Часть 1
4 апреля 2015 г. в 15:19
Она умирает внезапно, какая-то острая инфекция, говорит Тео, слишком поздно заметили, как это обычно бывает, такое могло случиться с любым. Поистине, слабее утешения не придумаешь.
На похоронах их четверо: он, Николас, Тео и Нина. День выдался прохладным и смурным, словно пробуждение после слишком долгого сна. Никто не произносит речей, не рыдает и не держит в руках необъятных букетов. Разве что Нина молча утирает слезы, да Тео курит более нервно, чем обычно. Все, что есть теперь у Алекс это небольшой клочок земли на городском кладбище Эргастулума да скромное каменное надгробие.
— Надо бы наверное сообщить ее брату, — ни к кому не обращаясь, говорит Уоррик. — Да вот только черт знает, где его искать.
Возвращаясь с кладбища они молча, не прощаясь, расходятся каждый в свою сторону, Николас с Уорриком — домой, Тео с Ниной — в клинику.
"Вот и все", думает Уоррик, заметив в углу брошенные туфли - кажется, будто хозяйка только вернулась с улицы и пошла в душ и скоро вернется и наденет их снова.
Алекс возвращается рано утром. Уоррик выходит покурить рано утром и находит ее сидящей у их двери как когда-то она сидела у магазинчика мадам Раво. Одному богу известно сколько она так просидела и кто мог видеть ее за это время, но Уоррик надеется, что в этом городе всем на все плевать. Ее взгляд такой же испуганный и потерянный, как когда он первый раз увидел ее, она вообще выглядит так же, как тогда, только платье другое - то, в котором ее хоронили.
Наверное Уоррику должно быть страшно, наверное, в нем должен сработать инстинкт самосохранения перед мертвецом, внезапно вернувшимся домой. Между тем, что он видит перед собой сейчас и нормальностью - огромная, непроходимая бездна, и все же эта Алекс такая же, как и та, что жила с ними эти долгие месяцы, у нее такие же волосы, только слегка запорошенные землей, она так же морщит нос и ее глаза так же блестят.
И он все равно впускает ее в дом.
От Алекс пахнет землей и сыростью, а еще свежестью утра после долгого ночного дождя.
— Как ты выбралась? — спрашивает ее Уоррик, сам не веря тому, что и кому говорит.
— Было сложно, — она улыбается и показывает ему свои сбитые в кровь пальцы. — Есть чем перевязать?
— Конечно, — он суетясь, едва не опрокидывает журнальный столик, долго ищет в комнате аптечку, наконец, вспомнив, приносит ее из ванной. Алекс тем временем садится на диван, подгибает ноги и ежась, накрывается пледом.
Перекись водорода шипит и пенится на ее руках. "Ведь так не может быть, когда ты мертв, значит, она жива", как мантру, повторяет про себя Уоррик, стирая бурые потеки с ее рук.
Закончив, он идет на кухню сварить кофе. Вернувшись, он застает Николаса сидящим на кресле напротив Алекс, его лицо столь же непроницаемо, как и обычно, и все-таки Уоррик жалеет, что не видел, сколько эмоций сменилось на лице товарища, когда он увидел Алекс живой.
"С возвращением", показывает Николас и уходит в свою комнату.
Все не может быть так хорошо, и скоро они оба это понимают. Алекс не спит и не ест обычную еду. Вкус не тот, говорит она, и, смущенно пожимая плечами, выбрасывает свою порцию в мусорное ведро.
Возможно, аппетит еще проснется, возможно, она просто забыла, что такое голод, думает Уоррик.
До тех пор, пока не находит Алекс ночью на кухне, слизывающую кровь с куска сырого мяса.
Этот голод нельзя унять ничем, кроме сырой плоти, объясняет она утром, смущенно отводя взгляд. С тех пор, как она воскресла, ее жизнь превратилась в ад, она разрывается между разумом и желанием убить и сожрать любое дышащее, трепещущее жизнью существо на своем пути.
"Что бы ты съела сейчас?", жестами спрашивает Николас.
— Тебя, — отвечает Алекс, затем кивает на Уоррика, — или его.
Примерно раз в несколько дней он или Николас ходят в зоомагазин и покупают там что-нибудь живое. Хомячка, крысу, попугая. Реже - лягушку или мелкую ящерицу. Земноводные и пресмыкающиеся съедобны, но неприятны на вкус, объясняет Алекс, к тому же их хватает ненадолго.
Не проходит и трех дней, как Николас и Уоррик знают все о ее вкусах, о том, насколько ей хватит того или иного животного. В среднем крупной крысы, хомяка или голубя хватает на два дня, попугайчика на день. Есть еще свежемороженое мясо - оно безвкусное, но протянуть на нем можно. Сама Алекс предпочитает хомячков или голубей.
