Братство босоногих мальчишек

Если кто-то звал кого-то Сквозь густую рожь И кого-то обнял кто-то, Что с него возьмёшь? Роберт Бёрнс — Эй, что ты тут делаешь? Шерлок Холмс уверенно идет по пшеничному полю. Давно ночь, и низкое небо светится тысячей огоньков. Вот он уже у развилки — здесь сходятся владения двух ферм, так что землю и пшеницу никто не трогает, кое-где пробивается трава, а на пригорке растет чахлое деревце, которое добрый бы хозяин давно бы срубил. Возле этого деревца Шерлок наконец и видит дрожащее существо. — Это не твоя ферма, иди отсюда! — он властно (совсем как дурацкий старший брат) скрещивает руки на груди и щурится. Вообще-то, Шерлок Холмс крайне стеснительный ребенок, да к тому же и щупленький, однако сейчас он впервые в жизни чувствует свою власть над живым существом, он чувствует себя хозяином, который должен защищать свою территорию. — Не уйду, — бурчит дрожащий комочек. — Нет, уйдешь! — Холмс срывается на крик. Кажется, он теряет свою власть, его не слушаются. — Не уйду! — комочек наконец поворачивается к нему своим заплаканным лицом. — Уйдешь! — Холмс кидается вперед и толкает сидящего на земле мальчишку так, что тот падает на спину. — Ах ты слизняк! — паренек тут же подскакивает и тоже кидается на Шерлока. Они начинают драться, катаясь по летней теплой земле, от которой пахнет черноземом. — Дурак! — Задница! — Кретин! — Педик! — А что это? Тяжело дышащие, они смотрят друг на друга и ничерта толком не видят, ночь же. Шерлок хватает ртом воздух: он оседлал паренька и крепко сжал его запястья, чтобы тот точно не дал деру. — А ты не знаешь? — Не-а. — Я в лавке Беккера слышал это слово, смешное же. — О, я был там вчера с тетей. — Ага, мы тоже там часто бываем. Шерлок машет кудрявой головой и вспоминает, что ему надо держать лицо перед чужаком. Но что-то лицо категорически не хочет держаться, так что Холмс почему-то чувствует себя так, словно проиграл в какой-то неизвестной ему игре. Шерлок смотрит на мальчишку. Кажется, они сверстники, но чужак выглядит немного плотнее. Да и волосы у него, скорее всего, светлые. И совсем не вьются. — Эй, а ты… — Шерлок! Шерлок! Где ты? — вдалеке среди пшеницы виднеется огонек. Это отец зовет Шерлока, но тот медлит с ответом. Хочется еще мгновение побыть крутым перед этим мальчишкой. Если ткнуть иголкой прямо в центр прямоугольника, именуемого Соединенными Штатами Америки, то обязательно проделаешь дырку прямо в Штате Циклонов. Двести тысяч квадратных километров, распластавшихся по Великим равнинам, двести тысяч квадратных километров резких перепадов температур и бесконечных пшеничных полей. Двести тысяч километров зеленой тоски под названием Канзас. Именно здесь, на стыке двух ферм, Шерлок Холмс, одиннадцати лет отроду, встретил Джона Уотсона, тоже одиннадцати лет отроду. — О, привет! — к Шерлоку подбегает паренек. — Мы дрались две недели назад у тебя на ферме! — мальчик протягивает руку и широко улыбается. На нем выходной костюм, наверное, только что из церкви. Семья Холмсов не ходит в церковь. Шерлок знает, что это была уже не его ферма. Просто бесхозная земля. Никому ненужная, поросшая травой и редкой пшеницей земля. Да, не о таком мечтали отцы-основатели. — Привет, — неохотно отвечает Шерлок. На нем короткие шорты, так что отлично видно все ссадины, что оставил ему этот «мы дрались две недели назад, давай будем друзьями навек». — Крутой синяк! — Джон округляет глаза и тыкает куда-то под колено Шерлока. — Ты мне, кстати, тоже здорово влепил, — и он засучивает рукав беленькой отглаженной рубашки, чтобы показать ссадину на локте. — Угу. Шерлоку не нравится этот слишком шумный мальчишка. Слишком много о себе воображает. От таких надо держаться подальше, не того поля ягода, наверняка вообще дурак. — Хочешь, я тебя подброшу? -Шерлок кивает на багажник своего новенького велика. — Не-а, извини, меня дядя прибьет, если я опять куда-нибудь исчезну, — паренек вновь улыбается. У него немного неправильный прикус. Шерлок хмыкает. Не особо-то и хотелось лишний груз тащить. — Эй, ты чего? Хочешь, завтра днем встретимся на поле? У чучела, я до него не дошел в прошлый раз. У чучела? А, у чучела! Стоит на самой границе владений Холмсов, пугает своей продырявленной клетчатой рубашкой ворон. Пф, еще чего, больше Шерлоку делать нечего, как тратить свое драгоценное время на всяких там… — Ну, давай. — Какие вкусные сэндвичи! — парень уселся прямо на землю и теперь с удовольствием уминал