At this time

Самоубийство – мольба о помощи, которую никто не услышал (с)

Точно едва заметная тонкая тень, Кобейн выскальзывает в предрассветные сумерки и захлопывает за собой дверь. Воровато оглянувшись и не обнаружив никого в поле зрения, он неспешно спускается по ступеням крыльца. Порыв холодного ветра пробегает ознобом по его спине, в унисон с внутренней дрожью. Глубоким вдохом он чувствует в воздухе взвесь запахов от цветущих рододендронов и сырой земли. Ноги в черных кедах ступают по влажному асфальту, подходя к гаражу, чьи очертания слабо видны в лунном свете. Приникнув спиной к его железной намокшей двери, он пытается закурить, но язычки пламени зажигалки, едва появляясь, тут же ломаются и затухают от неласковых порывов ветра. Приходится прикрыть кончик зажатой в зубах сигареты рукой, чтобы укрыть огонек. - Где па? - насупленная Фрэнсис откидывает надоевшую игрушку и, спустившись с кровати на пол, медленными шажками направляется к закрытой изнутри двери душного гостиничного номера. Кортни, сидящая на большой кровати рядом со скомканным одеялом, провожает беспокойного ребенка напряженным тяжелым взглядом. Глубоко затянувшись сигаретой, она опускает глаза на ворох бумаг на ее коленях. До релиза альбома остались считанные дни, а в каком порядке расположить песни на оборотной стороне пластинки - неизвестно. Ни приглушенный свет, ни полторы выкуренные пачки, ни многократный нервно-задумчивый жест в виде взъерошивания челки не помогают выйти на верное решение. Да и какие к черту решения в такой ситуации? Отбросив исписанные листки, Лав сжимает губы и устремляет взгляд на часы. Уже шесть утра, почти настал новый день. А он так и не звонит. - Па-а-па? - оглядев комнату, Фрэн забирается обратно на кровать, - ма, где па? - Да не знаю я, где он! - срывается Лав, вскакивая с места, как ужаленная, и выходя на балкон в короткой ночной рубашке. Нервно затянувшись, она облокачивается на перила. Где сейчас Курт? Колется в очередной компании обирающих его ублюдков? Или уехал к какой-нибудь милой швабре и изменяет - возможно, не столько для отвлечения, сколько в знак протеста? Показать, что ни Лав, ни тем более ее истерики над ним не властны. Эти предположения еще больше выводят Кортни из себя. - Черт бы его побрал, - шипит она, сжимая пальцами край перил. Все еще часто дыша от раздражения, она прикрывает глаза и касается болящего лба подрагивающими пальцами. Долгий тяжелый выдох сквозь приоткрытые накрашенные губы нарушает полную тишину на балконе лос-анджелесского номера. Тишина угнетает. Она заставляет еще острее чувствовать себя мертвецом, плодом-выкидышем, отторгнутым от чего-то жизненно важного. От нее можно убежать, только если затеряться в дневной толпе людей, притвориться, что тебе все еще интересно то, чем они бездумно заполняют свое время. Одному же от этого не скрыться. Даже если включить в комнате радио или телевизор, они только подчеркнут пустоту бессонной ночи вокруг тебя. Можно закричать, да кто услышит? Что изменит этот крик? Болью в связках даст понять, что ты все еще жив? А своим окончанием на сиплом выдохе с новой силой окунет в гнетущий вакуум.. Никуда от него не деться. И это все, что осталось. Бросив окурок на асфальт, Кобейн задумчиво поднимается по деревянным ступеням, скрипящим от шагов, и открывает двери оранжереи. Заперев их, ложится прямо на холодный кафель, пустым взглядом охватывая окна крыши, сквозь которые пробивается предрассветное сине-сиреневое небо. Висящий в прохладном воздухе запах сырой земли, травы и цемента отвлекает от мыслей, опьяняет невидимой завесой, навязывается. Тихо сыграв последний аккорд придуманной песни, Дэйв откладывает гитару и берет со стола тетрадь и ручку, принимаясь чиркать в ней черточки и цифры. Надо успеть составить табулатуру, пока мелодия не забылась. Барабанщик уверен, что Курту она понравится, и они смогут включить ее в альбом. Если, конечно, репетиции возобновятся. Запнувшись на одном