Проблемы

Рано не любит проблемы. У него на них нюх, так что определить проблемного человека среди нормальных он может так же легко, как отличить красный сигнал светофора от зеленого. Другое дело, что он редко соблюдает правила, но разве об этом речь? Проблемы, к несчастью, мало узнавать в лицо и избегать. Чаще всего они сами находят Рано, будто он – огромный и невероятно мощный магнит для различного рода рогатых и не очень неприятностей. – Это еще что за хлюпик? Опять всякую падаль в дом тянешь, – при виде нового пациента больницы имени святого Йонга все внутри сводит от предчувствия. От этого паренька точно будут проблемы. – Не собираешься помогать – вали отсюда, – ворчит Джин. Его руки действуют будто бы независимо от разума: освобождают пациента от грязной рваной одежды, промывают порезы, накладывают шины на сломанные кости. Эта непринужденная ловкость похожа на волшебство, и Рано почтительно замирает в молчании, боясь вспугнуть момент. Он чувствует себя лишним тут, в операционной, и уже собирается уйти, когда взгляд цепляется за пепельные волосы бедняги. Рано не может удержаться от восклицания – так сильно его удивляет новое открытие. Паренек на столе избит зверски, без всякой жалости. Сломанные кости его руки голодными клыками торчат из кровоточащего оскала плоти, тело представляет собой карту синего, алого и бордового, царапины испещряют бледную, как полотно, кожу, а смазливая мордашка изуродована синяками, но ее сложно не узнать. «Как это возможно?» – бьется мысль. Рано вцепляется взглядом в заплывшее наполовину лицо, которое Джин осторожно оттирает от крови, и не может поверить своим глазам. Этот самый хлюпик всего пару недель назад отделал его, Рано, до кровавых синяков. Он крошил бетонные стены своими маленькими кулаками и легко вынес пинком дверь из стали в четыре пальца толщиной. И даже костяшки не ободрал! Что же должно было произойти, чтобы существо, подобное этому, находилось в таком плачевном состоянии? – Хорош мне на нервы действовать, – раздраженно фыркает Джин. – Пошел вон! Рано разрывается между острым любопытством, толикой злорадства и пониманием того, что действительно мешает. Лучше бы ему уйти и не отсвечивать. Не похоже, чтобы этот парень, кем бы он ни был, мог прямо сейчас ответить на его вопросы. – Это тот самый урод, что отделал меня. Будь с ним поосторожнее, ладно? А то вдруг очнется и разнесет тут все. – Угу, – Джин заканчивает бороться с плотной тканью штанов, и убирает обрезки в сторону, а после застывает на секунду. Его движения становятся более резкими. – В чем дело? Мне остаться и подержать его? – озадаченно спрашивает Рано. Джин коротко отмахивается: – Нет. Он сейчас не в том состоянии. Пареньку крепко досталось, – с толикой жалости произносит он, и Рано чувствует неизвестно откуда взявшийся ком в горле. – Уйди, ладно? Он не оборачивается. Непонятное беспокойство за бледнолицего ублюдка, который неплохо разукрасил его при первой же встрече, цепко въедается в мысли Рано. Он не понимает причин, но знает, что его «проблемометр» просто зашкаливает рядом с завернутым в лубки и повязки телом. Но предполагаемый источник неприятностей не просыпается, а лучшим способом восстановить пошатнувшееся душевное равновесие для Рано всегда была хорошая драка, поэтому он отправляется на дежурство. Мотоцикл урчит мощным мотором, ветер треплет волосы, но поездка по привычному маршруту не приносит удовлетворения, а только усиливает беспокойство. Как назло, за всю ночь на его пути не встречается ни одного D-человека, и Рано приходится возвратиться ни с чем. Никаких сведений о пропавшей сестренке, никаких наводок на главную базу демонов – ничего. От разочарования хочется взвыть. Он понимает, что Люси все еще где-то там, в огромном городе, ждет его. По крайней мере, одно известно точно: она жива. И она стала D-человеком. От осознания этого факта Рано хочется разнести что-нибудь, ввязаться в потасовку, чтобы хоть как-то выплеснуть обуревающие его чувства. Все еще раздраженный, в припорошенной дорожной пылью куртке, он идет в глубь дома, к лабораториям. Если бы кто-нибудь спросил, почему именно туда, Рано не смог бы ответить. Он не так часто задумывается над глубинными мотивами своих поступков – это значительно упрощает жизнь и помогает не скатиться к самоанализу или еще какой жуткой дряни, свойственной скорее трепетным девицам, чем взрослому мужику. Тело в повязках никуда не делось. Так же лежит на больничной кровати, притянутое к ней ремнями. Рано усмехается: можно подумать, если этот ублюдок захочет сбежать, подобные меры остановят его! В прошлый раз он запросто обратил в пыль огромное каменное кресло и металлические наручники. Что ему какие-то там тканевые ремешки? Бледнолицый сейчас больше, чем когда-либо раньше, заслуживает свое прозвище. В неверном свете фонарей, падающем из окна, цвет его кожи мало отличается от белизны больничной пижамы, в которую он одет. Не считая тех мест, где его разукрашивают разнообразные по форме и цвету синяки и кровоподтеки. Обе руки и одна нога заботливо завернуты в гипс, так что сложно сказать, в каком они состоянии. Голова и правая половина лица перебинтованы, а пепельные волосы смешно топорщатся. Вопреки всякому здравому смыслу, Рано хочется взъерошить их еще сильнее. Он почти чувствует под своими пальцами шелковистую мягкость волнистых прядей, как будто уже делал это раньше. По какой-то странной причине даже простое наблюдение за спящим бледнолицым успокаивает. Мысли о Люси перестают биться в голове, и тревоги последних недель отступают на второй план. Рано смотрит на лицо спящего монстра и думает о том, что так спокойно ему не было уже очень, очень давно. – Мой подопытный идет на поправку! – Джин разве что не приплясывает от радости. Миэна смотрит на него так, будто он сообщил ей о выздоровлении ее собственного родственника. – Он очнулся? – Еще нет, но, думаю, скоро придет в себя. По крайней