то, что приготовила мама Шерлока. Ну, не то чтобы Шерлок готовился к их встрече… Холмс подстелил небольшое полотенце (мама когда-то сама вышила цветочный узор) и аккуратно устроился на нем. Он искоса поглядывал на блондина (да-да, этот малый был стопроцентным блондином). На том была растянутая, словно с чужого плеча, майка и шорты. Он совсем не боялся обгореть или покрыться веснушками. Счастливчик. — Эй, а в какую школу ты ходишь? Меня вот записали в школу святого Варфоломея. — Это потому, что она единственная в округе, — хмыкнул Холмс. — Ты что, недавно переехал? Вот болван, ну. Надо будет рассказать Майкрофту. — Ага, — мальчишка почему-то сник. — Я теперь живу с тетей, дядей и кузиной. Обычно Шерлок был очень прямолинейным ребенком, но сейчас почему-то не мог задать ни одного вопроса. Мальчишки молча доели бутерброды. Если закрыть глаза, то кажется, что ветер целует тебе щеки. Джон поднялся, отряхнул шорты (тум-тум по заднице, как будто это поможет) и подошел к чучелу. Мешок, набитый соломой, протертая шляпа, рубашка и длиннющая палка, вбитая в мягкую землю. — Классное чучело, — Джон скорчил рожицу, словно хотел рассмешить соломенного человечка. — А? Ага, его зовут Билли. — Шерлок, а как зовут твоего нового друга? — миссис Холмс отвлекается от вечернего чтения и вопросительно смотрит на сына. — Ну… — Это Джон Уотсон, наш новый ученик, — молоденькая учительница мягко кладет ладони на плечи паренька. Он чувствует ее тепло через пиджачок. Голос звучит ласково. — Он переехал к нам из Нью-Йорка, давайте тепло встретим его. Джон, может, расскажешь, что тебе нравится больше всего? Джон молчит и кусает нижнюю губу. Учительница немного разочарована. Этот новенький напомнил ей ее первую любовь, но Генри никогда не тушевался на людях, так что… — Джон, можешь выбрать любое свободное место, — сдается она. — Тогда я сяду рядом с Шерлоком? По классу почему-то проносится смешок. — Итак, что будем делать? Нас несколько беспокоит, что наш сын проводит так много времени с вашим племянником… Джоном, верно?.. В, эм, поле. Миссис Холмс призывает ко всем своим английским генам, чтобы сохранить вежливую гримасу на своем уже не совсем свежем личике, когда видит этих деревенщин Уотсонов, сидящих на ее новеньком диванчике. Заказанном, между прочим, не по каталогу, а лично у дизайнера из Топика. И хотя мужа нет рядом, всем очевидно, что она может говорить от лица двоих. — Надо всыпать Джону по первое число, я в его годы уже сам деньги зарабатывал, а он носится с голой жопой по ферме, — мистер Уотсон тоже пытается сдерживать себя. На его взгляд, крайне успешно. — Но у Джона совсем нет друзей, — неожиданно подает голос миссис Уотсон (миссис Холмс вздергивает бровь, словно удивлена, что эта серая мышка в принципе может говорить). — Да и у вашего мальчика, насколько я знаю, тоже. Разве не хорошо, что они проводят много времени на свежем воздухе, помогают друг другу с уроками? Миссис Холмс и мистер Уотсон обмениваются многозначительным взглядом. Им обоим неприятно признавать, что эта женщина, кажется, права. С того момента Джон и Шерлок получили негласное разрешение на то, чтобы полностью утонуть в море пшеницы. — Ты так и не нашел кроссовки? — Не-а. Джон поправляет у чучела потрепанную шляпу. Надо бы заменить ее, что ли. — Просто они идиоты, не обращай внимания. — Это я всегда говорю про идиотов. — Ага. Они год проучились вместе. Но Джону понадобился всего один день, чтобы понять, что одноклассники, хм, недолюбливают Шерлока. Он был умным и заносчивым, а это не ценится в школе. А еще он был не очень сильным. Короче, бегал лучше, чем дрался. А над его кудряшками хихикали даже девчонки. Но не расскажешь же об этом директору, который опять вызывает к себе в кабинет, грозясь отчислить из-за очередной драки. Или дяде, который гоняется за тобой по дому с ремнем в одной руке и бутылкой виски в другой, грозясь показать, «что такое воспитание». Грозясь удавить так, как не может «твою шлюху-мать». Джон подрос, его школьные штаны стали коротковаты. Тетя, когда видит это, поджимает губы. — Ну и ладно, я сегодня принес пирог яблочный, давай есть. Идет первая неделя школьных каникул, когда они решают сделать это. Небольшая площадка перед Билли давно уже вытоптана, так что на ней можно валяться столько, сколько душе угодно. И никто тебя не увидит, только чучело будет подмигивать тебе. Джон притащил три бутылки пива («У дяди их все равно не перечесть!»), Шерлок