Разговоры

Рико Айда не умеет дружить с девочками. Она не умеет трепаться о шмотках, увиденных на прилавке очередного магазина, о высоте шпилек, о броскости ярко-подведенных глаз. Она носит растянутые футболки, короткие шорты и не хочет отращивать волосы. У нее постоянно сгрызены ногти, а на указательном пальце — мозоль от шариковой ручки. Она думает лишь о баскетболе, часами пропадает в спортивном зале или сидит перед монитором компьютера, теребя листок бумаги, испещренный мелким почерком. В такие моменты она закусывает губу, устремляет взгляд куда-то в сторону и не замечает, как короткая прядь падает ей на глаза. Рико Айда живет одним спортом, решая, что на иную жизнь у нее нет времени. Сацуки Момои ей не подруга, и не товарищ, и не знакомая. Может, соперница. Но так, по спорту, когда они стоят на разных концах баскетбольной площадки, когда огромное помещение оглашают глухие удары мяча, и этот странный звон, больше похожий на рокот, режет барабанные перепонки. Сацуки любит закатывать глаза и заразительно смеяться. Ее кофты всегда плотно и тесно обтягивают грудь, а волосы струятся по спине. Она опирается локтями о стол и чуть наклоняется вперед, обхватывает тонкими пальцами соломинку и тянет коктейль. Веселая, заводная, с искрами в раскосых глазах. Она так много болтает, трещит и трещит без умолку, словно сорока, открывает свой рот, чтобы исторгнуть звуки, улыбается звонко. Момои подвижная, живая и ее так много. Рико смотрит на нее озадаченно. Иногда злится, раздражается, бросает хмурые взгляды из-под сведенных бровей. Сацуки корчит рожи, хлопает своими огроменными глазищами. Притворяется, играет в дуру. Хорошо так играет. Айда этого никогда не умела. Ни добиваться своего одной лишь симпатичной мордашкой, ни завлекать так парней, ни легко сходиться с людьми. Для нее существует лишь баскетбол. Конечно, они с Момои не так уж сильно отличаются. Для той существует лишь баскетбол и чуточку больше. Рико должна ее ненавидеть, почти презирать, метать молнии. Но вместо этого сидит по воскресеньям в кафе и слушает щебет, девичий треп, и все поражается, как за одну минуту можно произносить столько слов. — Почему ты не встречаешься с парнями? — задает Момои как-то вопрос. Айда так и давится коктейлем, несколько демонстративно кашляет, а затем вскидывает глаза на Сацуки. Та смотрит вопросительно. В глазах — интерес, и еще какая-то похабная искра. — Комплексуешь? — Что? — Грудь у тебя маленькая, — поясняет собеседница и все-таки закатывает глаза, да еще шею вытягивает. Рико отчего-то молчит. Не возражает, не вскакивает с места. Тянет себе коктейль, возит соломинкой по дну большого стакана, смотрит за окно. В воскресенье улицы Токио пустуют. Изредка на глаза попадаются пешеходы или туристы, бродящие с картами в руках. Можно увидеть мужчину с собакой на поводке, женщину, ведущую за собой ребенка, группу школьников, таких же, как она сама. — Не хочу, — наконец, говорит девушка —, а ты? Врет, конечно. Хочет, конечно. Наверное, Сацуки права. Комплексует. Признаваться в этом себе не хочется. У Рико Айды нет никаких проблем. И никогда не было. Был лишь спорт, было будущее, в котором все сводилось к слову баскетбол. И этот ярко-оранжевый, наливной, словно апельсин, мяч, и его тугая, грубая поверхность, и привычный удар о пол. Рико не знает ничего кроме этого и знать не хочет. Она так думает, повторяет это себе днями и ночами, вычерчивает на листе белой бумаги планы и тактики. Джумпей Хьюга называет ее ненормальной, а она грозится сломать ему очки. Шутят, конечно. Она ведь тренер. И ее отец — тренер. Это в генах, в самой крови. Она не умеет без спорта и мальчиками ей интересоваться некогда. Рико Айда подпирает рукой голову и думает о Тайга Кагами. Это ведь неправильно: рассматривать его постоянно, тайком, одергивать по любой мелочи только для того, чтобы он просто повернул голову в ее сторону. Рико не нравится вести себя так глупо, почти по-детски. Но иначе она не умеет. Иногда девушка ловит себя на том, что завороженно смотрит на ширину его плеч, на высоченный рост, на крепкие руки, умело ведущие мяч в игре, на все эти пасы и, конечно же, на знаменитые данки. Тогда она трясет головой и с какой-то злостью сжимает бумаги в руках, почти мнет. Кагами швыряет мяч, перемещается по полю, словно танцор. Высокий, сильный, атлетически сложенный. Рико Айда закрывает глаза. Глупость. Такая девчачья дурость. Мальчики ей не нужны. А таких, как Тайга Кагами, она не достойна. Он, само собой, уважает ее. Как тренера, как друга. Как девушку он ее и не заметит. — Тоже не хочу, — отзывается Момои и откидывается на спинку стула, волосы на грудь перебрасывает, улыбкой едва сверкает. Сацуки ведь тоже врет. Глупость — ее маска. Острый ум и природная сообразительность помогают ей использовать маску умело, то снимать, то