мере, его пульс и давление больше не скачут как сумасшедшие. Я взял парочку образцов. Посмотрим? – Конечно! Спрашиваешь еще, – глаза Миэны загораются, и Рано удивляется тому, когда это они успели так спеться. Юзуру вьется вокруг волчком, тоже сгорая от желания взглянуть на образцы, но парочка старых друзей даже не обращает на это внимания. Они так поглощены исследованием и друг другом, что остается только удивляться тому, как сами еще не сообразили, во что превращаются их отношения. В конце концов, у Юзуру кончается терпение, и Джин дергается от резкого толчка. – Тебе лучше не отходить от пациента, раз он такой буйный, как вы расписываете, – фыркает Юзуру. – Буйный? Это слабо сказано. Да он бешеный! – ворчит Рано. – Пусть только очнется, уж у меня-то есть, что ему сказать. Почему-то Джин бросает на него тяжелый, серьезный взгляд и, извиняясь перед остальными, отводит в сторону. – Послушай, я тебя как врач прошу: не набрасывайся на него, ладно? Он может повести себя неадекватно, и тогда мне понадобится твоя помощь, чтобы усмирить его. Но не дави на парня, дай бедняге оклематься. Тон и слова, которые старательно подбирает собеседник, кажутся Рано странными. – Ты что-то темнишь. Если есть, что сказать, говори прямо. Джин смотрит на него, как на непонятливого ребенка, которому пытается объяснить слишком сложную для его возраста вещь, и тяжело вздыхает, сдаваясь. – Я же врач, в конце концов, и не могу так... Эх. Я понимаю, что он тебе не нравится. Просто не прессуй его слишком сильно, ладно? У него не только тело, но и психика может быть не в порядке. Рано почти понимает такой прямой намек, но обида на бледнолицего и злость на Джина, защищающего этого урода, прогоняют прочь все мысли. – Ты что, намекаешь, будто это я его избил? Включи мозги и вспомни, в каком я был состоянии, когда он меня отколошматил. Психика не в порядке? Это уж точно! Он чуть не отправил меня на тот свет без единой причины! Да я не смог бы разукрасить его так, даже если бы хотел. Хотя, знаешь, я бы, пожалуй, пожал руку тому, кто это сделал. Это карма, млять! Рано уходит, искренне жалея, что в зале, где они собрались, нет ни одной двери, которой он мог бы хлопнуть. Несмотря на собственные слова и уверенность в своей непричастности к избиению бледнолицего, при виде его отчаяния в душе Рано шевелится жалость, которую приходится душить напоминаниями о той боли, что ему пришлось вытерпеть. – Кто вас просил меня спасать?! – кричит бледнолицый. Джин ошарашен тем, как прямо и страстно пациент просит убить его и проклинает своего врача за лечение. Наверное, в его врачебной практике это первый подобный случай. В отличие от Рано, который всегда отчаянно цеплялся за жизнь, этот хлюпик, похоже, не видит в ней ничего стоящего, и это просто бесит. – Значит, он недоволен, что его спасли, – Рано стоит в дверях, сложив руки на груди, и даже не сдерживает холодную ярость, которая переполняет его: – Думаешь, это из-за того, что ты такой замечательный? Ты всего лишь подопытный образец для доктора. А знаешь, что делают с подопытными? – Рано! – одергивает его Джин, но легче остановить танк. – Не хочешь со мной разговаривать? А вот у меня к тебе вопросов накопилось, – Рано приятно видеть, что его присутствие причиняет бледнолицему почти физические страдания. Это кажется справедливым. – В прошлый раз ты назвал меня по имени. Откуда оно тебе известно? Бледнолицый отворачивается. Он наверняка бы сбежал, если бы мог, но переломанные кости не дают большой свободы движений. Поэтому он поворачивает голову, прячет лицо, и это бесит. – Не имеет значения. Теперь мне точно не о чем с тобой говорить. Ты меня не помнишь. Сложно было бы забыть психа, который сперва нападает на тебя с непонятными обвинениями и избивает до полусмерти, а потом заявляет, что говорить с тобой нет смысла. Рано искренне жаль, что на лбу у этого хлюпика нет рожек. Если бы они были, он бы имел полное основание выполнить желание пациента и добить его. – Ты шутишь, что ли?! После того, как ты меня отлупил?! – Рано не выдерживает и поворачивает к себе забинтованную голову. Он чувствует пальцами мягкость серебристых волос, и что-то коротко колет сердце. Он учиняет форменный допрос так, будто перед ним не израненный пациент Джина, а D-человек с кровью на руках. Хотя нет никаких гарантий, что у существа, лежащего на больничной койке, нет грехов посерьезней. Разговор заканчивается головомойкой от Джина, и весь остаток дня Рано хмурит брови и молчит, погруженный в мысли о Люси. Он неохотно признает, что, возможно, слегка перегнул палку, но не собирается говорить об этом вслух или, не дай боже, извиняться. Ничего с бледнолицым не случится – не сахарный, не растает. К тому же, если полученная от него информация поможет узнать хоть что-то о месте нахождения сестры, это будет стоить того. – В образцах ничего нет! Не понимаю, как это может быть, – Джин мечется по лаборатории. – Если судить по прошлым результатам, то он – нечто невероятное. – Миэна огорченно качает головой: – Вернее, был чем-то невероятным. Но сейчас все его показатели не более чем норма обычного человека. Если бы я сама не видела тех, старых образцов, подумала бы, что ты меня разыгрываешь. – Поверь мне, я полностью серьезен! Троица ученых гомонит, потрясенно изучая образцы крови, кожи и волос, полученные от бледнолицего, и Рано это быстро надоедает. – Хватит уже копошиться с тем, что вы увидели в своих микроскопах. Пойдем и просто спросим его самого. Вся гениальная троица замирает, пораженная простотой идеи, и тут же срывается с места. Почему-то Рано совсем не удивляется тому, что бледнолицый пытается выбраться в окно. – Куда собрался? Стой, засранец! – рычит Рано и мертвой хваткой вцепляется в ускользающую добычу. Та тяжело дышит и смотрит загнанно, и правая сторона лица без повязки кажется одним сплошным ушибом, веко заплыло, белок весь в кровавой сеточке лопнувших сосудов. Но болезненней