раздобыл сигареты, камни и дрова. Все готово. — Блин, ты как-то неправильно костер разводишь. — Не лезь, Джон, я в книге все прочитал. — Твой отец нас убьет, если мы сожжем урожай. — Мой отец — никудышный фермер, он даже не заметит, — Холмс морщит нос и показывает Джону язык. — Ладно, я тогда открываю пиво. — Погоди, еще не совсем стемнело. Да, все готово. Это будет первая ночь существования… — Барбара Беккер, наша одноклассница, подло обошлась с чувствами Джона Уотсона, посмеявшись над его любовным письмом в последний день этого учебного года, — на щеках Шерлока танцуют блики от костра. — Именно поэтому сегодня мы создаем Братство босоногих мальчишек! — Шерлок поднимает вверх бутылку пива (оно стало совсем теплым). — Никаких девчонок! Никогда! Только босоногие мальчишки, которые не боятся ничего и никого и не любят ничего и никого! — Гип-гип-ура! — не выдерживает Джон и кидается чокаться с Шерлоком. — Билли, веселись с нами! Джон скидывает ботинки, быстро отшвыривает футболку, одним движением снимает штаны с трусами и начинает бегать вокруг костра, словно он индеец или папуас. Шерлок краснеет. Шерлок делает глоток (во рту такое странное чувство). Шерлок немного стесняется. Еще глоток. — Шерлок, Шерлок, давай тоже! — Джон останавливается, чтобы немного раскопать землю и размазать ее по щекам, груди, ногам и рукам. — Мы настоящие босоногие мальчишки. Шерлок смотрит на Билли. Кажется, тот ему кивает. — Посторонись! — уже голый, Шерлок налетает на Джона, и они начинают бегать вокруг, расплескивая то, что осталось в бутылках, и гогоча так, как будто сошли с ума. Уставшие, грязные, голые, они курят, привалившись друг к другу спинами. Костер почти потух. Холодает. Небо однотонное и бесконечное. Джон чувствует, как Шерлок шевелит лопатками, и от этого почему-то хочется плакать. Стыдно признаться, но Шерлока на утро вырвало прямо на мамин любимый ковер, а у Джона была задница расцарапана так, что пришлось кузину («Только никому не рассказывай!»b) просить смазать ее спиртом. Когда погибает Кеннеди, тетя и кузина Джона плачут. — Что это? — Джон отлично знает, что это, но ему не верится. — Переносной приемник, — Шерлок делает вид, что не раздобыл ничего особенного. — Мне Майкрофт отдал нерабочий, я немного поколдовал и в очередной раз доказал, на что способно торжество человеческой мысли! — Тебе четырнадцать, а говоришь как старик, — Джон смеется и берет в руки небольшую коробочку, что-то крутит и над вечерним Канзасом летит незнакомая мелодия. — Эй, Билли, послушай, что это? — Это Битлы, — Шерлок ложится рядом с сидящим Джоном и смотрит на остывающее небо. — Билли их еще не знает. — Н-да, девчонки, небось, в восторге. Can’t buy my love, oh, love, oh, Can’t buy my love, oh. Джон ложится рядом так, что их головы соприкасаются. Шерлок больше не боится испачкаться и не подкладывает полотенце или плед. Земля остывает вслед за небом. — Если хочешь, у меня есть сигареты, — Шерлок протягивает смятую пачку. — Мать тебя все-таки прибьет, — Джон выдавливает смешок и берет сигарету. Начинает мять ее в руках. Шерлок щелкает зажигалкой, садится на корточки и помогает прикурить, прикасаясь своими пальцами к ладоням Джона. Он нависает над Джоном. Они смотрят друг на друга. Молчат. — Если Билли не проболтается, то она никогда и не узнает. Шерлок тоже достает сигарету и затягивается. Джон начинает кашлять, резко садится. Пытается скрыть, что глаза намокли. Шерлок знает, что это не из-за курева. Пшеница в этом году такая высокая. Шерлок теперь тоже высокий, на голову выше Джона. Шерлок состриг свои кудри, оставив только челку, которую теперь зачесывает назад. Дерется он по-прежнему фигово, но больше не убегает. Джон стрижется коротко, носит пиджаки и пытается быть модным настолько, насколько позволяет крайне ограниченный бюджет. Хотя он и без этого уже нравится девчонкам — за ним давно закрепилась слава рыцаря, еще с младшей школы, когда он всегда получал синяки за Шерлока. Да, девчонкам такие нравятся. Не пай-мальчик. Почему-то Шерлоку противно об этом думать. Во рту горько. Хочется колы. Битлы замолкают. Диктор объявляет, что лидер Южного Вьетнама генерал Нгуен Кхань может уже в этом месяце начать военные действия против Северного Вьетнама. Шерлок делает последнюю затяжку. Где-то на подкорке всплывает, что он так и не спросил у Майкрофта, кто такой Нельсон Мандела. Он не хочет думать о… Джон сидит бесшумно и не решается затушить окурок о землю. Погода