сложном бридже, Дэйв возвращается к гитаре, заново проигрывает рифф и снова записывает. Поставив точку, он откладывает тетрадь и откидывается на спинку дивана, ясным вдохновленным взглядом пробегая по часам. Да, один из плюсов перерыва в гастролях - безграничная, круглосуточная возможность сочинения и репетирования. Да, Курту наверняка понравится этот рифф. Только бы с ним все было нормально... Они не разговаривали уже несколько дней, да и отсюда с ним нельзя связаться - телефон не работает. Дилан тоже дозвониться не мог, когда, как оказалось, думал занять у Курта денег на дозу. Наверно, с ним все в порядке. Если ему вдруг и понадобится поддержка, он обратится к Кристу - они ведь давние друзья. Отогнав подобравшуюся тревогу уверенностью в этой мысли, Грол вынимает сигарету из пачки на столе и привычным движением щелкает зажигалкой у ее кончика. До тошноты привычные, доведенные до автоматизма движения при приготовлении дозы заставляют в очередной раз возненавидеть и сам процесс, и себя. Героин был бегством от боли, спасением от стрессов и дурацкой суеты. Но со временем эта попытка освобождения предала, стала еще одной зависимостью. Глупо получилось. Что, Курдт, тяжело признавать ошибки прошлого, убегать, поджав хвост? Какая может быть борьба за независимость от тысяч чужих суждений, если даже наркотики берут над тобой верх? И ты все равно продолжаешь сбегать от реальности именно таким способом. Правда, сейчас уже не важно, к чему это приведет. Важно лишь успеть убежать до неотвратимого наступления нового дня. В нем нет смысла. Несколько последних дней прошли в искренних попытках понять, зачем продолжать жизнь: он ходил по вечернему городу, набросив на голову капюшон, превратившись в странника, отмечающего даже незначительные детали вокруг, вглядывающегося в лица детей, какой-то мизерной частицей души все же надеясь встретить что-нибудь или кого-нибудь, что могло бы увлечь. Была и попытка сбежать, в итоге все равно приведшая в дом. История повторяется, все остается таким же серым и унылым. Становится только хуже. Хватит с него такой реальности. Если ее нельзя остановить, пора остановиться самому. Опустив гудящую от бессонной ночи голову, Кобейн набирает почти полный шприц и вводит в вену на тонкой руке. Зная, что та доза даже не подействует, набирает еще один и вводит без остатка. Уже без разницы. Уже не страшно. Холодная острая игла, введенная в болезненное место на сгибе локтя, рефлекторно заставляет поморщиться. Зазвеневший металлическим звоном будильник вынуждает Трейси недовольно поморщиться сквозь сон. Выключив виновника раннего пробуждения, она садится на краю постели и, протерев глаза, опускает их на циферблат. Ровно шесть часов. Надо встать, быстро собраться, заехать за Рейчел - дочкой подруги, срочно умотавшей с мужем к родителям, свозить в поликлинику, вернуться домой с этой маленькой врединой, накормить... Ну, впрочем, как всегда: больше всего забот наваливается на твои плечи именно тогда, когда ты меньше всего к ним готов. Пробормотав под нос что-то примиряющее с реальностью в духе "Понедельник - день тяжелый", черноволосая девушка поднимается с кровати и подходит к окнам, чтобы открыть их и впустить в комнату прохладный воздух. Кобейн медленно горбится и прикрывает глаза, чувствуя разливающееся по венам тепло, жгущее их. Убрав шприц, он чуть хмурит брови и замедляет дыхание, концентрируясь на наступающем эффекте. Но холод, витающий в оранжерее, напоминает о себе, пробегая ознобом по тонким плечам. Тусклый отрешенный взгляд поднимается к заходящему белому полумесяцу, почти не видному на фон голубеющего неба. Совсем скоро возобновится утренняя суета: город опять проснется на несколько долгих часов, чтобы люди провозились еще один "очень занятой" день своей жизни. Но Кобейну это уже не нужно. Новый день не пробьет дыру в тупике, где он оказался, ничего не изменит. Да и ничто уже не поможет. И никто. Он понял, что никому не нужен со