всего – его глаза. Рано запрещает себе жалеть ублюдка, но ему все же становится не по себе от сквозящего во взгляде бледнолицего отчаяния. Тот судорожно отбивается от держащих его рук, не обращая внимания на боль, которую явно испытывает, так что завернуть ему запястья за спину оказывается сложной задачей, но Рано справляется. Он встряхивает сопротивляющегося парня, прижимает его к полу своим весом и слышит придушенный всхлип, который быстро перерастает в настоящую истерику. – З-зачем вы держите меня здесь? Или вы, люди, тоже желаете моей силы? – его голос становится громче и срывается в хриплый крик: – Отпустите меня! Мне плевать, сколько вы готовы мне предложить, я вам ничего не дам! Спустя двадцать минут Рано, поддавшись уговорам Джина, неохотно отпускает бледнолицего, и тот садится на край кровати, уязвимо обхватив себя руками, будто это может его защитить. Его наверняка терзает боль в вывернутых запястьях, и Рано снова чувствует себя не в своей тарелке. На этот раз чувство вины не удается приглушить так просто. – Успокоился? – сердито произносит он и ловит на себе недовольный взгляд Джина. – Ответь нам только на один вопрос и катись на все четыре стороны. Все молчат, и он продолжает: – Что ты такое? Собеседник молчит, но Рано чувствует, что нащупал верный путь. Бледнолицый смотрит в пустую точку на своих коленях, и до зуда в руках хочется взять его за подбородок и заставить поднять голову, но Рано сдерживается. – Это слишком сложно для тебя. Ладно, перефразирую. Ты демон или человек? Бледнолицый долго молчит, и кажется, что он вообще не собирается отвечать. – Я ни то, ни другое, – неохотно, через силу выдавливает он из себя. – Если ты говоришь о тех, с рожками, то я не один из них. Но и не человек. Воинственное настроение Рано исчезает с этими словами. Злость, толкавшая его вперед, не находит себе топлива и уходит, оставляя после себя чувство опустошения и равнодушия. – Выходит, нам ты не враг. Тогда подлечись и вали на все четыре стороны. Тройка ученых начинает возмущаться, но Рано пожимает плечами, пропуская большую часть их реплик мимо ушей. Он не видит смысла в том, чтобы держать здесь бледнолицего. Тот раздавлен и так, злость на него перегорела и желания мстить не осталось. Рано отлично понимает, что не имеет права решать за ученых, что делать с их подопытным, но своими словами дает понять, что он никого здесь удерживать не будет. – Рейнольд, – звук своего имени из уст бледнолицего как удар по голове. – Ты борешься с теми монстрами? Он по–прежнему не смотрит никому в глаза, но теперь, услышав о разрешении уйти, держится значительно уверенней. – Да. – И ты собираешься истребить их всех? – На что ты намекаешь? – эта игра в угадайку начинает раздражать. – А ты не догадываешься, – бледнолицый впервые поднимает взгляд, но не смотрит никому в глаза, и он кажется неожиданно сердитым, – что случилось с твоей сестренкой? Ты и ее собираешься убить? Равнодушие исчезает быстро, как и не было. Сердце колотится от близости к такой нужной информации. – Ты... Ты знаешь Люси?! Выкладывай! «Он знает, он что-то знает!» – колотится в голове мысль, и Рано бездумно бросается вперед, впиваясь в опущенные плечи бледнолицего, а тот резко отшатывается – то ли от испуга, то ли от боли. Он снова опускает глаза и выставляет перед собой напряженные дрожащие руки. – Тебе нельзя туда. – Бледнолицый поглаживает забинтованное запястье, прижимая его к груди в успокоительном жесте. – Там есть люди, с которыми тебе лучше бы никогда не встречаться. – Просто назови адрес, – отмахивается Рано. – Я хочу сказать... Ты умрешь, если сунешься туда. «Говорит так, будто боится за меня», – насмешливо думает Рано. Нечто в этой мысли кажется ему в корне неправильным. На кой психу, которого он видит второй раз в жизни, опасаться за него? Особенно учитывая, что при первой встрече тот его едва не прихлопнул. Ерунда какая-то. – Это уже не твои проблемы. Бледнолицый, наконец, встречает его взгляд, и Рано хмурится, видя там смесь страха и боли. – Хорошо, – согласие звучит как капитуляция. – Вот только я не знаю адреса. Повязки и лубки на руках подвергаются тщательному осмотру, будто они только что материализовались из воздуха. Очень похоже, что бледнолицый просто хочет найти очередной предлог не смотреть никому в глаза. – Подлечусь и отведу тебя туда сам. Согласен? – Согласен. Я подожду. У Рано будто исчезает с плеч очень тяжелый груз. Он кивает и резко поворачивается на каблуках, напутствуя Джину хорошенько подлатать пациента. Попытки расспросов о Люси пресекаются тут же: Рано просто уходит, не оборачиваясь, хоть и чувствует направленный себе в спину колкий взгляд. Рассказать Джину о том, что он видел Люси, ставшую D-человеком, все же приходится. Это больно и тяжело, будто, выдавая ее, он выворачивает наизнанку один из тайников своей души. Рано изо всех сил хочется верить, что Люси стала такой не по своей воле, но он слишком хорошо знает, как легко люди поддаются соблазнам. Она была всего лишь подростком, когда пропала. Может, она не знала, что творит. Может, она не понимала последствий. Может, ее заставили. Оправданий может быть множество, и в отсутствии свидетельств, подтверждающих или опровергающих эти теории, ломать себе голову – пустая трата времени. – Как там наш бледнолицый друг? – между делом осведомляется Рано, надеясь переключиться на что-то другое. – Уже здоров? – Ты издеваешься? – фыркает Джин, – Сломанные кости за три дня не срастаются. Ты видел, в каком он был состоянии. Да, сейчас ему лучше, но на все нужно время. – Как раз его-то у меня и нет. Рано примеривается к боксерской груше, становится в стойку и наносит удар. Это помогает выпустить пар, да и тренировка никогда не будет лишней. – Может, стоит поговорить с ним еще разок? Он явно что-то знает, – краем глаза Рано замечает, что Джин хмурится от этих слов, – Бесит. Шарахается от меня, в глаза не смотрит. Ведет себя