просто чудесная — бесконечное синее небо и золотое море пшеницы. — И что ты решил? Ответишь ей? — Холмс чувствует, как его голос с каждым днем становится все более мужественным, совсем как у отца. — Я… Я не знаю. Это первое письмо от моей матери за четыре года… Шерлок тушит сигарету о шест, на который нанизан Билли. Усмехается: новая шляпа и рубашка пугалу совсем не идут. Он тоже не может осквернить эту землю. — Дядя, наверное, в ярости, да? — Ага. «Что эта шлюха хочет? Ни стыда, ни совести». Что-то типа того. Джон почему-то вспоминает, как год назад мальчишки после воскресной службы загнали его в угол между мясной лавкой и маленьким жилым домом и стали обзывать «сыночком шлюхи», «никому не нужным сосунком» и все в таком духе. И как дядя нашел их, как он рассвирепел, как он чуть было не прибил одного из парней, постоянно повторяя, чтобы он не смел называть ее… Почему он всегда называет ее?.. Сантименты. Фигня. Просто человеческие эмоции. Просто в какой-то момент определенных гормонов в твоей башке становится чуть больше, чем остальных, и ты влюбляешься. Или начинаешь ненавидеть. Или еще какая-нибудь хрень. Они уже достаточно круты, чтобы говорить слово «хрень». Диктор по радио говорит хрень. В мире происходит хрень. В их жизни — одна сплошная хрень. Немного гормонов — и вдовушка бросает своего ребенка ради нового мужика. И хрен бы с ними, если бы из-за этого не плакал Джон Уотсон. Если бы из-за этого ему не пришлось жить с братом погибшего отца, который смешал с дерьмом бывшую невестку. Если бы из-за этого ему, городскому одиннадцатилетнему мальчишке, не пришлось в слезах бежать посреди ночи по пшеничному полю, приняв чучело за человека. Немного гормонов. Шерлок, почему же тогда у тебя так болит в груди сейчас? Почему ты не хочешь, чтобы Джон грустил? И почему ты так благодарен всей этой хрени? Шерлок берет в руки радио и включает его. Эдвард Хиггинс Уайт стал первым американцем, вышедшим в открытый космос. Билли кивает своей соломенной головой. — Ну, и как она? — уже темно, на Шерлоке кожаная куртка, он сидит на пледе и курит. Рядом лежит Джон, у него в руках бутылка холодного пива — ладони совсем мокрые от оттаявшей бутылки. Он подмигивает Билли, который торчит над ними как утка-несушка. — Билли, хочешь глоток? — Эй, от вопроса-то не уходи, — Шерлок смеется и пинает друга. — Ну, когда мы целовались, на вкус это было как… — Джон мечтательно закатывает глаза, — как крем-сода. Типа того. — И что, только целовались? — Шерлок прищуривается и сглатывает. Тихонько играет радио. — Ну… — темнота скрывает, что Уотсон покраснел. — Я ее немного потрогал, но ничего такого. Bang bang, he shot me down, Bang bang, I hit the ground. — Думаешь, получится что-нибудь? — Холмс ложится рядом с Джоном валетом и приподнимается на локте, чтобы все же видеть лицо друга. — А с каких это пор Шерлок Холмс у нас так заинтересован в любовных делах? — Джон делает еще глоток. — С тех самых, как дрочу. — И на кого же, интересно мне узнать? Не на Билли, надеюсь. Я буду отстаивать его честь до конца, — Джон смеется так, что чуть не расплескивает все пиво. — Пф. — И да, она очень даже ничего, думаю, может что-нибудь получится. — А как же «не бояться ничего и никого, не любить ничего и никого»? Джон отворачивается так, что его шея напрягается, она становится такой чертовски соблаз… — Знаешь, Шерлок, — Джон говорит куда-то в сторону, его лица совсем не видно. — Это ведь сложно, ничего и никого не бояться. Я боюсь дядю, я боюсь, что увижу мать и заплачу, я боюсь, что мне негде будет работать, — его голос такой тихий, Господи. — И я боюсь не полюбить… Джон переворачивается на живот, совсем отворачивается от Шерлока, выпячивая только свой зад. Чертовски собла… — Я люблю, когда мы тут вот так лежим. Они, полные гормонов, надежд и грусти, лежат под звездным небом. Bang bang, that awful sound, Bang bang, my baby shot me down. Шерлок играет на скрипке. Играет лет с шести, но только после встречи с Джоном стал получать от музыки настоящее удовольствие. Миссис Холмс постоянно что-то строчила на печатной машинке, кажется, ее книги пользовались популярностью в университетских кругах. Она была настоящей аристократкой, случайно занесенной в этот выжженный солнцем штат из Англии. Ее муж был пешкой на госслужбе, но потом уволился и стал фермером. Их сын, Майкрофт, по мнению Шерлока был полным придурком и вообще. У этой семейки не было никаких шансов вписаться в местный