А в небе ласточки синие

       Я никогда не вёл дневников, потому как всегда считал это бесполезным занятием. Однако с недавних пор пришёл к выводу, что мне не помешает хотя бы попробовать. Поэтому я поведаю вам свою историю. Меня зовут Кристиан Йенсен, мне восемнадцать лет и я всё ещё вынужден просиживать штаны в старших классах школы. Тягостное занятие, хотя и обязательное, правда, я слышал, раньше нас учили более продуктивно и углублённо. По крайней мере, некоторая часть предметов нынешнего времени явно является лишней. Но довольно об этом, уместнее будет рассказать вам о моей жизни, а встретиться с буднями — ещё успеете. Пусть прожил я не так много, но только недавно начал осознавать, что вся моя жизнь оказалась сплошным упущением. Мой отец был ещё тем ублюдком, отъявленным подонком. В нём не было ничего святого, хотя поначалу он вёл себя, как вполне обыденный, среднестатистический муж. Наверное, только благодаря этой скрытой лжи, такая женщина, как моя мать, смогла полюбить его и выйти за него замуж. Она же была сущим ангелом; до сих пор прекрасно помню её чудесные руки и то, как она всегда обнимала меня, мягко целуя в лоб. Вы не подумайте, несмотря на то, что сейчас очень модно иное отношение, я не испытывал к своей матери ничего более, чем любовь благодарного сына. Мои ответные чувства были чисты и невинны, и я всё так же скучаю по ней. Если вы будете не против, позволю себе сказать ещё пару-тройку слов о ней, дабы и в вашей памяти она осталась не призрачным силуэтом, а живым воплощением прекрасного. Помню, что звали её Элизабет, но многие предпочитали обращаться к ней в более простой форме: «Лиззи». Определённо, она заслуживала большего, потому как всегда держалась с достоинством воспетых королев, а исходящее от неё благосклонное тепло у любого вызывало к ней трепетное уважение и симпатию. Но… если подумать, и эта краткость вполне подходила её образу. Лиззи… лёгкое, крохотное и певучее имя. Да, оно определённо ей шло. Не могу забыть и маминых светлых волос, что сверкали на солнце золотом. Обыденно, мама заплетала их в две длинные аккуратные косы, что делали её больше похожей на молодую девушку, чем на степенную женщину. Сомневаюсь, что кто-то бы смог с первого раза угадать её настоящий возраст. Лицо её было несколько смугловато, но вечная улыбка создавала впечатление, будто бы Элизабет светится изнутри. Подобно упавшей, но столь же великолепной как и когда-то на небе, звезде и подобно огонькам светлячков, что любят покружить в беспробудной тьме и скрасить собою черноту. Зелень глаз моей мамы была нежной и завораживающей, как свободный весенний луг, который был забыт и не тронут человеком. Я любил мою маму, очень любил. Всем сердцем. И сейчас тоже люблю. Люблю её голос, мягкий и приятный слуху. Она всегда говорила так ласково, что слушать её было одно удовольствие. Одевалась Лиззи достаточно просто, хотя, на удивление, ей подошло бы любое одеяние: от изысканных дорогих нарядов, до лохмотьев нищей. В любом случае она бы выглядела восхитительно. Ведь слишком была красива её душа, чтобы внешний облик отличался обратным. Лиззи с искренней любовью заботилась обо мне, часто усаживала к себе на колени, чтобы рассказать какую-нибудь новую историю, каждый раз придумывая сказки всё интереснее и интереснее. Поэтому мне всегда казалось, что истории мамы бесконечны, неисчерпаемы. И это всё то, что мне довелось сохранить в своей памяти об Элизабет. Надеюсь, сказанного достаточно, чтобы и другие всегда поминали её лишь добрым словом. Но у всякой монеты есть две стороны. Если мама была великолепнейшей, то отец, отличавшийся молчаливостью и крайней серьёзностью, был подобен затишью перед бурей. Мне он всегда казался настораживающим. Отвечал он мне тем же: всегда сторонился меня. Как же жаль, что не знал я тогда, насколько прав окажусь в своих детских предостережениях. Он оказался исчадием Ада. Не спешите говорить, что я просто стремлюсь целенаправленно выставить его в плохом свете. Нет, всё-таки, дослушайте меня до конца. Всё берёт свои истоки с того, что Элизабет покинула этот мир при родах. Мне было тогда лет шесть, но я уже хорошо понимал, что, когда люди «умирают», они уходят навсегда. Это могло бы стать для меня страшным потрясением, но не знаю почему, я легко отпустил её. Да, я любил Лиззи — скажу это вновь. И так же отчётливо осознавал, что каждому отведён свой срок. Смог отпустить, будто просто проводил до парка, на прогулку, с которой она просто уже не сможет вернуться. Зато взамен этой потере на свет появилась моя младшая сестрёнка — Аннабель. Вечно плачущий и кричащий комочек, что лишь изредка замолкал, когда кушал или спал. Вполне обычный ребёнок, каких не мало, но в то же время, она хранила в себе какую-то мамину часть. Я это почувствовал сразу. И это уже выделяло для меня сестрёнку среди других людей. Хотя и не сразу мне стало известно о гибели мамы, некоторое время, я просто недопонимал, где же она и почему не приходит, когда так нужна Аннабель. Только чуть позже, после моего очередного вопроса, отец наконец-то обратил на меня свой взор и довольно просто пояснил, что Лиззи больше не придёт. Я немного не договорил ранее: конечно, было больно от неожиданности, да. Но это прошло быстрее, чем могло, и я смог с этим смириться. Конечно, тогда мне и представить нельзя было, к чему всё это приведёт. Мама, если бы ты не покинула нас с Лиззи, быть может, всё пошло иначе? Вполне возможно. Но сейчас я имею на руках лишь то, что уже произошло. И у меня только один путь: оставаться собой, оставаться сильным, — как завещала мне моя покойная мать.