так, будто это не он меня отдубасил в прошлую нашу встречу, а я его. От хорошего удара ноги груша срывается с крюка, и ее приходится вешать заново. Занятый этим, Рано не сразу обращает внимание на задумчивую речь собеседника. – Кто знает, вдруг ты похож на того, кто сделал это с ним. У жертв насилия бывают противоречивые реакции. Я не эксперт в этом, и едва ли мы сможем найти за пределами Шестигранной зоны хорошего психотерапевта. Рано примеривается к удару и замирает, так и не закончив замаха. – Ты это о чем? Да, его знатно отметелили, но я и похуже видел. Кстати, когда он меня отдубасил, ты мозгоправа вызывать не спешил. – Нельзя вправить мозги, которых нет! – сердито говорит Джин. – Ты же видел его. Веревки на руках и ногах. Травмы, которые невозможно заработать в драке. Самые серьезные, скорее всего, получены от падения с большой высоты. Судя по следам морской воды на образцах, он упал в море и сильно расшибся, но остальные повреждения... Рано начинает понимать, и от этого волосы на загривке встают дыбом. Хочется обругать себя последними словами. А ведь Джин предупреждал его, просил не прессовать парня. Видя смятение друга, доктор продолжает вгонять слова как гвозди в гроб: – Его били, когда он был уже связан. Он не сопротивлялся, но его все равно разукрасили во все цвета радуги. Когда я срезал веревки, оказалось, что плечо вывихнуто. Сложно сказать, что послужило причиной. Может, падение, а может... Джин замолкает, и Рано не смеет говорить. Он чувствует себя последним идиотом. – Есть еще кое-что, о чем я тебе сказать не могу. Я же врач, в конце концов, и не должен выдавать подобные тайны без согласия пациента. Но не удивляйся, что он дергается от прикосновений. Вообще его не трогай без крайней необходимости. И не расспрашивай, что с ним случилось. Думаю, он не захочет вспоминать об этом. Я же говорил, парню крепко досталось. Не знаю, что он натворил, но такого никто не заслуживает. Джин уходит, а Рано чувствует себя оплеванным. И винить-то некого кроме себя. Да, он зол на бледнолицего, крепко зол, но это слишком подло – пользоваться слабостью уже поверженного противника. Как будто Рано и так не чувствовал себя куском говна, когда он идет перекусить на кухню, к нему подходит Миэна. У нее в руках поднос, который она оставляет на столе рядом с мойкой, как только замечает, что не одна. – Я хочу поговорить с тобой, – в лоб начинает она, – о нашем загадочном пациенте. Рано закатывает глаза, за что тут же получает «случайный» и очень болезненный пинок в лодыжку. – Ты в курсе, что он отказывался от еды? – А я-то что могу с этим поделать? – неохотно отвечает Рано. – У него не все дома. Если он анорексик, это его проблемы, не мои. Миэна вздыхает, возводя очи горе, и с укором смотрит на собеседника. – Послушай, ему плохо и больно. Ты мог бы, по крайней мере, не вести себя как последняя сволочь! Не знаю, что между вами произошло... – Я тоже не знаю, – успевает хмуро вставить Рано. – ...Но пора с этим разобраться. Я уговорила его поесть немного. Сходи и поговори с ним, и хотя бы пять минут постарайся не быть бесчувственным ублюдком. Рано относится к этой идее без всякого восторга. Он возмущен тем, что Миэна читает ему нотации, хотя они, вроде как, на одной стороне баррикад. Впрочем, ответить ей грубо не получается – девушка все-таки. И единственный путь избавиться от всеобщего порицания – это, видимо, попытаться наладить отношения с чертовым бледнолицым. По большому счету, он все равно хотел подробней расспросить его про Люси. – Ладно-ладно! Я схожу к нему. Но прощения просить не стану, не надейся! Рано спешно капитулирует с кухни, прихватывая с собой недоеденный бутерброд и бутылку пива. Он, конечно же, не собирается идти к бледнолицему прямо сейчас – еще чего не хватало! – может быть, завтра. Или как-нибудь потом. Отчего-то перспектива пребывания наедине кажется пугающей. – Кстати, он просил передать, что вы отправляетесь завтра ночью! – летит в спину. Все время до темноты Рано проводит на балконе. Он пялится на затухающее над городом солнце и думает, сколько же проблем принес в его жизнь чертов бледнолицый. Или как там его? Рано понимает, что до сих пор не знает его имени, и это кажется странным – они, вроде как, знакомы не один день, а, если верить бледнолицему, были знакомы и раньше. Более того – Рано, по его словам, пытался того прикончить. «Скажи, почему ты убил меня?» – память услужливо подкидывает нужный момент. Фраза и голос запомнились так, будто Рано слышал их только что, а не полтора месяца назад. И взгляд такой же. Разве что страха в нем тогда не было: голубые глаза глядели на Рано с застарелой болью, но без боязни. Не то, что сейчас. – Может, я и правда похож, – бормочет Рано, – на того, кто измывался над ним? Приятного мало, и, чтобы смыть горечь с языка, приходится сходить за новой бутылкой пива. Оказавшись на кухне, он решает не мелочиться и прихватить сразу четыре. В их обществе время летит незаметно, и Рано пропускает тот момент, когда на небе появляются первые звезды. В голове легкий приятный дурман, и вдруг ему приходит мысль о том, что сейчас самое время навестить бледнолицего. Рано поднимается в его палату и входит без стука, не утруждая себя правилами приличия. – Эй, привет, психованный урод! Я пришел поболтать с тобой по душам! Давай жить дружно! Никто не отвечает, и Рано запоздало понимает, что в палате темно, а пациент лежит в кровати неподвижно, закрыв глаза. – Спишь, да? – огорченно спрашивает Рано. Будить бледного не хочется, так что визит переносится на другой день. Уже развернувшись, чтобы уйти, Рано слышит полный муки стон. Поворачивать обратно не хочется, но стон повторяется. «Плохо ему, что ли?» – думает Рано и все же возвращается к кровати. Бледнолицый дышит тяжело, на лбу выступает испарина, волосы слиплись от пота. «Может, у него жар?» Рано кладет ладонь на холодный лоб, и бледнолицый дергается от прикосновения. Он