колорит. Шерлок с шести лет играл на своей скрипочке и мечтал о том, как свалит из этого штата. А потом встретил Джона, и несколько лет все было просто замечательно. — Слушай, может, свалим отсюда? — В смысле, чем тебе не угодил Билли? — Я не про Билли. Давай свалим из городка. Из Канзаса. Поедем в Нью-Йорк, ты ведь из Нью-Йорка, — Шерлок опять курит. — Ты что, опять ничего не ел? Или устроил себе неделю бесконечных свиданий? Тебе бы отдохнуть, бред всякий несешь, — Джон хотел, чтобы его слова не звучали резко, но не может скрыть раздражение в голосе. — Ну ты и придурок, Джон Уотсон. Шерлок сплевывает (когда он был на свидании со Сьюзи, главный герой фильма, который они смотрели, делал точно так же). Шерлок меняет девчонок одну за другой, в лавку Беккера его не пускают после того, как он бросил старшую дочку старика (ха-ха, ту самую Барбару) и закрутил романчик с младшей. Шерлок трет подбородок. Конечно, он не влюбляется ни в одну из них. Он свято следует правилам босоногого братства. Все эти девчонки не приносят ему радости. А что приносит? — Дядя сказал, что, когда выпущусь, буду работать с ним. Думаю, Мегги хорошая девчонка, она на меня так смотрит, знаешь. Даже ты на меня так не смотришь. Что же приносит радость? Что я люблю? Я что-то люблю? — Как-то ты слишком печально об этом говоришь, нет? — Как-то ты стал слишком восприимчивым к чужим переживаниям. — Беккеру это скажи. Они смеются и валятся на землю. — Тетя ненавидит меня за то, что я вечно весь измазанный землей прихожу. — Еще бы, моя мать тоже это терпеть не может. — Но здесь хорошее место, да? Кaпли на рoзах и киски с усaми, Медные чaйники блeщут бокaми, Тeплые вaрежки, слaдкий имбирь — Это мой рaдостный мaленький мир. Шерлок начинает напевать знакомую песенку. — У тебя хороший голос, Шерлок. Жаль, ты никак не хочешь сыграть мне на скрипке. Билли бы тоже хотел послушать. Джон совсем рядом. Он недавно начал бриться — на подбородке пара порезов от тупой бритвы. Шерлок не выдерживает и проводит указательным пальцем по ним. — Иногда мне кажется, что мир сузился до нашего пятачка в поле. Джон сглатывает и закрывает глаза. — Я вот тоже играл. На кларнете. Где-то год. Шерлок переворачивается на живот, приподнимается на локте. Земля вокруг такая родная. Джон рядом такой теплый. — Я боюсь, что скоро все закончится. Шерлок проводит еще раз по порезам, по выступу на подбородке, поднимается вверх и застывает у уголка вечно обветренных губ Джона. — Но играл ужасно, Билли бы обсмеял меня. Джон (о, эти закрытые глаза! о, эти выцветшие ресницы! о, эти бесконечные веснушки!) приоткрывает рот и Шерлок, о Господи, ныряет указательным пальцем прямо во влажный горячий рот Джона. И Джон, о Господи, проводит мягким языком по пальцу, обхватывает губами его и… И Шерлок чувствует, как у него начинает болеть низ живота. Господи, да. Пожалуйста. Все те слова, что разум не давал произнести. Они ведь крутились в голове Джона тоже. С того момента, как они курили голые, совсем мелкие, совсем бестолковые, на глазах у Билли. Хотя нет, нет. Их первая встреча. Шерлок, который нависает над Джоном посреди огромного мира. Над Джоном, которого там не должно быть. Над Джоном, который, о Господи, полностью в его власти. Без Билли, без вечно следящего за ним Билли, без Билли, который встал между ними своей прогнившей палкой и столько лет не давал… Любимый, любимый Билли. Любимый, любимый Джон. — Потому что быть здесь с тобой и Билли — это и есть мои любимые вещи. Голос Шерлока дрожит. Джон открывает глаза, в них желание, истома и бесконечное одиночество. Он отводит руку Шерлока от себя. — Билли жестокий критик, не находишь? Такой тихий голос. — Ты можешь перестать вести себя как идиот? Холмс вспыхивает, подскакивает, ходит вокруг Джона, зыркает на Билли, заламывает руки, чувствует себя загнанным зверем. Пропал среди пшеницы. — Это ты ведешь себя как идиот! Джон кричит, но этот крик — стон — все, на что он способен. Глаза щиплет, он закрывает их, чтобы остаться в одиночестве. Погрузиться во тьму, в которой нет звезд. Когда Джон думает о том, что после школы Шерлок уедет черт знает куда, ему становится грустно. Дядя опять пьян. Скоро экзамены. Это явно не любимые вещи. Мегги улыбается ему на перемене. Кузина готовит пирог и качает бедрами в такт какой-то пошленькой песенке по радио. Мать присылает на Рождество открытку без обратного адреса. Кажется, опять переехала. Это его любимые вещи? Зимы в Канзасе