Momento mori

Жизнь – обман с чарующей тоскою, Оттого так и сильна она, Что своею грубою рукою Роковые пишет письмена. (Сергей Есенин) *** Нежные лучи персиковых бликов забирались на палубу корабля. Синее море гнало вперёд стаи белогривых волн, шелестящих тихим напевом. Резкий ветер нещадно бил в лицо, растрёпывая излюбленное афро, оседая солёными брызгами на загорелых скулах. Вокруг пахло вчерашним горьким элем. - Доброе утро, Брук-сан. Она вставала раньше остальных и неспешно проходила мимо, оставляя позади музыканта шлейф стучащих каблуков. Он же сконфуженно поправлял оправу очков, алея, как маков цвет. Неловко раскланивался и покашливал в кулак, скрывая за этим скованным жестом широкую улыбку. Рядом с этой женщиной исчезало спокойствие. Чёрные раскосые глаза искрились огнями утренних звёзд, а мимолётная улыбка пылала пожаром в сердце скромного скрипача. Она любила ромашковый чай и букеты гортензий. Над ним часто подтрунивал капитан, всовывая в руки неизвестно где добытые охапки соцветий, громко смеялся и подталкивал в спину ошалевшего музыканта, давая напутствия уже возле дверей медпункта, когда владелец кучерявой шевелюры белел в тон накрахмаленной манишки. Она встречала его чуть приподнятыми бровями и звуком скрипящего пера. Он же мялся, перебирая узловатыми пальцами листья нежных цветов. В пылу очередного праздника, когда звучала мелодия скрипки, музыкант всегда чувствовал на себе пристальный взор корабельного доктора. От чего сердце его выплясывало кадриль, подпрыгивая на ноте «соль», а руки сами наигрывали любимые мотивы пиратских песен. Его мысли были в стане небесной лазури и кучевых облаков. В тихие безветренные вечера, потягивая возле покатого фальшборта горячий чай, они вместе наблюдали закат алого светила, следя за полосой горизонтом на затихающей морской глади. Им слышались толки говорливых чаек со скрипом палубных досок. Тонкий аромат ромашки успокаивал, даруя покой и обогревая душу. Он крал её поцелуи. Нежные и печальные, пропитанные свободой и одиночеством, вместе они впитывали секунды глотками ядовитого варева, забывая о времени. Как будто его безжалостный бег прерывал невидимый покровитель. Вкус сахара перебивал горечь в уголках губ, молчаливо вещая о наступлении ночи. Едва уловимый треск креплений звучал набатом среди немых диалогов двух человек. Он ещё долго не спал. Вспоминая, как на прощание сжимал её тонкие руки, говорил бессмысленные слова, выплёскивая наружу бурю кипящих эмоций. А она улыбалась, опускала глаза в пол, прижимаясь к его беспокойной груди. Скрипач вглядывался в округлый диск луны, напоминающий едкий лимонный ломоть. Нашёптывал новую мелодию песни и чувствовал лёгкую дрожь в районе колен. Трепет золотистых волос чудился ему в блеске недвижимых вод и натянутых парусах грот-мачты. Пустые фарфоровые чашки звякали тонкими ручками между мужских ладоней. Казалось, что мир плывёт цветастым калейдоскопом лёгких касаний, быстрых взглядах и скрипичных сонат на фоне тихого счастья. Солнце грело в разы сильнее, корабль мчался в сто крат быстрее, а душа ворковала сизой голубкой на корабельных реях. Он любил наблюдать, как она сортирует лекарства в стеклянные банки и меняет воду в стакане с увядающим букетом. *** Ему часто снились подобные сны. Безжизненный скелет с растерзанной душой неподвижным истуканом всматривался в пиратский флаг в соломенной шляпе. На стыке застывших минут он вновь ощущал трепет ветра и биение сердца за клеткой из рёберных дуг. Его пустые глазницы ловили серость дождевых облаков и срывающиеся ледяные капли. Он, по старой привычке, ночевал снаружи. Оголённые фаланги пальцев сжимали чашку с узором синих гортензий. Вокруг пахло горьким вчерашним элем и казалось, что старые кости вновь ласкает резкий ветер из минувших воспоминаний. Он вновь будил команду звонкой предрассветной песней, ожидая, что вот-вот послышится родной перестук лакированных туфель, тёмные глаза блеснут падающей звездой, и улыбка прожжёт обугленное сердце. - Доброе утро, Брук-сан. *** В последние минуты она так и не сказала заветных слов, умерев на три дня раньше своего музыканта.