Contra spem spero

Она плакала беззвучно, совсем тихо, практически молча, только сдавленные всхлипы были признаком того, что ей не удаётся остановить истерику. Везде было пусто: в этой квартире, в этой комнате, в тёмной ванной, где она медленно умирала, где окончательно ломала себя, даже в сердце. Постель рядом напоминала глыбы льда, такой холодной она казалось, стоило Аляске ускользнуть в ванную зализывать свои душевные раны. Казалось, что мне плевать, по крайней мере, об этом говорила моя расслабленная поза, в которой я лежал и бездумно смотрел в потолок. Но мне было не плевать. Что-то внутри снова дрогнуло, стоило услышать этот сдавленный стон. Абсолютная тишина не придавала уюта, лунный свет, что пробивался сквозь шторы, не очаровывал – всё пугало так сильно, что хотелось кричать. И все же мне было противно и гадко на душе. Я был причиной её слез. Матрас прогнулся, когда я встал с кровати и зашагал в сторону ванной, поправляя съехавшие пижамные штаны. Звук сжатой пружины был единственным нарушителем этой тишины. Я застыл возле белой двери, что разделяла нас. Руки вспотели, и томно засосало под ложечкой. Я не знал, что делать, говорить, или вообще как себя вести, но понимал отчётливо одно: я должен открыть эту ненавистную дверь и предпринять хоть что-то. Она молчала, умолкли вместе с ней и все мои страхи. Я открыл дверь и попытался в темноте найти выключатель. Казалось, что её здесь и не было, что это всего лишь наваждение, но даже в кромешной темноте я чувствовал, как прерывисто и тяжело она дышала. Рука снова потянулась к выключателю. - Пожалуйста, не включай свет. Но я включил, потому что испугался. В голосе больше не играла радость, не слышался задорный смех, в нём буйствовала боль. Она сидела на холодном кафеле в углу возле ванной, обхватив колени руками. Её лица не было видно, так как она опустила его, скрыв за длинными прядями каштановых волос, абсолютно голые ноги покрылись гусиной кожей. Я снова погасил свет и в темноте, ориентируясь на все шесть чувств, подошел к ней, а после и вовсе осел на кафель, вытянув ноги перед собой. Она всё также молчала, несмотря на окружавший нас холод от неё исходило тепло, то, что я уже чувствовал этой ночью. Такое щекотливое и уютное, словно ты в абсолютной защите. - Кафель слишком холодный, простудишься. Я не узнал собственного голоса. Скорее шепот последнего труса. Мне было страшно от того, что она скажет, страшно от того, какое будет её следующее движение. Я просто оказался слабым, и это выводило из себя. Она безразлично хмыкнула. Было и так понятно, что это последнее, что беспокоит её на данный момент. Был куда важней другой вопрос: что же будет дальше? Она снова сдавленно застонала, её плечи мелко задрожали, и всё тепло, которое она дарила ранее, сменилось жутким холодом. Я перестал бояться и, просто рывком потянув её на себя, усадил на колени. Нежные ладошки начали слабо упираться мне в грудь, из-за чего я только сильнее сжал кольцо своих рук вокруг её спины. Она периодически сжимала пальцами мою кожу в области ребер, сопровождая всё это сиплыми стонами. Она вся напряглась, плечи сильнее задрожали – всё затихло, было слышно только сиплое дыхание Аляски. Громкие рыдания сотрясли воздух, разрушая напряжения. Каждая слеза, упавшая на мой живот, обжигала не хуже раскалённой стали, а она продолжала кричать, сжимая пальцами мою кожу. Порывы кашля время от времени останавливали её, но она продолжала сдавленно стонать, а после вновь голос срывался на отчаянный крик боли. Я резко прижал её к себе, сжимая хрупкое тело сильнее, прижимаясь пересохшими губами к макушке, а она продолжала громко рыдать, снова и снова вскрикивая и задыхаясь. В груди что-то сдавило, перекрыв все пути для воздуха, я сильнее сжал её в своих руках, прижимая губы к макушке, но даже это не смогло заставить мои глаза оставаться сухими. Слёзы потекли по щекам, утонув в копне каштановых волос. Я начал раскачиваться с ней взад-вперед, продолжая сжимать её в своих руках. Она продолжала задыхаться, разбавляя хриплые стоны порывом громкого кашля. Аляска в который раз застонала, тихо всхлипывая, и прижалась щекой к моему плечу. Я не знаю, сколько времени прошло, но мы так и продолжали сидеть, раскачиваясь взад-вперед. Она больше не кричала и не плакала, а только продолжала периодически сжимать пальцами мою кожу. Глаза нещадно жгло от слез, которые я пролил, вот так вот утыкаясь носом в её макушку. - Сколько тебе дали? - тихо прошептала она. - Послушай… - Сколько, черт возьми?! – закричала она, срываясь на хрип. - Неделю. - Ты же обещал, - тихо прошептала, стискивая с силой зубы. – Обещал, что всегда будешь рядом. Так почему? Почему нас? Почему наши чувства не могут жить? За что? Почему моё счастье длилось так мало? Почему ты появился только шесть месяцев назад, почему не два или три года назад? Почему ты не встретил меня раньше? Почему? – тихо всхлипнула она, стукнув меня кулачком по груди. - Это были лучшие шесть месяцев. - Молчи… - Я впервые за долгое время почувствовал себя живым. - Пожалуйста… - И впервые забыл о том, что значит быть одиноким. - Так почему же мы? - Потому что Боги позавидовали нам.