холодные и ветреные. Джон и Шерлок давно не виделись. Нет, они не ссорились, но между ними… Черт знает, что между ними. В особенно морозный день Джон выходит из дому и направляется к Билли. Тот торчит где-то вдалеке, понуро повесив голову. Не всю солому собрали, торчит теперь тут и там. Как-то слишком уныло все выглядит зимой. — Привет, дружище, — голова Билли намокла и распухла. — Выглядишь не очень, по весне будем тебя опять чинить. Джон улыбается и сует руки в карманы своей дешевенькой куртки. — Грустно тебе тут в такое время, да? Джону тоже грустно. Он дышит через рот, выпуская облачка пара. — Я вот с Шерлоком уже несколько месяцев не разговаривал. Кажется, он всерьез увлекся химией, я слышал, как его хвалил учитель. Говорят, он может поступить куда захочет. Такой прорыв для нашей школы! Джон смеется, но потом поджимает губы. — С дядиными ногами теперь совсем беда, постоянно сидит в своем кресле-качалке и бубнит что-то. Совсем сдал старый хрен, — голос Джона теплеет. — Еще летом я нашел его шкатулку. Такой старик — и шкатулка! Деревянная, резная. Не видел, чтобы у нас такие делали. Она как будто женская. Джон достает руки из карманов и дышит на них. — Я так обычно не делаю, но я был на него очень зол, я почти всегда на него очень зол. Я открыл ее — а там какие-то открытки с почтовыми штампами, но без надписей, какие-то бусы, шоколад и одна единственная потрепанная фотография. У Джона щиплет в носу. Билли вопросительно смотрит на него своим безглазым мешком-головой. — Ну, и там мой дядя совсем молодой. И моя мама. Вдвоем. Смеются, аж тошно. И год подписан — 49-ый, через год появился я. Джон улыбается и поправляет связанную кузиной шапочку. — И вот черт разберешь, что это все значит. Вернее, правда ли это значит то, о чем я думаю? Джон молчит и ковыряет ботинком замершую землю. — Я так странно себя тогда чувствовал, как будто узнал какой-то очень грязный секрет. Мне хотелось рассказать об этом Шерлоку, но тогда, ну, когда мы были у тебя в последний раз… Мне самому захотелось сделать что-то грязное. Нарушить какое-то табу. Ай… Джон кусает губы почти до крови. — Прости, Билли, я не мог больше держать это в себе. Зимой кожа Шерлока такая белая. И хмурится он глупо, когда у него что-то не получается. И глаза у него меняют цвет в зависимости от освещения. У него тонкие длинные пальцы с выпирающими костяшками. Когда он о чем-то сосредоточенно думает, он трет указательный палец о большой. И щурится. Его глаза слишком широко расставлены, все время кажется, что он смотрит в пустоту. А если он отрастит волосы, то они будут кудрявыми, Джон точно знает. Джон улыбается, когда мистер Браун хвалит Шерлока за очередной удачный эксперимент по химии. Но Шерлок этого все равно не видит. Иногда Шерлоку хочется взять свой велосипед («Нет, мам, мне и правда не нужна машина») и поехать вдоль фермы, выбрав самый длинный путь. Пшеница уже достаточно высокая, но еще не достает до локтя. Такая твердая. Он хочет ехать и ехать, и чтобы в какой-то момент это уже не он двигался, а земля — плодородная, мягкая, теплая — сама крутилась под ним. Чтобы ветер бил в лицо так, что невозможно становилось дышать. Канзас — это одна сплошная долина, здесь невозможно дышать. Он хочет видеть редких птиц над полем, сухие деревья вдалеке, слышать кузнечиков и лягушек. Он хочет ехать и ехать под до смешного синими небом и наконец остановиться у маленького домика Уотсонов. И тогда бы Джон обязательно бы почувствовал его, и выглянул бы из своего окошка на втором этаже, и улыбнулся бы, и спустился бы, и они бы долго смотрели друг на друга, вдыхая запах приближающегося лета. Лето в Канзасе, что ни говори, удивительное. Ветер становится мягким, а воздух — пряным и влажным. Здорово чувствовать себя молодым, здорово чувствовать себя полным сил, здорово чувствовать себя, словно все получится. На выпускном все такие нарядные. Все такие — давайте забудем, что был Вьетнам. Все такие — мы совсем другое поколение. Все такие — мы живем в самом центре США. Мы дети житницы страны, мы должны быть здоровы и всегда веселы. Маленькие глупенькие дети кукурузы и пшеницы. Мистер Уотсон пришел, хотя его жена очень просила себя поберечь. Но он стоит с идеально прямой спиной, словно палочка в его руках — просто прихоть. Джон этого не видит, но в какой-то момент у дяди намокают глаза. — Я так тобой горжусь, — говорит он очень тихо и обнимает Джона. И Джон застывает на мгновенье, а потом отвечает, сам