своими проблемами, когда все заняты своими. Разве что тем, кого он считал друзьями - как коллега по группе и верный кошелек. Он совершил большую ошибку, отойдя на несколько лет от принципа, что никому нельзя верить. Кто-то влюбился, кто-то хоронит родственников, кто-то устал от рутины и просто где-то отдыхает. Где все друзья, когда они были так нужны?.. Что осталось вокруг? Пробирающий холод, бесконечно далекая отсюда молчаливая луна, ливень, приглушающий губящую тишину, и крыша с мутными мансардными окнами. Больше ничего. - Крист? Ты что не спишь? - толком не проснувшись, недоумевающая Шелли включает настольную лампу и, щурясь от света, вглядывается в Новоселича с бутылкой в руках, на краю кровати упершегося локтями в колени. - Показалось, что в дверь постучали. А это просто дождь, - как-то зажато откликается он, после чего вновь отпивает из стеклянного горлышка. Задумчиво покачивая бутылку в руке, он скользит взглядом по каким-то незримым точкам на полу, то часто моргая, то едва заметно хмурясь мыслям. - Крис.. - девушка касается его предплечья, на что парень оглядывается, но, не выдержав взгляда, отворачивается и ставит бутылку на столик. - Я не знаю, как мириться с Куртом, - тяжело выдыхает он, качая головой, - зря я в сердцах наговорил ему столько глупостей и гадостей, когда мы ссорились в аэропорте. Если бы я знал, что он после той встречи будет в одиночку где-то мотыляться... - Да не переживай ты, все наладится, - она откидывается на спину, - если ему и понадобится помощь, он обратится к Дэйву. С ним-то он вряд ли успел разругаться? - Наверно, - пожав плечами, Крист вновь делает глоток спиртного и, еще немного подумав, забирается под одеяло. - Вот и спи. Позвоним ему днем, - поцеловав парня в висок, Шелли выключает свет и, зевнув, отворачивается к стенке. Лежа на спине и еще пару минут прогоняя мысли и не самые приятные воспоминания, он закрывает глаза и поддается окутывающей сонливости. Сдаваясь сонливости, все тело медленно расслабляется, будто кости становятся ватными. Спина соприкасается с холодным полом, но контраст с внутренним затухающим теплом уже не чувствуется. Треугольная крыша с мутными мансардными окнами расплывается перед чуть прикрытыми и отрешенными голубыми глазами, заплывая темным туманом. В нем едва различимы пролетающие образы, воспоминания. "Teen Spirit" в экране маленького гостиничного телевизора, телефонные атаки продюсеров и журналистов, свадьба, рождение, ссоры с журналистами, ссоры с Кортни, обуревающие слава и одиночество.. жаль, что все настолько неправильно сложилось. После сильного зажмуривания, изрисовавшего внутреннюю сторону век цветными пятнами, Кортни наконец открывает заплаканные глаза и судорожно вдыхает холодный воздух. Сигарета в ее руке давно истлела, погаснув у самого фильтра. Словно очнувшись и бросив окурок вниз, Лав возвращается в комнату. Фрэнсис, успокоившись, уже заснула, свернувшись между подушкой и ворохом бумаг. Глубоко вздохнув, Кортни ложится рядом, поёживаясь от предрассветного холода и смотря на дочку. Надо верить, что он просто подурит несколько дней и вернется. В самом деле, куда он денется?.. Тускнеющая голубизна печальных глаз скрывается за смыкающимися отяжелевшими веками. Грудь приподнимается в последнем вдохе, что оканчивается слабым рывком. Вот и все... Движение в оранжерее прекращается, все замирает, уступая поглощающему вакууму тишины. Только где-то на улице ливень все еще отстукивает по крышам, напоминая, что жизнь по-прежнему течет. Не зная, что одному человеку под одной из таких крыш уже никто не в силах подарить еще один вдох и прибавить его молодым годам еще хотя бы минуту. Молчаливая луна, тускнея, скрывается за горизонтом. Где-то в парке слышатся первые за утро птичьи голоса. Тихий город начинает пробуждаться. What else should I be? All apologies What else could I say? Everyone is gay What else could I write? I don't have the right What else could I be? All apologies...