Она продолжает готовить им обычную, человеческую еду, а сама каждый раз уходит есть в ванную. Стоит отдать ей должное, думает Уоррик, никаких кровавых пятен на раковине или клочков шерсти на полу.
Это все всего лишь временная мера, и они все это понимают.
Каждый раз, когда Алекс оказывается в одной с ним комнате, Николас старается не поворачиваться к ней спиной. Эта привычка появилась у него почти сразу, как он узнал, чем она теперь питается. Уоррик заметил это не сразу, но даже после того, как заметил, не может осуждать Николаса за трусость.
Сам он никак не может привыкнуть поступать так же.
Окна у них в квартире теперь всегда закрыты плотными шторами - никто не должен видеть Алекс. Наверное, она ненавидит их обоих, то ли за то, что им не приходится каждый день вгрызаться в сырую зловонную плоть, чтобы не сойти с ума, то ли это своего рода межвидовая ненависть, как между кошкой и собакой, только между человеком и...
Уоррик не знает, как ему называть Алекс теперь. Назвать ее человеком после всего этого у него не поворачивается язык, от слова "зомби" же веет комиксами и подростковыми ужастиками, и все же Уоррик сам понимает, что по сути именно этим Алекс и является. Хотя она не приволакивает конечности, не разлагается заживо и не охотится за человеческими мозгами. Впрочем, насчет последнего Уоррик уже не уверен.
В один из дней Николас уходит за "Селестой" один, Уоррик курит на лестнице.
"Будь осторожен", показывает ему Николас. Уоррик кивает.
Когда Уоррик возвращается в дом, то находит Алекс лежащей на диване в гостиной. Одна нога у нее закинута на спинку дивана, другая лежит на сиденье. Из одежды на ней только одеяло, прикрывающее левую ногу по щиколотку.
Это все неправильно, говорит ему осторожность, она даже не человек, это может быть опасно. Но после того, как он подходит и кладет руку ей на живот, все прочее перестает иметь значение.
Кожа у Алекс прохладная и гладкая, и Уоррику хочется приникнуть к ней, охладиться в эту адскую жару, но вместо этого он опускает руку ей между ног и ему становится еще жарче.
Уоррик ни разу не видел Алекс голой при жизни и теперь хочет смотреть на нее снова и снова.
То ли ей это не нравится, то ли ей просто не терпится поскорее приступить к делу, но она рывком стягивает с него пиджак, а потом таким же рывком заваливает его на себя.
В нем просыпается профессиональный азарт жиголо: осознание того, что это красивая уже восемь дней как мертвая Алекс извивается в его руках ударяет в голову, словно хороший алкоголь. Он закрывает глаза, стараясь не слишком вдыхать запах ее кожи — ему кажется, она пахнет как-то по-другому, не так, как обычные женщины. Не так, как пахнут люди.
Уоррик переворачивает ее на живот, потом снова на спину — и так несколько раз, пока не выдыхается окончательно, но встретив ее взгляд, понимает — она не устала. Она не дышит, а стонет будто по привычке, будто по привычке впивается в его спину ногтями, но даже это не может заставить его оторваться от нее.
Кончив, он кладет голову ей на грудь только для того, чтобы ничего там не услышать. Ни шума бегущей крови, ни стука сердца - ничего.
Когда Уоррик поднимается и ловит на себе взгляд Алекс и романтика момента рассеивается - он наконец-то понимает, что было не так все это время. Прежняя Алекс выглядела бы смущенной, или застенчиво-счастливой, или еще какой-то, но в нынешней Уоррик видит только животное бесстыдство. Он чувствует себя пластиковым стаканчиком, из которого просто попили воды, а теперь выкинули. С любой из его клиенток это казалось бы нормальным, но Алекс не одна из них. "Профессиональный жиголо, который чувствует себя использованным, какая ирония", думает Уоррик, одеваясь.
— Пойду в душ, — кидает он безучастно сидящей на диване Алекс, но сам идет к себе в комнату, запирает дверь изнутри, ложится на кровать и тут же засыпает.
Николас возвращается через каких-то полтора часа, приносит несколько упаковок "Селесты" для себя, продукты для них с Уорриком и хомячка для Алекс. Не похоже, чтобы он догадывался, что произошло между ними сегодня, что, безусловно, к лучшему.
По ночам Уоррику давно снятся кошмары, но теперь к кошмарам о смерти семьи прибавляются новые. В них Алекс нападает на него и одним махом откусывает голову (как, черт побери, это вообще возможно, спрашивает он себя после пробуждения), или просто начинает рвать на куски и потом он просыпается во сне в ее желудке.