прислоняется к мужчине, чувствует, как поднимается и опускается его грудь. — Дядя Хэмиш, — говорит он, и где-то глубоко-глубоко внутри одиннадцатилетний босоногий мальчик, сбежавший из дома, начинает рыдать, когда дядя подхватывает его, грязного и с разбитыми коленками, на руки и несет домой. Он не ругает его, а нежно укачивает, целует лоб, гладит большой ладонью по макушке так, словно готов защитить от всего мира. — Не называй меня этим дурацким именем, — и дядя гладит Джона по голове. И Джон вспоминает фотографию из шкатулки. И на мгновенье видит себя там третьим. Счастливым и маленьким. Мегги отходит в туалет, чтобы «припудрить носик». Ведь девушке запрещается делать в туалете еще хоть что-нибудь, кроме как до посинения пудрить нос. Спортивный зал нарядили так, что он стал похож на девчачью спальню. Канат так и не убрали, так что теперь он раскачивался в такт музыке. Джон очень занят наливанием пунша, так что не замечает, когда к нему кто-то подходит. — Привет, Джон. Ты в таком костюмчике ведь в церковь по воскресеньям ходил, разве нет? Выглядит просто ужасно. Когда Мегги возвращается в разукрашенный спортивный зал, она нигде не может найти Уотсона. Джон садится на багажник велика Шерлока (- Не слишком ли я тяжелый? — Намекаешь, что я дохляк?) и они едут по их городку. Шерлок заворачивает к маленькому зданию почты, пролетает мимо церкви, делает круг у кинотеатра. Когда они проносятся мимо лавки Беккера, Джон усмехается. Барбара тогда не отказала ему, а наоборот, была очень рада признанию. Только вот попросила больше не дружить «с этим чудиком». Ха. Не бояться, не любить. Клятвы Братства — туфта. Они не соблюдались с самого начала. Джон держится за раму. Он знает, что Холмс всегда отказывался от покупки машины, чтобы Уотсон не чувствовал себя неудачником, ведь ему машина даже не светила. Ночной воздух все еще теплый. Шерлок молчит. Джон понимает, что он прощается. — Привет, Билли, давно не виделись, — Уотсон снимает свой галстук-бабочку и цепляет ее к рубашке пугала — Ты сегодня просто отлично выглядишь. — Сколько раз мы чинили Билли? Осталось ли что-нибудь от него прежнего? — Шерлок хмыкает. Он зажигает масляную лампу, которую принес с собой. Теперь по его лицу танцуют блики. — Нет, мы даже палку его в конце концов заменили, — Джон расстегивает верхнюю пуговицу своей рубашки. — Даже радио сломалось в конце концов. Я не смог его починить. — Все ломается, Шерлок. — По всему миру сейчас идут забастовки, студенты пытаются что-то изменить. Я чувствую, что должен быть там. — Я знаю, Шерлок. Они молчат. Шерлок достает зажигалку из кармана и щелкает ей. — Думаю, время пришло. Сегодня последняя ночь, когда существует Братство босоногих мальчишек. Шерлок щелкает зажигалкой еще раз, и Джон все понимает. — Я хочу сжечь Билли. Они долго смотрят на то, как пылает их друг. Надо остановить огонь, чтобы он не перекинулся на пшеницу, но они медлят. Наконец, Шерлок засыпает то, что осталось от Билли, землей. Джон тяжело дышит и прикусывает губу. Если они встретятся взглядом… Шерлок поворачивается и внимательно смотрит на Уотсона. Он скидывает пиджак, медленно расстегивает рубашку и снимает ее. Нажимает на пятки туфель и отбрасывает их, стягивает носки. Выпрямляется и хищно смотрит на Джона. Плечи Холмса напряжены, он берет в руки лампу и подносит к своему лицу. Джон все понимает. Его дыхание сбивается. Он смотрит только на Шерлока. Вслепую снимает туфли, по очереди поднимает каждую ногу, чтобы избавиться от носков. Все это под взглядом Шерлока. От лампы кажется, что его руки и лицо в крови. Уотсон знает, что Шерлок не двинется, пока… Джон резко кидается в сторону и исчезает в пшенице. Холмс чертыхается и бежит за ним. На ходу Джон скидывает пиджак, расстегивает рубашку и кидает ее под ноги. На их поле всегда росла твердая пшеница, сейчас она бьет Джона по груди, ступни саднит, кажется, его линчуют со всех сторон. Он спотыкается, катится, переворачивается, чувствует, что щека порезана, встает и продолжает бежать. Каждая мышца в его теле напряжена. Он бежит и бежит, словно решил пересечь весь Канзас. Но здесь не будет дороги из желтого кирпича. Шерлок наконец-то догоняет Джона. Тот теперь не пытается убежать. Кажется, это конец. Именно здесь они встретились когда-то. Черт знает, сколько лет назад бесчисленные фургоны переселенцев двигались от Индепенденса, штат Миссури, по опасной и мучительной дороге, получившей позднее название