Небо. Оно такое яркое сегодня/The sky. It's so bright today.

«Небо. Оно такое яркое сегодня» Травогривка медленно перекатилась с одного бока на другой, желая вместо разнообразных кустарников и трав видеть перед собой безмятежных соплеменников, что уже пришли с утренних патрулей и теперь вовсю принимались за обеды. Солнце было в зените, озаряя своими золотыми лучами все земли племени Ветра. Сезон Юных Деревьев только начался, но снег уже покидал хранимые Звёздными предками места. Нежный ветерок задувал под шерсть, но холод не пробирал от этого воительницу, наоборот, освежал и придавал сил бежать ему навстречу. Оперившись на жилистые свои лапы, Травогривка медленно и неуверенно встала, лениво поднимая с земли свои меха. Глаза рыскали удивлённым , но ещё сонным взглядом по поляне, ища знакомую до рези в глазах чёрную шерсть своего милого дядюшки. Воительнице и невдомёк, что этот чудаковатый, мыслию Травогривки, родич стоит прямо за её спиной. - Славный день, не правда ли, моя любимая Травогривка? – спросил он чуть томным голосом, от которого тысячи мурашек прошли по телу серолапой, и она медленно повернула голову, одновременно радуясь и страшась увидеть его полные безмятежности и свободы клана Ветра очи. Но вот тусклые зелёные огоньки предстали перед взором Травогривки, и воительница, точно на крыльях радости, подбежала к своему дядюшке и прижалась к его лбу. - Ох, дядюшка, я так соскучилась по вашему голосу, что нескончаемо рада услышать его снова! День поистине прекрасен, если вы рядом! По воле рока Травогривка в раннем возрасте уж стала полной сиротой, не обогретая ни отцом, ни матерью. Не повидала она счастья с братьями, что умерли ещё котятами. И последней её кровинушкой остался Ароний, который недавно, кстати, занял весьма почётное место в клане, и стал он не каким-нибудь старшим воителем, а самой крепкой правой лапой самой предводительницы! И вот теперь, когда суровые времена уступили славным и плодородным сезонам, Травогривка видела в нём своего защитника и каждый день советовалась с ним, если не понимала, что делать ей в такой-то ситуации. Он всегда приходил на помощь и окликался дельным советом, не смотря на полчища заданий, которые взваливала на него часто Крылатая Звезда. Но было у Арония и одно плохое увлечение, за которое Травогривке всё время было немного стыдно. Имел он обыкновение ухлёстывать за кошками разных цветов и возрастов, что очень разочаровывало воительницу, но она и в этом всегда, против себя и воли своей, помогала дяде, потому что иногда он попадал в трудные ситуации. Вспомнить лишь тот случай, когда он попался под орешником с охотницей, чьё имя я не буду называть из этических соображений, хотя охмурял тогда он совсем другую соплеменницу. Ох, сколько стыда тогда полилось на уши Травогривки, как тогда они пылали, она до сих пор забыть не может! Но из этого она вынесла один урок: если любишь кого-то, то не скупись на его поддержку и подставь ему плечо, когда ему вдруг нужно утешенье. Так и шли дни за днями, Травогривка и Ароний были самой сплочённой парой в клане, и соплеменники даже пускали игривые слухи о том, что два этих чёрных кота неспроста ходят вместе днями напролёт. Но все эти слухи меркли, стоило Травогривке ещё раз заглянуть в глаза своему глашатаю. Не знаем мы их мыслей, не знаем их дорог, по которым они ходили в полночь, решая, насколько понимаю я, самые сокровенные трудности, что могут быть решены только в кругу семьи, но два этих воителя определённо скрывали что-то. И сейчас я расскажу вам одну из самых тёмных их тайн, что свершилась в тот же день, когда Ароний стал глашатаем, а Травогривка – глашатайской племянницей. Та ночь была очень тёмной, всё потому, что луна не явила свой лик в тот час, и звёзды, именуемые предками, будто последовали её примеру и не светили ярче потрёпанного жизнью светлячка, пролетавшего мимо вересковых зарослей. Той ночью было невероятно тепло, ведь солнце, подгоняемо высшей силой, целый день мерно отступавшее с востока на запад, грело так неистово, будто тысячи когтей прошлись по