всей страстью, огнем. Я же привязалась к книгам. Впрочем, к человеку это чувство тоже относится, потому что без одного не получилось бы другое, уж поверьте мне. Будучи школьницей пятого класса, я всегда читала до глубокой ночи, рискуя попасться родителям, которые были явный сторонники «за» «лечь пораньше». Они всегда спали в соседней комнате. Несмотря на то, что стены довольно-таки толстые, я страшно боялась, а так как у моей матери чуткий слух. Старые, желтоватые, но невероятно легкие, словно голубиное перо, страницы с тихим шелестом перелистывались, а мне приходилось тихонько скрипеть кроватью лишь для того, чтобы заглушить этот звук. Вдруг, родители не спали, подумали бы, что я лишь ворочаюсь в беспокойном сне. Помню не очень хорошо, словно воспоминания плавали в густом тумане, но, кажется, моя любовь к книгам началась с Семена Аркадьевича – с моего дедушки. Я прекрасно помню тяжелую дубовую дверь, за которой находилась наша библиотека. Пять, может, больше высоких стеллажей из массивного дерева, что были доверху забиты книгам, чаще всего, это была наша и зарубежная классика. В самом углу этой комнаты всегда неизменно находилось дедушкино бордовое кресло, кажется, из того же дуба, а рядом с ним желтый торшер, что мягким светом очерчивал предметы в библиотеке. Так я и запомнила это поистине волшебное для меня место. Мой дед не просто любил книги, он о них заботился. Какую книгу ни возьми – аккуратная, страницы, кажется, все так же хранили в себе запах переработанного дерева, нет ни единого уголка, который показывает, на каком момент читатель остановился. Корешки не порваны, ни разу не клееные. Дедушка каждый день заботливо протирал стеллажи и книги тряпкой, говоря про то, что книги боятся пыли. Представляете, они до сих пор в таком состоянии, а ведь уже прошло пятнадцать лет! Мой дедушка был поэтом, вечно сплетал рифмы, строфы, рассказывал их мне, а я получала удовольствие не столько от самого произведения, сколько от этого низкого, мягкого и приятного голоса с некой хрипотцой – никогда не забуду этот тембр. Иногда он даже зачитывал некоторые отрывки из понравившихся ему произведений. Думается, что после этого я полюбила классику. Разумеется, когда я уже стала понимать слова своего дедушки, через чьи уста говорил автор, может, герой того или иного произведения. Кажется, именно тогда я впервые заинтересовалась классикой. Конечно, в первое время, когда я начала читать самое первое классическое произведение, по-моему, это был «Дубровский» Александра Сергеевича Пушкина. Язык для семилетнего ребенка был слишком напутан – так уже всегда писали классики. Может, я и не понимала некоторых вещей, но я определенно получала удовольствие от этого занятия: и запах страниц, тяжесть на руках, частичное погружение в свой мир. Прошел один год. Я прочитала еще несколько произведений, не стану лгать, не помню, каких именно. Я впитывала информацию, словно губка, а в моем сознании уже рисовались образы: местами расплывчаты, ошибочны, но это были именно мои образы – то, как я вижу главных героев. Даже их поступки у меня могла ассоциироваться с каким-то образом животного или эмоции. Медленно, но верно создавался мой мир, укромный уголок, куда я могла погружаться с головой, отключаясь от мира. Каждая новая книга – каждая новая дверь и ключик от нее. Я любила обсуждать прочитанные произведения вместе с дедушкой. Спокойно, размеренно, за чашкой горячего чая. Мы садились вечером, а заканчивали уже ближе к глубокой ночи. Разумеется, я не могла сделать определенных выводов для себя, ведь я во многом не могла понять героев, а мои наивные предположения можно считать даже смехотворными, но Семен Аркадьевич всегда объяснял мне – что к чему. Все, что я написала – это воспоминания тех дней, перемешанных с выводами, сделанных во взрослом возрасте. Сейчас мне уже двадцать два года. И я рада была снова приехать в дом и к своим родителям – таким родным и теплым. Все та же дубовая дверь, то же кресло, уже несколько лет пустующее, торшер и стеллажи – словно ничего и не изменилось, не прошло тех пятнадцати лет. Вновь я стою посреди этой комнаты. Ожили детские воспоминания, это вызвало у меня улыбку и трепет в душе, словно осенний лист на ветру. Медленно прохожу между стеллажами, вдыхая этот запах моей памяти, думается, моей жизни. Вдруг мой взгляд падает на смутно знакомую книгу. Темно-коричневый корешок, а на нем золотистыми буквами написано: «Александр Сергеевич Пушкин «Дубровский»». Включу торшер, сяду в кресло и открою книгу: шелестящие страницы, запах, черные буквы на желтоватой бумаге. Я медленно погружаюсь в этот мир, тесто переплетенный с моим детством и дорогим мне человеком. Не бывает скучных книг – бывают люди, которые не понимают, что книга – это целый мир в твоей голове. Огромный, неограниченный ничем, мир.