шепчет что-то, и, только нагнувшись почти к самым губам, Рано разбирает: – Арес, пожалуйста... Не надо... Это звучит жалобно и беспомощно. Так просят, когда знают, что пощады не дождутся, но все еще не могут поверить, что это происходит с ними. Рано слышал подобное много раз, вырывая людей из рук демонов в последний момент. Весь хмель слетает, оставляя неприятное послевкусие чужой тайны. «Арес, – повторяет про себя Рано. – Я уже слышал это имя». Между тем бледнолицый выгибается на кровати, будто в эпилептическом припадке, и Рано приходится схватить его за руки, чтобы удержать от падения. Тот дергается еще больше, пытаясь уйти от прикосновений, стонет и всхлипывает, явно переживая кошмар во сне. Парень дышит часто и неглубоко, и Рано запоздало вспоминает о просьбе Джина не трогать его без крайней необходимости. Как назло, рядом нет никого, кто мог бы помочь. Рано встряхивает бледнолицего, надеясь, что тот проснется, но он лишь еще сильнее погружается в свое видение. Решив наплевать на все указания, Рано сгребает его в охапку, усаживает к себе на колени, крепко обнимая, и начинает покачиваться из стороны в сторону. Когда в детстве ему снились страшные сны, мама всегда так делала. – Тихо, тихо, – шепчет он, – успокойся, все хорошо. Через несколько секунд тело в его руках расслабляется, и Рано осторожно отстраняется, чтобы взглянуть в лицо бледнолицему. Тот не спит. Глаза широко открыты и блестят в слабом свете, проникающем через окно. Щеки влажные от слез, а губы дрожат. Рано открывает рот, но понимает, что сказать ему нечего. Если этот парень пережил нечто настолько страшное, что память об этом не отпускает его даже во сне, едва ли слова тут помогут. – Не надо, – шепчет бледнолицый, – пожалуйста... Он весь сжимается, крепко стискивая колени, и до Рано начинает, наконец, доходить. В душе поднимается ярость. Прямо сейчас ему хочется найти того, кто сделал это с бледнолицым, и убить. Без разговоров о мести и прочей дребедени. Вместо этого Рано гладит паренька по голове, наслаждаясь ощущением мягких волос под пальцами, и опять начинает укачивать, пока он не отрубается у него на руках. На следующий день Рано хочет как следует поговорить с Джином, чтобы тот подтвердил или опровергнул его подозрения. Лучше бы, конечно, опровергнул. При свете дня все, что он там себе надумал, кажется сущей чепухой. Ну, правда ведь – быть такого не может! Бледнолицый, конечно, хорошенький, прямо как девчонка, да и волосы у него мягкие, и пахнет приятно... Но не может же быть, чтобы этот Арес, или как его там, опустился до изнасилования? Да еще и избил так сильно. – Чего зубами скрипишь? – спрашивает Джин, как раз направляющийся в сторону лестницы на второй этаж. – Того, – гневно отвечает Рано, – что, если начинаешь говорить, говори все, а ты... «Жертва насилия»! Ты забыл добавить «сексуального насилия». Мог бы хоть намекнуть. – Да я обнамекался весь, – не менее сердито отвечает доктор, – ты такой дохера проницательный иногда, хоть кол на голове теши! Джин остывает быстро. – Ты хоть как догадался? Сходил все-таки и поговорил с ним нормально? – Значит, это была твоя идея, а не Миэны? – Рано подозрительно щурится, но, видя на лице друга непонимание, остывает. – Нет. Вчера ночью ему кошмар приснился. Я просто оказался неподалеку, вот и... Джин смотрит на него круглыми, как у рыбы, глазами и открывает рот явно для того, чтобы найти предлог заехать ему в морду, поэтому Рано перебивает: – Не говори даже! Знать не хочу, что ты там подумал. Я укачивал его до утра, чтобы он уснул, если тебе интересно. Парень был в невменяемом состоянии, так что сомневаюсь, что он это помнит. – Ааа, – тянет Джин, – ну, ладно. Он быстрым шагом взбирается по лестнице, а Рано идет в свою комнату и стаскивает ящик со шкафа. Тут хранится то немногое, что напоминает ему о прежней жизни: поводок и ошейник Марко, несколько книг по юриспруденции и парочка старых шмоток. Он выбирает из них те, что размером поменьше. Черные брюки, желтая толстовка и куртка с эмблемой университетской футбольной команды на левой стороне груди. С курткой расставаться немного жалко, но альтернативы нет. В шкафу он находит пару туфель, которые мама купила ему когда-то. Он надел их только однажды: они оказались малы и жутко натирали. Впрочем, у бледнолицего, похоже, ножка как у Золушки – уж он-то влезет. Когда Рано врывается в палату, Джин как раз заканчивает осмотр. – Хватит, я в порядке, – слышится непривычно твердый голос бледнолицего, – просто верните мне мою одежду. При мысли о том, что бледный снова оденется в вещи, напоминающие о том, что с ним сделали, Рано хмурится. – Эй, бледнолицый! Твоя одежда была вся к херам разорвана, когда ее привезли, так что надень-ка вот это. В темпе давай. Джин недоумевает, и благодаря этому его удается быстро выставить из комнаты. Рано чувствует на себе взгляд бледнолицего, и глубоко вздыхает, прежде чем сказать: – Одевайся быстрее, времени в обрез. Когда Рано оборачивается, то видит, как тот стоит, замерев соляной статуей, и не шевелится. Видно, события вчерашней ночи он все-таки помнит, а значит, отмолчаться не выйдет. – Слушай, я не буду городить чепуху о том, что понимаю тебя, потому что нихера я не понимаю, и со мной никто такого не делал. И, честно говоря, я понятия не имею, как бы я себя чувствовал, если бы пережил нечто подобное. Наверное, тоже захотел бы сдохнуть. Но вот что я хочу тебе сказать: меня ты можешь не бояться. Да, я немного вспыльчивый иногда, но я никогда... Я тебя не обижу, ясно? Бледнолицый смотрит ошарашенно и резко кивает. – Ну, а теперь одевайся и поехали. Рано хватает ума отвернуться, но, глядя в ожидании на серую дверь палаты, он почему-то пытается представить, как выглядело бы это тело без синяков. Бледнолицый действительно похож на девочку – красивый, хрупкий, нежный... Рано отлично понимает, что его мысли несет куда-то не туда, но останавливаться почему-то не