Три чашки чая

Сакичи терпеть не мог храм, здесь было мрачно и грязно, и сколько бы он ни бегал с тряпкой, вылизывая рассохшиеся полы, в солнечные дни всё равно были видны столбы мелкой пыли. С ней Сакичи отчаянно боролся в промежутках между нудным обучением, работой на огороде и помощью старшим, однако наставник всё равно не был удовлетворён. Высокий, будто бы высохший от времени желчный старик, похоже, ненавидел всё то, что имело возраст чуть меньше, чем у него, и потому дружил только с растрескавшимися гравюрами. Юных же послушников он гонял, иногда прикрикивая совсем не по-монашески, а к их неудачам и мелким шалостям относился без должного спокойствия. В храме его уважали, но не любили, а Сакичи в силу своего характера и вовсе открыто высказывал всё, что думает и о нём и о своей службе в целом. За это Сакичи намывал полы трижды в день, носился по кухне, стирая ноги в кровь, а вечером разбирал завалы пыльных, никому не нужных бумаг в библиотеке. — К тебе предвзятое отношение, — сочувственно кивали головой друзья, но стоило попросить их о помощи в чистке овощей, как они тут же исчезали, оставляя Сакичи одного с бадьёй редьки и горой грязных плошек. Сакичи не роптал, только цедил сквозь зубы крепкие словечки, почерпнутые из лексикона уважаемого наставника, и продолжал трудиться в поте лица. Изнеженные руки дворянского сына давно уже перестали быть таковыми, работали быстро и чётко, в то время как в голове рождались грандиозные планы-мечты о другой, мирской жизни. Сакичи страсть, как хотел сбежать отсюда, но знал, что это бесполезно. Его поймали бы раньше, чем он добрался бы до границы провинции, вернули и... От мыслей о палках его передёргивало, а пятки как-то непроизвольно начинали чесаться. Пожалуй, только это нежелание быть наказанным ещё держало Сакичи в храме, но госпожа удача смилостивилась над ним, подарив совершенно неожиданный шанс. *** Приезд некоего генерала в их богом забытые земли люди восприняли едва ли не благословением богов. В храме царили хаос и суета, и хотя Сакичи так и не вызнал, кто же решил у них заночевать, работы на него навалилось аж втрое больше. Провозившись на кухне, он не успел даже выскочить во двор, чтобы приветствовать гостя, и лишь по разговорам остальных узнал, что досточтимый господин, наконец, прибыл. На ходу вытирая руки о подол косодэ, Сакичи нёсся в зал поставить жаровню и проверить, чтобы ни одной чёртовой пылинки не было на татами. К его удивлению, там уже сидел человек. Он небрежно развалился на татами в фривольной позе, раскрасневшийся так, будто пробежал много ри без единой передышки, и Сакичи замер, пытливо рассматривая его. Одежда на нём была достаточно простой, относительно чистой, но такой яркой и безвкусной, что любой модник умер бы от эстетического шока. Лицо его, добродушное и несколько сморщенное, делало своего обладателя похожим на обезьяну, и Сакичи с трудом подавил непрошеную улыбку. — О, — обрадовался гость, наконец, увидев его, и засиял бесхитростной улыбкой. — Не принесёшь мне чаю? От этой скачки страсть, как пересохло в горле. Сакичи кивнул, поколебался немного, но зная, что желание гостя — закон, кинулся обратно на кухню. Наскоро схватив первый попавшийся не лучшего вида чайник и быстро всыпав в него какой-то чай, Сакичи залил его кипятком. Пока он переводил дух, его позвал наставник, тыкая носом в оставленные им же самим следы на энгаве. Пришлось брать в руки тряпку, чтобы старик отстал от него, и только потом возвращаться к злополучному чайнику. Понял подвох Сакичи уже по пути, когда пальцы скользнули по трещине в корпусе керамической стенки, которой никак не должно было быть. Когда он осознал, что вдобавок ко всему этот, другой чайник, оказался совсем безнадёжно холодным, пути назад уже не было, потому как Сакичи мелькнул на пороге, и гость заметил его. Наливая прохладный напиток в чашку, Сакичи чувствовал, как жар заливает алым щёки и уши. — Кажется, вы хотели напиться... — пробормотал он, сгорая от стыда. Это был полный провал — подсунуть гостю холодное и не факт, что свежее пойло. Кроме того, время поджимало, нужно было готовиться греть сакэ и подносить блюда их высокопоставленному