Жалость

Альберт Фёдорович Долбушин наблюдал за ведьмарской встречей со стороны. Финансист лениво переводил взгляд с одного лица на другое, но ни одно его не заинтересовало. Гай обещал, что сегодня приедет какая-то "шишка"... Да, Долбушин рассмеялся. Он не был тщеславным , но цену себе знал и понимал, что быть шишкой для него (а тем более, для Гая) - очень и очень сложно. Долбушин думал, что приезд "шишки" обозначит себя суматохой, волнением, звенящей тишиной или, наоборот, криками и возгласами. Но всё было, как обычно. Видимо, "шишка" приезжать не спешила. Потягивая шампанское среднего сорта, Альберт Фёдорович не сразу заметил некоторые изменения в поведении секретаря Гая - вездесущем (и вездессущем) Арно. Тот то исчезал из поля зрения финансиста, то вдруг подскакивал к Гаю, что-то яростно рассказывая, то придирчиво оглядывал берсерков арбалетчиков, а пару раз он перепутал стороны, в которые собирался идти. Долбушин заподозрил что-то неладное, Арно всегда был спокоен, учтив и собран, открыть блокнот не на той странице уже было для него преступлением. Долбушин подозвал клерка из своего форта. - Что это с Арно, м? - будто бы безразлично спросил он. Клерк тут же собрался, будто уже получил псиос в награду, и с готовностью выпалил: - Шишка приехала! Долбушин отставил бокал в сторону, на маленький стеклянный столик, и нахмурился, жестом подзывая к себе Григорьеву. - Почему мне не доложили? - Долбушин глянул на свою заместительницу почти сурово. Григорьева отвечала не так быстро, как её коллега, и сначала поправила прическу и одернула юбку. - Мы не можем сообщить Вам новость до того, как она произойдет. Долбушин искренне рассмеялся. - Ты не можешь? Ты? - Есть люди, которые выше нас, - пожала Григорьева плечами. Долбушин предпочёл промолчать. Конкуренции Альберт не боялся никогда, но где-то глубоко в душе шевелилось некое подобие тревоги, скорее, не перед самой "шишкой", а перед неизвестностью. Он мог проигнорировать слова клерков, берсерков, магов, мог проигнорировать предупреждения Гая, но слова Григорьевой он проигнорировать не смог. К приезду это личности Лиана относилась явно со всей серьезностью. Альберт Фёдорович дождался знака своей заместительницы, после чего покинул насиженное место. В относительно небольшом помещении с дубовым овальным столом собрались все главы шныровских противников. Финансист не сразу понял, кто из троих новых людей - шишка, сначала даже погрешил на высокого и плечистого мужчину в сером костюме и очках, сидящего по правую руку от миловидной молодой женщины, одетой строго, но со вкусом в каком-то военном стиле, пока до него не дошло, что эта девушка и является, собственно, обещанной шишкой. Такое открытие несколько смутило главу второго форта, сбив его с толку. Гай, как мог, мило улыбался гостье, говорил учтиво и внимательно слушал, когда та начинала говорить. Белдо не сдерживал себя в комплиментах и умиленных взглядах-улыбочках, а Тилль смотрел на неё с таким уважением, будто она имела большой вес в их обществе. В прочем, все эти знаки внимания молодую девушку не трогали, даже на самые отборные комплименты Белдо она отвечала сдержанными кивками и напряженными улыбками. Самого Альберта Фёдоровича разговор не особо касался, просто Гай решил заручиться помощью (тут Долбушин уважительно и удивленно поднял брови) внучки Ильи Муромца, унаследовавшей фамилию и навыки деда. Сама Муромец знала о Долбушине явно больше, чем он о ней, говорила с ним уважительно, а иногда даже улыбалась некоторым его замечаниям. Так бы Долбушин и просидел всю встречу, разглядывая причудливую гостью и её спутников, если бы случайно не перевёл взгляд на секретаря Гая. Арно прямо-таки усидеть на месте не мог, взгляд его постоянно был устремлен на Муромец. Поначалу Долбушина насмешило такое поведение ненавистного элемента, пока он не разглядел в глазах секретаря... боль. Простую человеческую боль. За болью явно скрывались довольно сильные чувства, но что удивило финансиста больше всего - они были крепкими и искренними. Это была не минутная прихоть, так свойственная секретарю главы ведьмарей, это были именно ЧУВСТВА, проверенные временем и проблемами. Долбушин даже встрепенулся. - Арно знаком с Муромец? - спросил он у своей заместительницы. - Они женаты, - после короткой заминки ответила Григорьева. Они женаты. Долбушин никогда не лез в чужую личную жизнь, если это не касалось лично его, но как-то странно было относить слова "они женаты" к людям, сидящим по разные стороны стола, и из этих двоих какие-либо эмоции проявлял лишь один - тот, от кого Альберт Фёдорович ожидал чего угодно, но только не их. После встречи Долбушин случайно столкнулся с с Муромец и Арно. Первая была строга и собрана, а вот секретарь Гая выглядел совершенно противоположно. Быстро глянув на финансиста совершенно чужим потерянным взглядом, Арно шмыгнул в коридор, следуя за своей спутницей. Его голос звучал непривычно серьезно, в нем не было обычной приторности, заискивания и сладости. Арно изменился на глазах. А Гай, тем временем, укатил со вторым спутником приехавшей женщины, оставив Арно доделывать некоторые мелкие дела. Дела у Арно явно не шли, так как и Муромец осталась здесь. Долбушину так и хотелось вытолкать её на улицу со словами: "Ну оставь ты мужика в покое!", но её секретарь, статный и приятный Глеб Егорович, не побоялся бы, наверное, даже долбушинского зонта, ломая финансисту хребет, и выкидывая тело в воду. К Глебу Егоровичу Арно испытывал крайне негативные чувства, вот только были эти чувства какие-то безысходные и отчаянные, будто Арно ненавидел противника на последнем издыхании, совершенно не надеясь на удачу. Арно вёл себя наивно и глупо. В Долбушине даже шевельнулось что-то отцовское. Альберту Фёдоровичу никогда не было жалко секретаря Гая, даже когда того жестоко отпинали берсерки, которым тот сказал "неправильные слова". Но сейчас, в совершенно неподходящей ситуации, Долбушин будто разглядел в Арно человека, которого тот тщательно скрывал все эти годы. Закончив свои дела, Долбушин вышел на улицу. Жаль, что шарф нельзя натянуть на всё лицо. В углу лестницы, сгорбившись и раскачиваясь взад-вперед, сидела небольшая, иногда громко всхлипывающая, фигура. Альберт Фёдорович не сразу узнал в этом бледном заплаканном лице Арно. А когда узнал, понял: он испытывает к нему жалость.