хочется. Они слетают по лестнице так быстро, что едва не падают, когда ступени заканчиваются. Бледнолицый ведет себя все свободней – задает вопросы, обращается к Рано по имени при каждом удобном случае, и это кажется маленькой победой. – Вот, гляди, – Рано с гордостью демонстрирует свой мотоцикл. – Это моя лошадка. Самая главная вещь в моей жизни. После сестренки, конечно. Ездил когда-нибудь на таком? Ожидаемого взрыва энтузиазма нет. Либо этот парень боится байков, либо он просто никогда в жизни их не видел, что сомнительно. – Эта штука – лошадь? – недоуменно спрашивает бледнолицый, и Рано еле сдерживается, чтобы не заржать – так смешно тот в этот момент выглядит. – Держись за меня покрепче, мы будем ехать очень быстро. Бледнолицый садится сзади и едва касается краев его куртки кончиками пальцев. Решив, что так не годится, Рано берет ситуацию под свой контроль. В другое время он бы не стал настаивать, но им нужно спешить. Руки бледнолицего прохладные и нежные на ощупь. Он кладет их на свою талию и замечает краем глаза, какими же маленькими они кажутся в его собственных ладонях. – Держись как следует, иначе упадешь. В дверях гаража появляется Джин, и Рано приходится дать газу, чтобы тот не увязался с ними. Такие дела, как это, он предпочитает проворачивать, не впутывая посторонних. Они несутся по ночному городу, и Рано чувствует, как спину греет чужое тепло. Иногда он катает так девушек, чтобы закадрить, но чаще возит Джину пациентов, пострадавших от рук D-людей. Нынешний пассажир – ни то, ни другое. Он в чем-то особенный. – Эй! Куда ехать?! – орет Рано, перекрикивая вой ветра в ушах. – После моста будет место, где много деревьев. Там надо найти самый красивый лес. В нем будет прямоугольный камень, – принимается разъяснять бледнолицый, – и дальше... Рано не выдерживает и дает по тормозам так резко, что пассажира бросает на него. – Слушай, ты, поганка бледная! – Рано хватает того за грудки, стоит им ступить на твердую землю. – Ты меня специально выбесить пытаешься? Что за херню ты мелешь?! – Как грубо. Я пытаюсь тебе помочь. В глазах бледнолицего непонимание и серьезность, брови нахмурены. Рано с удивлением замечает, что там не осталось страха. Это смягчает его. – Ладно. Ты уж извини, я нервный бываю, говорил же. Но если ты все-таки надо мной стебешься... – Рано вздыхает. – Постараюсь объяснить более понятно. Лево. Право. Просто говори, куда повернуть. Усек? – Угу, – кивает бледный. – Вот и хорошо. «Красивый лес», мать твою... Да сколько тебе лет? Ты что, даже названий улиц не знаешь? Вот же блин. Рано бормочет себе под нос, уже забираясь на мотоцикл, и тут бледнолицый взрывается. Он стоит посередине пустой, плохо освещенной дороги, и больше походит на сердитого кролика, чем на злющего человека: так и хочется снисходительно потрепать за ушами. – Ты с самого начала смотришь на меня свысока. Разве ты не помнишь? Я намного старше тебя. И знаю больше. Не строй из себя умника, указывая мне, где право, а где лево. Рано не может на него злиться – только ухмыляется в воротник куртки и поторапливает взмахом руки: – О чем ты там бормочешь? Садись давай и поехали. Он послушно прислоняется к спине, обхватывая руками талию водителя, и всю оставшуюся дорогу Рано думает о том, хватит ли у него духу на то, чтобы отпустить бледнолицего, как и обещал. Он запрещает себе придумывать отговорки и оправдания. Сейчас бледнолицего нужно отпустить, потому что иначе он может быть вовлечен в опасную переделку. Хватит и того, что он показал Рано путь к логову своих мучителей. Наверняка у него с этим местом связано множество воспоминаний, и далеко не все из них радужные. – Твой прямоугольный камень – это гребаное надгробие! – возмущается Рано, скорее для того, чтобы как-то разорвать неловкую паузу. – Дальше нужно идти в том направлении. Это самый короткий путь, – бледнолицый как будто и не слышит его вовсе. – Пройдешь немного и увидишь замок. Тут нет дороги, но его сложно не заметить. – Говоришь, замок? В таком-то месте? Внезапно он подходит почти вплотную и пытливо вглядывается в лицо Рано: – Послушай, ты можешь погибнуть, если пойдешь туда. Ты уверен, что хочешь этого? – Да, – отвечает тот, глядя в синие глаза, и говорить становится труднее: – А теперь уходи. Я же говорил, что можешь валить на все четыре стороны, когда проводишь меня сюда. Спасибо за то, что сдержал обещание. Одежду можешь оставить себе или выбросить, как хочешь. Рано старается не оглядываться, но кожей чувствует полный обиды взгляд, нацеленный в спину. Он идет по лесу, чертыхаясь: мог бы придумать что-то более... подходящее. Вероятно, бледнолицего он больше не увидит, и от этого чертовски обидно. Рано чувствует себя наказанным за проступок, которого не совершал. Конечно, между ними остались невыясненные вопросы: откуда бледный знает его имя и что это за ерунда о том, что они встречались прежде... Но удерживать его силой было бы несправедливо: он так рвался на свободу, вот пусть и получает то, что хотел. А Рано, если повезет, через пару недель уже и не вспомнит о мягких серебристых волосах, маленьких ладошках и наивных голубых глазах в обрамлении светлых ресниц. Посреди леса действительно оказывается замок, да такой огромный, что не заметить его просто невозможно. Однако это не единственный сюрприз. Огромная человекоподобная хрень с горящими, как у D-людей, глазами и невероятно громадными рогами ошивается рядом. Рано по привычке вскидывает пистолет, но эта неведомая зверюшка, похоже, имеет представление о реальности еще меньше, чем бледнолицый. Она даже не обращает на Рано внимания, пока тот не выпускает в нее половину обоймы. Без всякого толку, стоит сказать. – Больно! – рычит зверь, – Арес-ним, больно! Ж–жется! Он замечает Рано и бросается к нему с невероятной скоростью. «Не успею», – проносится в голове. – «Эта херня меня сейчас догонит и сожрет!» Он бежит со всех ног, но шумное дыхание позади приближается