Сны

Шишио никогда не боялся одиночества. Ни того, что лишится женского внимания, ни того, что когда-то все просто отвернутся от него, оставив одного догнивать свои оставшиеся тридцать-сорок лет вместе с бесчисленными пачками сигарет и воспоминаниями, от которых избавиться можно разве что чудом. Ему снились потрясающие сны. В них он находил свое спасение, спокойствие и блаженство, в них прятался от реальности и убегал от дурных мыслей. Сны значили все для него. И этот сон ничем не хуже других. Чужое, но при этом знакомое и родное лицо мелькает в толпе, и когда резко звучит звонок, буквально разрывающий тени на кусочки, оно оказывается неподалеку. Открытое, беззащитное. Что-то кажется знакомым в нем, но окончательное узнавание приходит не сразу, а только со звуком голоса незнакомца: — Шишио-кун? Бледнокожий блондин, постоянно краснеющий перед Сузуме, прямо сейчас стоял перед ним и улыбался ему. Его улыбка светилась дружелюбностью, глаза улыбались вместе с губами, а легкий румянец только придавал ему красоты. Парень словно бы приветствовал его во сне, приглашал продолжить сновидение, не просыпаться. И Сатсуки согласился. Сны часто имеют привычку перематываться: от одной декорации к другой, от персонажа к персонажу, от ситуации к ситуации. Но после первой перемотки Шишио невероятно сильно желал, чтобы следующей не произошло. Он держал Мамуру за воротник, чуть подняв над полом, и с угрозой шипел что-то. Парень же ничуть не испугался: он смотрел упрямо, недовольно и даже с неким раздражением. Сатсуки не знал, что произошло, но ситуация явно была не самой приятной. И руки, сжимающие мягкую ткань, чуть дрожали от неуверенности мужчины. — Шишио-кун… — напряженно начинает Дайки, хмурясь, но договорить не успевает, так как декорация сменяется, и в этот раз именно Шишио находится в плену чужих рук. И он в очередной раз боится, что это слишком быстро закончится. Мамура едва касается его кожи, проводя пальцами по тонкой ткани уже мокрой от пота рубашки, прилипшей к спине, а его горячее дыхание опаляет шею, отдается легкой дрожью, пробегающей по всему телу. Сердце стучит слишком сильно и быстро, оглушает, едва ли не рвет барабанные перепонки, а щеки горят, не выдерживая пристального взгляда совсем чужого, но при этом такого родного человека. — Шишио… — звучит низкий громкий шепот над ухом, и Сатсуки судорожно выдыхает, утыкаясь головой в плечо Дайки. Это заканчивается невероятно быстро, но и до жути медленно. Тягуче, сладко и приятно. А потом все обрушивается градом: необходимые отчаявшейся душе ласки, прикосновения, поцелуи, горячее тяжелое дыхание, сильные руки и прилипшие к мокрому лбу волосы. Мамура что-то говорит, шепчет и ставит укус на ключице, словно бы метя его партнера. Шишио пытается восстановить нормальное состояние, успокоить себя, но победить такое наваждение невозможно для него, он не хочет ничего побеждать, и в конце концов ему не остается ничего, кроме как отдаться желаниям. — Шишио, — тонет звук в четырех стенах, и Сатсуки всхлипывает, закусывая нижнюю губу. Этот сон заканчивается, как и все остальное. Мужчина резко поднимает голову, делая вздох, и оглядывается. Его класс, пустующий наверняка не первый час, отвечает тишиной. Из открытого окна слышны голоса птиц и шелест ветра, проносящего мимо стен. Преподаватель сглатывает, успокаивая себя и стараясь унять учащенное сердцебиение, и вздрагивает, услышав знакомый тихий и низкий голос, сочащийся смешком и недоумением одновременно: — Шишио-сенсей?.. И все же, ему снились потрясающие сны.