надевать. Она думает о своем друге детства. Как там говорит Аомине? Хитрая она, лиса. Сацуки почти улыбается. Забавный он. Лисой ее называет, а она дружбу их вспоминает, с самого детства далекого. Они детьми были, она смотрела на него и голову почти не задирала, а теперь, когда он обхватывает ее своей огромной ручищей, она едва пискает и возмущается. Больше играет, конечно. Снова. В который раз. Ей ведь нравится: эта близость, эта сила, эти взгляды. Момои старается не думать о том, как они дошли до такого. До всего. До того, что их встречи и разговоры стали так коротки, до того, что губы их сталкиваются с ожесточенностью, почти дикостью. Ей даже кровь иногда приходится стирать со своего рта. Дайки говорит, что она у нее вкусная, сладко-соленая. Она знала о нем все когда-то. О страхах, о мечтах, о комплексах, о чаяниях. Сейчас она знает лишь его тело. Знает, что ему нравится, когда она садится сверху, знает, что он любит трогать ее грудь, знает, что после секса он всегда несколько минут лежит на ней, давит всей своей тяжестью, и пока Сацуки не возмутится, Аомине не скатится в сторону. Она знает, что у него шрам в самом низу живота, полученный в детстве при неудачном падении, знает, что он сильный, тренированный и такой же невыносимый в постели, как и всегда. Она лишь не знает, о чем он думает и почему так мало с ней говорит. У нее пальцы подрагивают, когда его спины коснуться хочет, этой взмыленной кожи, что после возни в каморке, где он так вжимает ее в стену, что после тренировки. У Сацуки нет парня, потому что она действительно не хочет. Потому что она ждет. Рико не хочет говорить с Момои. Та слишком вертлявая, языкастая, все выпытывает и выпытывает, словно дознаться хочет. Она ведь ей не подруга. Так, случайная воскресная собеседница. Но ей не с кем поделиться, а эмоции грызут изнутри, стачивают, словно вода камень. Айда шумно тянет через соломинку коктейль, а потом выпаливает на одном дыхании простые слова. — Меня Кагами поцеловал. Сацуки несколько секунд хлопает глазами. Выразительно так. А потом улыбается. Совершенно по-лисьи. Рико думает о том, что она — дура. Не стоило говорить. Не Момои. У той ветер в голове, порочные мысли на уме. Айда закусывает губу, смотрит в сторону. Кагами ведь и правда ее поцеловал. После одной из вечерних командных тренировок, когда зал опустел, когда она так азартно, жестикулируя руками, рассказывала ему о его новом комплексе индивидуальных тренировок с мечтою о победе в голосе, когда искрила этой силой, заражающей всех вокруг, чем-то абсолютно неведомым, идущим из самой глубины души. Это все желание, это все цель, это все то, что когда-то будет у Старшей Школы Сейрин. — Ты слишком много болтаешь. За словами следуют действия. А губы у него горячие, сухие — ей режет рот. И руки у него большие. И тогда, в тот момент, как никогда до него, Рико Айда ощущает себя настолько хрупкой и тонкой. Это почти вышибает землю из-под ног, кидает в дисбаланс, переворачивает что-то. У нее на губах остается чужая слюна и мужской вкус. — И пялишься на меня постоянно. Это раздражает, Айда. Ты уж определись. — Я… Я твой тренер… — жалко звучит, как оправдание, и глаза у самой такие раскрытые, распахнутые до охренеть как широко. Кагами бросает мяч в корзину верным, отточенным движением: чуть подлетает вверх и изгибает кисти рук. Пузатый шар пролетает сквозь кольцо и бьется о пол. Где-то вдалеке хлопает дверь и слышится шум удаляющихся шагов. У Рико в ушах — море. И губы горят, пламя жует их. Она лишь мотает головой, силится сбросить наваждение. А губы все жжет и жжет. Вот так вот. Момои напротив улыбается. Это почти оскал довольной кошки. Айде кажется, что у Сацуки сейчас материализуется хвост, и она им дерзко замашет. Бред какой-то. — Умница, — говорит Момои, снова наклоняясь вперед. И тогда Рико Айда понимает, что все в ее руках. Она думает о том, что никогда не умела быть девушкой с юношей. Другом, товарищем, тренером, но не девушкой. Она снова смотрит в окно. У нее ведь получится. Сацуки же улыбается своим мыслям. Она влетает в спортивный зал Академии Тоо, громко хлопая дверью. Не замечает никого, выискивая глазами лишь одного человека. Аомине смотрит на нее недовольно. Это такой привычный, родной взгляд. Момои не оставляет ему выбора, когда оказывается рядом, обхватывает руками его шею и так нагло целует на глазах у всех. У нее влажный, терпкий рот. И у Дайки кружится голова. Лиса на его коленях победно улыбается. И не слышно больше ни звука мяча. Аомине хочется ее убить. Или взять. Прямо здесь, прямо сейчас. Конечно, она не оставляет ему выбора. Красивая и умная сучка. Дайки ругается мысленно, сжимает ее руками. Его. Не отдаст. — Какой же ты тугодум, — дразнит она его и совершенно бесстыдно ерзает на мужских коленях. Аомине думает, что Сацуки стоит воспитать. — Засранка.