пугающе быстро. Что-то светлое мелькает на периферии зрения, и Рано, уже успевший зажмуриться в ожидании неизбежного конца, открывает глаза и разворачивается. – Бледнолицый! – сердце радостно колотится ровно до тех пор, пока в голову не приходят мысли о том, как опасно ему сейчас находиться здесь. – Какого хрена ты пошел следом?! Уходи, быстро! – Нет. Ты очень везучий, если выжил после встречи с этим созданием. Чтобы победить его, человеческих сил явно недостаточно. Он оборачивается, и Рано видит сталь в его взгляде. Сейчас, рядом с этим старым замком, он вовсе не выглядит уязвимым, как раньше. Рогатая хрень валяется в стороне, отброшенная ударом маленького кулака, и глаза Рано удивленно раскрываются. – Когда ты успел стать таким сильным? Ты вообще на девчонку похож! – выпаливает он и прикусывает язык, понимая, что зря произнес последнюю фразу. Впрочем, бледный успешно пропускает ее мимо ушей: – Я разве не говорил, что я не человек? Хоть я и не так силен, как раньше, я все еще их отец. Он смотрит своими невозможными глазами, и сердце Рано колотится еще быстрее. Он болтает что-то про свою силу, похоже, пытаясь дозваться рогатого уродца, давно утратившего свой разум, и, не преуспев в этом, легко прерывает его жизнь, просто протыкая исполинское тело насквозь. Рано остается только стоять с открытым ртом. Он даже пропускает момент, когда из останков монстра выскакивает какая-то маленькая черная хрень и бросается на него. – Рейнольд! – кричит бледнолицый, а сгусток черноты разбивается о невидимую преграду и рассыпается веером брызг. – Что это была за херня? Ответ не особенно нужен, да и не успевает никто его дать, потому что из-за деревьев появляется D-человек с телефоном в руке. – Я нашел его. Похоже, субъект снова впал в бешенство. – Он замечает, что не один, и замирает: – Лесса? Почему ты здесь? «Лесса, – повторяет про себя Рано. – Значит, так его зовут». Бледнолицый кажется испуганным. Он оборачивается и кричит: – Убирайся отсюда, Рейнольд! – Арес-ним, – продолжает отчитываться пришелец, – Ты удивишься, но Лесса стоит прямо передо мной. И с ним человек. «Арес, – это имя гремит в голове Рано. Он уже слышал его раньше, слышал от Лессы, когда тот заново переживал свой кошмар. – Арес, значит». – Этот человек здесь ни при чем! – Лесса продолжает неумело выгораживать его. – Он ничего не знает, кроме «право» и «лево». Рано чувствует, как звереет оттого, что никто не принимает его всерьез. – Ты, засранец, – начинает он, но его опять перебивают. – Арес-ним спрашивает, что ты здесь забыл. И, кстати, значит, ты выжил. D-человек наклоняет голову и так мерзко улыбается, что у Рано руки чешутся вбить ему эту улыбку в зубы. Лесса мрачнеет и поднимает перед собой тело рогатого уродца. – Конечно, я жив. Думали, я просто умру, упав с обрыва? Арес знал, что этого недостаточно. Разве я не прав, Арес? – Он говорит спокойно и ровно, но от гнева, клокочущего в его голосе, Рано становится не по себе. – Ты и не планировал меня убивать. Напротив, ты хотел показать мне это греховное создание. Как бы там ни было, Арес, запомни: я не позволю тебе осуществить задуманное. Из динамика телефона доносится хохот. «Очевидно, этому уроду, Аресу, очень весело слышать знакомый голос», – думает Рано. D-человек уходит, так ничего и не предприняв. Очевидно, он – только шестерка, которую Арес гоняет по поручениям. – Позвольте откланяться. Сделаю вид, что никогда вас не встречал. Кстати, – он оборачивается на минуту, – не знаю, зачем вам понадобилось ошиваться вокруг замка, но сомневаюсь, что вы там что-нибудь найдете. Все выходит именно так: в замке пусто. Даже мебели почти не осталось, только старый камень, весь в трещинах. И все же Рано, словно бешеная собака, оббегает каждую комнату в надежде найти хотя бы зацепку. «Люси, – гремит мысль. – Я должен найти Люси!» Но ее нет. На Рано сваливается опустошение, будто весь этот замок в одно мгновение обрушился на его плечи. Он бездумно шагает по коридорам и замирает, увидев Лессу. Тот стоит у открытого каменного гроба и смотрит на него без всякого выражения на лице. Как будто он собирается похоронить в нем свое прошлое. Он замечает Рано и произносит едва слышно: – Прости, я не смог помочь тебе... Может быть, это злость на D-людей, или на свое потраченное зря время, или на невидимого Ареса, но Рано нужно выплеснуть куда-то клокочущую в нем ярость. Он хватает Лессу за отвороты куртки и прикладывает о стену. – Ублюдок! Ты гребанный ублюдок! Ты больше ничего не знаешь?! Это что, конец?! Он опускает взгляд и говорит тихо: – Все, что я тебе сказал, правда. Я не знал, что они покинут замок. Я не собирался обманывать тебя, – он говорит совершенно ровно, но от этого Рано чувствует себя только хуже. Лучше бы он кричал. – Если твой гнев не усмирить, обвини меня во всем и ударь, как сделал Арес. Это как пощечина. Рано чувствует себя так, будто его окатили ведром ледяной воды. Он хватает Лессу за плечо и дергает на себя, наверное, куда резче, чем надо было бы; вглядывается в понурое лицо и видит слипшиеся от влаги светлые ресницы. Лесса не поднимает глаз, а его губы крепко сжаты, но все равно чуть вздрагивают. – Знаешь, если ты скажешь мне такое еще раз, я тебе вмажу. Потому что ты меня только что с ног до головы обляпал своим великодушным предложением. Если этот твой Арес – ублюдок, это не значит, что я такой же, понятно? Лесса поднимает взгляд, но в его глазах снова страх вперемешку с покорным ожиданием удара. Не похоже, чтобы он слышал слова Рано, оглушенный его гневным тоном. Тот обхватывает пальцами узкий подбородок и приподнимает. Бледнолицый послушно следует его воле, поднимает лицо к свету и замирает в пугливом ожидании. «Какой покорный, – с сожалением и легким ужасом думает Рано. – И, несмотря на эту покорность, с ним поступили так жестоко. Зачем? Или в него вбивали послушание, а это – только результат уроков?» Все внутри сжимается от этой