Это полный бред, говорит он себе, она может себя контролировать. Если бы не могла, они не жили бы все вместе так долго, все не было бы почти как раньше.
Все заканчивается так же внезапно, как и началось.
Уоррик возвращается домой от клиентки, Алекс сидит на диване, как обычно, сиротливо подобрав под себя ноги.
— А где Николас? - спрашивает он ее.
— Наверху, — отвечает Алекс, и голос ее звучит странно сдавленно. Только вот Уоррик не придает этому значения и идет на кухню, чтобы выпить воды.
В следующий момент что-то обрушивается на него сзади и только инстинктивно уклонившись, он, возможно, спасает себя. С трудом развернувшись, Уоррик видит перед собой такое знакомое и такое неизвестное лицо. Черты Алекс искажены чем-то, похожим на ярость, но он знает, что это голод.
Она стискивает его горло мертвой хваткой, наваливается коленом на грудь, словно выдавливая воздух из легких. Он пытается разжать ее пальцы, но силы в них - как у какого-нибудь высокорангового сумеречного, не меньше. В глазах начинает темнеть и Уоррику кажется, будто он падает куда-то с большой высоты. Но тут же следом раздается грохот, и что-то выдергивает его из темноты, и он снова может дышать, пусть и прерывисто, пусть эти глотки воздуха словно с непривычки разрывают ему легкие, но он все-таки жив.
Уоррик смотрит на тело Алекс, лежащее перед ним и впервые с ее похорон не знает, что ему делать.
Рана в ее груди выглядит устрашающе: грудная клетка разрублена чуть пониже диафрагмы, из отверстия виднеется обломок белого, с кровяным потеками ребра, а дальше все теряется в жирно блестящем ало-бордовом месиве. Несмотря на то, что дальше ничего не видно, он знает: Николас разрубил ее практически напополам, половинки тела держатся на одном только позвоночнике и обрывках мышц.
Николас стоит и смотрит на окровавленную катану в своих руках. Уоррик давно не видел его таким растерянным.
"Я не хотел", жестами говорит Николас.
— Я все понимаю, — отвечает Уоррик. — Это должно было случиться, так или иначе. Должно.
Ему кажется, что он сам пытается убедить себя в чем-то.
"Надо отнести ее к Тео", показывает Николас.
— Ага, — Уоррик кивает и мрачно усмехается, - то-то он обрадуется.
Но все же ничего лучше придумать он не может. Они оба пытаются отсрочить тот момент, когда им по-настоящему придется что-то предпринять с этим трупом. Теперь она действительно мертва, бедная-бедная Алекс, жестоко убитая через четырнадцать дней после собственной смерти и чудесного воскресения.
Николас уходит куда-то и возвращается с пакетом для мусора, который выглядит в его худых руках как громадный сдувшийся шарик, при виде него Уоррик с трудом подавляет нервный смешок. Ему вообще хочется смеяться, с самого момента, как Николас оттащил Алекс от него. Наверное, это чтобы не плакать, думает Уоррик.
В такой поздний час клиника доктора Тео уже не работает, но к счастью, сам доктор и Нина еще не спят. Едва освободив руку из-под пакета, Николас жмет на маленькую круглую кнопку слева от двери. За дверью слышатся шаги, а потом она распахивается, выхватывая углом света высокую фигуру доктора на пороге.
— Нине лучше этого не видеть, — Уоррик кивает на пакет и Тео все понимает.
Они сидят в комнате ожидания клиники, Николас — воспитанно сжавшись на узком стуле, Уоррик — невоспитанно кроша на салфетку печенье из узорной вазочки, стоящей на столе.
Им, наверное, надо поговорить о том, что произошло сегодня и что происходило последние две недели. Если бы они не понимали друг друга без слов, то скорее всего, так бы и сделали.
В дверях возникает Тео. Уоррик замечает, что на его руках сразу по две медицинские перчатки на каждой. Тео снимает их одним махом и швыряет в мусорное ведро в углу.
— У меня две новости, хорошая и плохая, — он пытается улыбнуться, но комический эффект выходит так себе. — Хорошая в том, что вы имели дело возможно с единственным в истории человечества экземпляром зомби.
— Охуеть, — хрипло выдыхает Уоррик. — Подам заявку на участие в ток-шоу.
— Плохая новость в том, — продолжает Тео, — что я заметил начальные признаки регенерации тканей. Если это продолжится еще пару-тройку суток...
— Собирайся, док, — прерывает его Уоррик, — нам понадобится много бензина и твоя помощь.