его диску. И вот явила себя ночь – не столь романтична она вам покажется, но двум силуэтам, стоящим неподалёку от узкого ручейка, было всё равно, сколько звёзд и лун смотрела на них с неба. - Ароний, милый мой дядюшка… - начала Травогривка, качнув головой так, что заметил это только чёрный кот, стоящий рядом с ней. И без того короткая её речь была прервана глубоким мужским вздохом – это Ароний вдохнул тёплый, полный нежности вереска и душицы ветерок и отчего-то погрустнел. - Что с тобой, Ароний? – спросила Травогривка, углядев во мраке томный и измученный вид глашатая. А тот лишь слегка наклонился к ней и прижался к её груди, ощутив аромат её нежного меха. Так и стояли они, не в силах пошевелиться. Травогривка чувствовала, как сильно бьётся её сердце, и как вздрагивает оно, едва Ароний совершал вдох. И тут, когда сердечко воительницы дёрнулось очередным разом, глашатай привстал и, лизнув свою племянницу меж ушей, пролепетал так тихо, что даже Травогривка, казалось, не расслышала этого, но поняла всё по губам: - Нет сил во мне поверить в то, что я нашёл в себе чувство, сильно отличающееся от тех игр, в которые я вдавался с другими моими соплеменницами. Однако же, Травогривка, дорогая, это всё та же любовь. Я не жду от тебя того, что ты поймёшь мои безумные мысли, но, любимая, как же хотелось мне сказать тебе о том, что я безумно тебя… Травогривка не дала договорить. Она чуть отстранилась от Арония, которого раньше считала своим дядей. «Невозможно поверить!» - хотелось крикнуть ей, но что-то ударило ей прямо в сердце, заставляя сумерки этой безлунной ночи исчезнуть восвояси. Она увидела родные луга, ручей, что прокладывал себе тропу через череду камней, горы вдалеке, манящие своим величием. И душа Травогривки запела самую красивую песню, которую едва ли услышишь в пределах земель воинственных племён. Но воспеть эту песнь ей не удавалось, и потому, тихо подняв голову и посмотрев в очи Арония, она пыталась передать её без слов. - Мы не скажем никому… - прошептала Травогривка, лишь только её уста коснулись уха чёрного кота. Желание пронзило её тело, но сердце всё ещё пело, поднимая в душе воительницы великую страсть, которая только ей, казалось, была подвластна, и никто сейчас не мог сдержать её в пылу любви. Ароний улыбнулся, и такая улыбка не появлялась на нём более тысячи лет, как считала Травогривка. Тела их сплелись в безудержном танце страсти, дыхание прерывалось с каждой минутой, но оба они, наконец, были нескончаемо счастливы. Вот почему их души пересеклись так намертво и не желали расставаться. Вот почему все любовницы Арония были для него лишь песчинками. Вот почему Травогривка не знала покоя с другими котами. Всё потому, что звёзды создали их друг для друга, и никто более не был здесь уместен. Воительница неслышно кричала, отдаваясь ему всей своей душой. Но крик её не был зовом помощи, он символизировал лишь безудержную страсть и пылкую любовь к Аронию, который ещё в свете дня был ей только «милым дядюшкой». Травогривке хотелось плакать, но вовсе не от боли или суровой правды, а от счастья, которое наполняло ей немыслимой силой, заставляло раствориться в нём. В том, кто смотрел на неё тусклыми зелёными глазами, полными нежности и любви. Занимался рассвет. Роса уже иссохла на травинках, а Травогривка так и лежала, крепко обняв лапой Арония. Этой ночью они не возвращались в лагерь. Это ночью они не чувствовали себя частью какого-то клана. Они были ночью частями друг друга. «Я люблю тебя, мой милый.» - мысленно пролепетала воительница, прикоснувшись к щеке глашатая и вдохнув ласковый запах цветов и ветра. Странно, но никто другой не пах так же, как он. Этот запах хотелось вдыхать снова и снова, и, нежно прильнув к Аронию, Травогривка закрыла глаза. Возвращаться в лагерь сейчас было бы сумасшествием, и сон опять брал своё. Поддавшись мимолётному виденью, воительница уронила голову на мягкую траву и впала в бесконечную бездну царства Морфея. «Я не забуду эту ночь. Ты тоже не забудь. И никому не говори. Ведь секреты семьи не выносят за её пределы…»