гостю, а он до сих пор возится с этим непонятным слугой. Злясь на себя, Сакичи ринулся обратно, чтобы притащить предыдущий чайник, пока он совсем не остыл, но у самого кухонного стола он услышал, как его окликнули. Ругаясь, на чём свет стоит, Сакичи бросил всё и кинулся на зов, чудом не падая на скользких поворотах. Как только он предстал перед монахами, в руки ему упал тяжеленный отсыревший футон, который не то что гостю стыдно было бы предлагать, но даже самому лечь на него казалось противным. Пока Сакичи бегал, чай опять перестал быть горячим, но греть и заваривать заново не было времени. Плюнув на всё, Сакичи понёс то, что есть — в конце концов, это не какой-то там высокопоставленный генерал, обойдётся и этим. Гость сидел, подперев рукой щёку, смотрел на последние лучики осеннего солнца, и когда появился раскрасневшийся от бега Сакичи, сочувственно улыбнулся ему. — Замучили тебя, бедняжку? Сакичи смутился, утыкаясь взглядом в заляпанное и кое-где мокрое косодэ. От чужой жалости было приятно и противно одновременно: ну кто такой этот человек, чтоб его жалеть? В конце концов, у Сакичи хорошая родословная, хоть семья и пытается отвергнуть его, а он... Его гость был похож на крестьянина, каким-то образом начинающего выбиваться в люди и не имеющего ни капли аристократической крови, ни единого намёка на вкус. — Вы изъявили желание напиться, и я дал вам эту возможность, — учтиво, насколько это было возможно в столь нервной ситуации, начал Сакичи. — Что может лучше утолить жажду, нежели прохладный напиток? Если вам необходимо, я сейчас же принесу вам горячий чай, чтобы вы смогли распробовать его истинный вкус. Судя по ошарашенному взгляду гостя, этот человек совсем не разбирался в искусстве заваривания чая, и потому съел эту грубую ложь с полной готовностью. Сакичи выдохнул, в глубине души радостный за успех своей маленькой хитрости, поклонился и неспешно направился в кухню. В этот раз ему повезло, ни наставник, ни другие монахи не дёргали его, поэтому вскоре горячий чайник с вкуснейшим чаем стоял перед гостем. — А ты смышлёный, — подивился гость, пригубив ароматную жидкость. — А ещё изворотливый и бойкий, мне нравятся такие люди. Не хочешь пойти ко мне на службу? Сакичи едва не поперхнулся от такого предложения. — Служить кому, вам? — вопрос был явно бестактный, но излишне прямолинейного Сакичи тактичность всегда волновала в последнюю очередь. Как ни странно, гость лишь добродушно рассмеялся, потянулся, ероша пальцами волосы, и заявил громко: — Хашиба Хидеёши меня зовут, а тебя, юный друг, полагаю, Сакичи? Я слышал, как тебя окликали. — Са... Кичи... Из рода Ишида, — с трудом пробормотал Сакичи, не веря ни глазам, ни ушам. Перед ним сидел тот самый Сару — Обезьяна — хитроумный генерал и любимец князя Оды, человек, сумевший за ночь создать целую крепость и забрать Мино одним быстрым ударом. Сакичи хлопал глупо ресницами, готовый провалиться сквозь землю от стыда за ту чушь, что придумал в своё оправдание, но Хидеёши не замечал его замешательства и только качал головой, цыкая недовольно. — Твой отец даже не представляет, как сильно прогадал, отдав тебя в храм. Пойдём со мной, обещаю, что не позволю твоим уму и талантам пропасть зазря. — Но я же... — попытался возразить Сакичи, как вдруг шершавая широкая ладонь зарылась в его волосы, мягко, почти по-матерински их ероша. — Ты замечательный мальчик. Я был очень рад познакомиться с тобой. *** Раскинувшееся над головой небо было невероятно глубокого синего цвета, золотые листья ещё крепко держались на ветках, создавая ощущение волшебного леса вокруг. Сев на подаренного широким жестом коня, Сакичи чувствовал себя то ли спасённой принцессой, то ли юным героем, хитростью проложившим себе путь в лучшую жизнь. Наставник, поджав губы, смотрел на него, как на предателя, а Сакичи смеялся, думая о том, как же сильно он похож на злобного сказочного старика. Теперь вообще вся его прошлая жизнь и все прежние тяготы казались глупыми и смешными. — Подрастёшь — станешь моим генералом, — подмигнул Хидеёши, натягивая поводья, и Сакичи пришпорил коня, кидаясь за ним. Вот так три обычные чашки чая смогли в корне изменить его жизнь.