Орегонский путь. Они шли на запад. В сотне километров от переправы через Миссури три брата женились на трех сестрах из местного индийского племени канза. Джон ждет. Шерлок подходит к нему и толкает его в грудь. Тот отвечает на удар. Начинается потасовка. Главное — не упасть. Холмс делает что-то, похожее на хук, но из него неважный боец. Джон легко отвечает и бьет Шерлока прямо в живот, от чего тот складывает пополам. Джон тянет его за челку, хочет увидеть его лицо. Бьет по щекам. Холмс рычит и хватает Уотсона за талию, таранит его, валит прямо в колкую пшеницу. Они падают и начинают кататься по земле. Удар в грудь, удар в подбородок, удар, еще удар. Джон чувствует, как по щеке бежит кровь и свирепеет. Он хочет разорвать Шерлока, заставить визжать как свинью, которую Уотсоны закололи на Рождество. Шерлок упирается ногами в землю, душит Джона, выворачивает ему руки. Он сильнее, он хозяин этой земли. Он чувствует власть, когда оказывается сверху прижатого к земле побитого Джона. Он плотно прижался бедрами к нему, держит его запястья так, что те горят. Такая ласковая земля. Джон весь в ней. Шерлок смотрит сверху вниз. Вопросительно поднимает бровь. Джон кивает. Когда Холмс целует Джона, то чувствует привкус земли и пунша. Он водит языком, облизывает потрескавшиеся губы, оставляет влажную полоску от рта к шее, от шеи — к груди. Он по-прежнему плотно держит руки Уотсона. Тот фыркает и выгибается. Шерлок быстро стягивает с него штаны и трусы. Вот оно, мальчишечье братство! Холмс стягивает свои штаны тоже. Джон теперь обнимает его, слепо блуждает по его волосам, по шее, по плечам. Хорошо, что они сожгли Билли. Шерлок запускает пальцы в волосы Джона на лобке, мягко гладит его и берет его член, который мгновенно дергается. Водит вниз-вверх, вниз-вверх. Грубо, совсем так, как делают в этих краях. Так, словно хочет убить. Рука уже совсем мокрая от смазки, собственный член набух и начинает болеть. Сейчас, он не боится никого и ничего, он сможет это сделать. Шерлок плюет себе на ладонь и опускает ее. Джон пытается свести ноги, он закрывает лицо пораненными грязными руками. — Сейчас, сначала только один палец, потерпи. Шерлок начинает медленно растягивать Джона. Это мышцы, они точно растянутся, поверь умнику Холмсу, не бойся ничего. Джон шипит, но терпит. — Уже целая фаланга, ты просто молодец. Смазки не хватает. — Я хочу так, позволь. Шерлок вынимает палец, кладет ноги Джона себе на плечи и опускается. — Разведи чуть больше. Джон чувствует, как горят его щеки и грудь. Он смотрит в небо. Шерлок вылизывает Джона. Он чувствует его волосы, чувствует, как пульсирует вход. Джон думает о том, что Шерлок — точно не человек из этой эпохи. Если кто-нибудь узнает, их убьют. Если кто-нибудь узнает, как именно они это делали — их убьют дважды. Джон пьяно смотрит на звезды и думает: «Ну и пусть». Шерлок доволен и теперь вновь растягивает Джона. Тот сдается и начинает двигать бедрами в такт каждому движению Холмса. Земля такая теплая. — Уже два пальца. Я попробую. Шерлоку кажется, что это невозможно. Но Джон так прикусывает губу, что… Джон очень узкий и очень горячий. Шерлок двигается медленно, кажется, он совсем не дышит. Пот скатывается по его лицу, заставляя ранки на нем гореть. Каждый толчок вперед приближает к разрядке. Еще, еще. Господи, где же эта гребаная простата, он не допустит, чтобы… Черт с этим со всем. Шерлок начинает долбиться в Джона, приподнимает его и прижимается. Тот неожиданно начинает скулить и хватать ртом воздух. Шерлок чувствует его набухший член. Еще, еще. Джон кончает первым. У Джона сводит пальцы ног. Шерлок выгибается раненым зверем и следует за ним. Джон лежит, его дыхание ровное. Воздух такой холодный, как будто синий. Шерлок сидит у его ног, берет его правую ступню в свои руки, гладит ее, нагибается и начинает целовать. Она грязная, израненная, потная. Вот оно, Братство босоногих мальчишек. Утром Джон просыпается один. Все тело болит, щека распухла. Он быстро натягивает штаны и идет к месту, где раньше был Билли. Каждый шаг — одно сплошное мучение. Джон долго смотрит на то, что осталось от чучела. Потом не выдерживает, падает на колени и закрывает лицо руками. Три сестры уговорили остаться переселенцев с ними. Эта история точно не про Джона Уотсона и Шерлока Холмса. Шерлок уже час едет на автобусе прочь из Канзаса. Он безучастно смотрит в окно. Его ступни горят. Первый день, как не существует Братства босоногих мальчишек.