мысли. Рано делает то, что сам от себя не ожидал: подается вперед и целует вздрагивающие губы. Когда он отрывается от Лессы и смотрит ему в глаза, те расширены от недоумения. «Лучше, чем страх», – говорит себе Рано и бережно привлекает его к себе. Они целуются медленно, осторожно, словно скользя по тонкому льду и боясь оступиться. Они проверяют друг друга на прочность, и Рано с удивлением обнаруживает, что в обманчиво-хрупком Лессе спрятан стальной стержень. – Поехали домой, – шепчет он в приоткрытые губы, – у меня к тебе много вопросов. Расскажи мне, что ты знаешь о Люси. Об этом ублюдке Аресе. И особенно – об «отце» D-людей. Лесса пытливо смотрит в его глаза, но отстраниться не старается. – Значит, ты веришь мне? Всему, что я тебе сказал? – Что поделать, – Рано пожимает плечами, – ты – единственный, кто хоть что-то знает о Люси. Лесса фыркает: – Ты становишься таким дураком, когда речь идет об этой девушке. – Что поделать, она моя семья. Ты понимаешь, что значит семья? Это слово действует как спусковой крючок. Парень отлично держался, учитывая то, что ему пришлось пережить, и Рано даже не особенно удивляется его слезам. Он отходит в сторону, дает выплакаться, но старается быть рядом. – Сволочь! Смылся без меня! – разносится по пустым коридорам замка голос разъяренного Джина. Рано даже рад, что он своим появлением разрядил обстановку, но от выволочки его это не спасает. Напарник ворчит до самого дома, а потом показательно хлопает дверью, удаляясь к себе в комнату. – Наверное, мне стоит уйти, – робко напоминает о себе Лесса. – Ты куда еще собрался? Забыл, что я хотел расспросить тебя? – возмущается Рано. – Пошли давай, мы еще не закончили. Он тянет бледнолицего за рукав, утаскивая к себе в комнату, а сам задается вопросом о правильности своих действий. «Между нами сегодня проскочила искра, но стоит ли торопиться? – и, глядя на Лессу, в глазах которого удивление, но ни капли страха, понимает: - Стоит. Он знает, что я не сделаю ему ничего плохого, он верит мне». Рано прижимает Лессу к стенке, даже не успев запереть дверь. Адреналина в этой поездке они оба хватили, и он еще не выветрился из крови. – Послушай, – шепчет Рано, в полутьме рассвета ловя ясный взгляд удивительно чистых глаз, – я доверился тебе, теперь и ты мне доверься. Я не причиню тебе зла. Веришь? Лесса кивает медленно, и Рано готов пуститься в пляс от радости. Он легко подхватывает худое тело на руки и несет в постель. Они раздеваются медленно, осторожно исследуя тела друг друга. Рано проводит кончиками пальцев по бледной коже без следа единого шрама – хотя как это возможно?! – и поражается ее мягкости. У Лессы светло-розовые соски, которые так приятно ласкать губами и языком. Он похож на фарфоровую куколку со светящейся матовой кожей. Дыхание Лессы то и дело сбивается от уверенных прикосновений широких шершавых рук, но он все-таки говорит: – Почему ты делаешь это? Рано отрывается от него и ласково проводит большим пальцем по щеке. – Я хочу, чтобы ты поскорее забыл все плохое. Пусть у тебя не останется никаких воспоминаний, от которых ты бы плакал по ночам. И я хочу, чтобы ты понял, что глупо меня бояться. Потому что я, млять, самый охуенный любовник из тех, кто у тебя когда-либо был! – с гордостью произносит Рано. Лесса улыбается, и непонятно, то ли его смешит последняя хвастливая реплика, то ли он просто счастлив быть здесь и сейчас, но эту улыбку Рано тоже целует, решая не обижаться на дураков. Полностью обнаженный, Лесса ложится на спину, давая себя разглядеть. Косые лучи восходящего солнца касаются его едва-едва, заставляя тело светиться. Больше нет уродливых синяков и ссадин, переломы зажили, и Рано, как умеет, врачует те раны, что не видны ни одному доктору. Он старается делать все медленно и осторожно: нависает сверху, целует розоватые губы до тех пор, пока они не становятся ярко-алыми от прилившей крови и не припухают от ласк. Тогда он переходит к телу: вылизывает шею, окружает лаской маленькие соски, потрясающе чувствительные для мужчины. Стоит только прикоснуться к ним – и Лесса выгибается, давя стоны. Это нравится Рано, он любит чувствительных любовников. Бледный живот чуть вздрагивает, когда пальцы проходятся по бокам вниз. Аккуратный член в окружении белесого пушка волос стоит колом, и Рано мысленно празднует победу: значит, его ласки действительно были приняты с искренним удовольствием. Он заглядывает в затуманенные негой глаза и обхватывает губами головку. – Рейнольд, – выдыхает Лесса, вцепляясь пальцами в простыню. Рано кладет его руки на свой затылок, разрешая задавать темп, но те просто бездумно перебирают его короткие волосы. – Ну как ты? Хочешь довести дело до конца, или остановимся на этом? – спрашивает Рано. Все-таки Лесса может оказаться не готов. Он молчит, раздумывая, а потом приподнимает бедра и раскрывается, и Рано кажется, что его пульс сейчас побьет какой-нибудь мировой рекорд. Где и как он находит лубрикант, Рано не помнит. Память словно выкидывает ненужные подробности. Зато он отлично помнит жаркий шепот Лессы и его податливое тело. Помнит долгий поцелуй сразу после того, как он, наконец, проникает в упругую тесноту, помнит, как все силы уходят на то, чтобы двигаться медленно, не сорваться сразу на тот бешеный темп, которого жаждет разгоряченное тело. Он двигается осторожно и постоянно смотрит в лицо Лессы, сосредоточенный на своем партнере так, как никогда прежде. Кончая, Рано видит в его глазах россыпь тысячи звезд и может поклясться чем угодно, что ничего подобного с ним прежде не случалось. Когда солнце поднимается из-за горизонта и эта длинная ночь, наконец, заканчивается, они лежат на смятых простынях, обнимая друг друга в предутренней дреме, и Рано фыркает в светлую макушку: – А я сразу, как тебя увидел, понял, что у меня будут ба–альшие проблемы. Лесса смотрит на него непонимающе. – Что ты хочешь сказать? – Я люблю проблемы, – усмехается Рано.